Уилбур Смит - Раскаты грома
– Четыре часа. – Маленькая светловолосая сестра просунула голову в дверь приемной и улыбнулась ему. – Можете войти. Он на веранде.
Нетерпение вернулось к Солу, и ему пришлось сдерживаться, чтобы не бежать по веранде.
Он узнал могучую фигуру Шона в одежде цвета хаки – он удобно сидел в плетеном кресле и болтал с людьми, лежавшими перед ним в кроватях. Сол остановился за креслом.
– Не вставайте, сержант. Можете приветствовать меня сидя!
– Сол!
Опираясь на кресло и легко повернувшись на здоровой ноге, Шон стиснул плечи Сола. На его лице отразилась искренняя радость, и этого Солу было достаточно.
– Приятно видеть тебя, старый ублюдок.
Счастливо улыбаясь, он ответил на объятие Шона. И не заметил, что выражение радости стремительно исчезло с лица его друга, сменившись неустойчивой нервной улыбкой.
– Давай выпьем.
Это было первое, что пришло Шону в голову. Ему требовалось время, чтобы понять, как обстоят дела. Рассказала ли Руфь что-нибудь Солу, догадался ли он сам?
– Воды? – поморщился Сол.
– Джина, – шепотом ответил Шон; чувство вины сделало его болтливым, и он тем же неловким шепотом продолжил: – Графин для воды полон джина. Ради Бога, не говори старшей сестре. Я протащил его контрабандой. Приходится спорить с сестрой, когда она хочет поменять воду. Она мне: «Вода затхлая, надо поменять!» А я ей: «Я вырос на затхлой воде, мне нравится затхлая вода, затхлая вода рекомендуется при любых повреждениях ног».
– Дай и мне затхлой воды! – рассмеялся Сол.
Наливая джин, Шон познакомил Сола с джентльменом на соседней кровати, шотландцем, согласившимся, что затхлая вода – лучшее средство от шрапнельной раны в грудь, от которой он лечится. Втроем они прошли курс интенсивного лечения.
По просьбе Шона Сол пустился в долгое описание битвы на Спайон-Копе. В его изложении все выглядело очень забавно. Потом он описал последовавший прорыв у Дангвейна, освобождение Буллером Ледисмита и осторожное преследование армии Леруа, которая сейчас отступила в Трансвааль.
Они обсудили наступление лорда Робертса – тот вышел из Капа, освободил Кимберли, захватил Блумфонтейн и сейчас готовится нанести решающий удар через чрево Трансвааля в его сердце – Преторию.
– Все закончится в три месяца, – высказал свое мнение шотландец.
– Ты думаешь? – насмешливо спросил Шон – и вызвал подогретый джином спор.
По мере того как уровень в графине понижался, они перешли от серьезных тем к сантиментам. Сол осторожно спросил об их ранах.
Шотландца отправляют домой по морю. При мысли о расставании им взгрустнулось.
Шон на следующий день возвращался в Ледибург – он получил отпуск до выздоровления. В конце этого отпуска, если врачи убедятся, что осколки шрапнели в его ноге удовлетворительно закапсулировались (последние два слова Шон выговорил особенно старательно), он вернется к своим обязанностям.
Слово «обязанности» пробудило их патриотизм, и Шон и Сол, обняв друг друга за плечи, поклялись, что, товарищи по оружию, братья по крови, они вместе увидят конец войны.
Не обращая внимания на трудности и опасности, встанут против врага.
Для такого настроения нужна была подходящая музыка, и шотландец спел «Дикарь из колонии». Глаза его увлажнились, и голос дрожал от избытка чувств.
Глубоко тронутые, Шон и Сол дуэтом исполнили не вполне подходящие к случаю «Дубовые сердца», и уже втроем они весело принялись распевать «Ты проснулся, Джонни Коп?»
В середине третьего куплета явилась старшая сестра; к этому времени не мог спать ни Джонни Коп, ни любой другой в радиусе ста ярдов.
– Джентльмены, часы посещений кончились.
Это была грозная женщина с голосом как полковая труба, но Сол, который не раз выступал перед судьями-вешателями, не дрогнул.
– Мадам, – начал он свою речь низким поклоном. – Эти люди – позвольте мне сказать всю правду, – эти герои принесли огромные жертвы во имя свободы. Их кровь текла как джин во имя защиты благородного идеала – свободы! Я прошу только, чтобы им вернули немного этой драгоценной жидкости. Мадам! Во имя чести, справедливости и благодарности взываю я к вам!
Закончил он, прижав к груди кулак и трагически склонив голову.
– Здорово, парень!
– Хорошо! Очень хорошо!
Оба героя разразились бурными аплодисментами, но на лице сестры проступило подозрение.
Она чуть подняла нос и принюхалась.
– Вы пьяны! – мрачно обвинила она.
– О, грязная клевета! О, чудовищная ложь!
Сол поспешно попятился.
– Ну ладно, сержант. – Она мрачно повернулась к Шону. – Где она?
– Кто? – невинно спросил Шон.
– Бутылка!
Она подняла простыни и начала искать.
Сол схватил свою каску, за ее спиной отсалютовал и на цыпочках ушел с веранды.
Глава 32
Отпуск Шона в Ледибурге истекал быстро, слишком быстро.
Мбежане исчез по загадочному делу в Зулуленде. Шон догадывался, что дело в двух женах и их потомстве, которых Мбежане радостно отослал в краали отцов, когда много лет назад Шон покинул Ледибург.
Дирк каждое утро томился в школьной неволе, и Шон мог свободно бродить по холмам и вельду, окружавшему город. Большую часть времени он проводил в окрестностях заброшенного ранчо над откосом, которое называлось Лайон-Коп.
Через месяц он знал все ручейки, все складки и склоны этой земли. Ноги его от ходьбы окрепли. Голень больше не болела, некогда пурпурный шрам поблек и почти слился с кожей.
Но по мере того как прибывало сил, укреплялись мышцы, нарастала плоть на костлявом худом лице, к Шону возвращалась непоседливость. Его ежедневные посещения ранчо Лайон-Коп превратились в одержимость. Он бродил по пустым комнатам старой фермы и видел, какими они станут, когда он подлатает крышу, чтобы не пропускала дождь, обновит штукатурку и все заново выкрасит. Он стоял перед пустым закопченным камином и предвкушал, какое тепло тот будет давать. Шагая по пыльным полам, он разглядывал желтые доски – такие же прочные, как массивные брусья, поддерживавшие крышу. Потом он выходил на улицу, время от времени наклонялся, зачерпывал горсть богатой почвы и проверял ее на ощупь.
В мае 1900 года он зашел в регистратуру магистрата и незаметно просмотрел кадастр. И узнал, что пятнадцать тысяч акров ранчо Лайон-Коп куплены у покойного Стефануса Йоханнеса Эразмуса «Банковской и трастовой компанией Ледибурга, Лтд». Документы были подписаны Рональдом Паем, эсквайром, председателем совета банка. Шон улыбнулся. Ронни Пай был главным его врагом в детстве. Это может быть очень забавно.
Шон удобнее уселся в глубоком кресле из лоснящейся кожи и с любопытством осмотрел обшитый деревом кабинет.
– Кое-что изменилось с тех пор, как ты был здесь в последний раз? А, Шон?
Ронни Пай точно угадал его мысль.
– Кое-что.
Судя по мебели, дела у Ледибургской банковской компании идут неплохо. То же процветание отражалось и в фигуре председателя банка. Много плоти, толстая золотая цепочка часов, дорогой темный костюм, консервативность которого искупает экстравагантный жилет, ботинки ручной работы за пятнадцать гиней. Все прекрасно, пока не посмотришь в лицо: бледное, так что веснушки выделяются, словно золотые монеты неправильной формы, алчные глаза, уши как ручки у миски для бритья – все это не изменилось. Но хотя Ронни всего на два года старше Шона, в его рыжих бакенбардах много седины, а вокруг глаз морщины тревоги.
– Навестил свою невестку в Тёнис-краале?
Этот вопрос Ронни задал с хитрым лицом.
– Нет.
– Конечно, нет.
Ронни понимающе кивнул и умудрился передать своей миной, что скандал, хоть и старый, не умер.
Шон от омерзения вновь заерзал в кресле. Маленькие рыжие усики усиливали сходство Ронни с крысой.
Шону захотелось покончить с делами и снова выйти на свежий воздух.
– Послушай, Ронни. Я тут разузнавал о Лайон-Копе. Ты его хозяин, – без предисловий начал он.
– Лайон-Коп?
Накануне вечером чиновник из регистратуры пришел к Ронни с новостью и заработал соверен. Многие другие сообщали, что Шон ежедневно бывает на ранчо. Но Ронни сделал вид, что с трудом припоминает.
– Лайон-Коп? А, да. Ферма старого Эразмуса. Да, кажется, мы ее купили. Боюсь, слишком дорого. – Он смиренно вздохнул. – Мы можем держать ее еще десять лет и потом вернуть себе деньги. Нет смысла спешно продавать ее.
– Я хочу ее купить, – прервал его вводную речь Шон, и Ронни с облегчением засмеялся.
– Ты в хорошем обществе. Половина фермеров Наталя хотела бы купить ее, да не могут заплатить нашу цену.
– Сколько?
Установившаяся цена на землю в районе Ледибурга составляла шиллинг и шесть пенсов. За несколько минут до этого Ронни собирался запросить по два шиллинга. Но он снова услышал высокомерный смех Шона, с каким тот отвергал его предложения дружбы. «Нет, – с ненавистью подумал он. – Нет, наглая сволочь, вот теперь ты заплатишь».
