Виктор Дубчек - Красный падаван
Отсутствовала связь, но это было лишь досадной технической помехой. Гораздо хуже было то, что молчала и Сила — Сила, для которой нет ни размеров, ни расстояний, ни преград. Повелитель молчал, и некому было указать путь.
Для раба нет ничего страшнее, чем потерять господина… так, кажется, любила говорить Гардулла, когда наказывала его за якобы скверно выполненную работу. Это было ложью… он всегда отлично разбирался в ремонте.
А теперь не может починить систему жизнеобеспечения, потому что для этого необходимо починить энергосистему, которую невозможно настроить, не настроив жизнеобеспечение.
Замкнутый круг.
Невыносимо пустой круг, потому что Сила молчит, и негде спрятаться, не в ком искать избавления от убийственной равнодушной тишины.
Любое движение, любой звук может оказаться знаком спасения, подумал Вейдер, поворачиваясь на зуммер интеркома.
— Лорд Вейдер, — раздался из динамика дребезжащий голос флаг-капитана Банну, — вызов от Владыки Сталина.
Полы широкого плаща взметнулись над палубой, тёмный джедай бросил последний взгляд на панораму. Там, глубоко внизу, на поверхности отважно сражались его верные солдатики — и он не знал, за что они сражаются.
— Я сражаюсь за фюрера и Рейх, мой фюрер! — с благонамеренной оттяжкой завопил мордоворот в форме унтерштурмфюрера СС, от усердия выпучивая глаза.
Фон Белов поморщился. Он терпеть не мог таких… слишком крупных, слишком мужественных. Чёртов австрийский солдафон. Конечно, фюреру-то он непременно понравится — Гитлер ценил представительных мужчин в гладенькой чёрной форме.
— Верю, верю, мой храбрый солдат, — сладко произнёс фюрер, обходя мордоворота по периметру, — и незачем так орать. Вы среди друзей.
— Слушаюсь, мой фюрер! — сбавляя тон, ответил здоровяк.
— Итак, это вы обнаружили и доставили вещественные свидетельства? — спросил Гитлер, вальяжно располагаясь в кресле.
— Так точно, мой фюрер!
— Ну-у, и что же произошло? Впрочем, давайте сядем все. Белов, вскройте пока ящик.
Адъютант спешно отковырял блестящие скобы, стряхивая крошки парафина, откинул длинную деревянную крышку. В ворохе опилок аккуратно лежали три больших пакета из плотной промасленной бумаги. Он спросил глазами разрешения — фюрер, увлечённо слушавший мордоворота, только небрежно мотнул головой — и по одному выложил приятно гладкие пакеты на низкий стол.
Фон Белов аккуратно вскрыл самый маленький свёрток. Эти предметы уже изучались в ведомстве Каммхубера и опасности не представляли — просто разумная предосторожность никогда не повредит, верно? В бумаге оказался второй пакет, на этот раз целлулоидный. Звонкий хруст пластмассы отвлёк наконец Гитлера от беседы.
— Открывайте же, Белов, — приказал фюрер, тыча пальцем в пакет.
— Позвольте, я помогу, — генерал Каммхубер умело поддел упаковку, достал небольшую чёрную коробочку с безобразной рваной дырой прямо посреди корпуса. В кабинете отчётливо потянуло несвежей гарью, фюрер наморщил носик.
— Что это, лейтенант?
— Осмелюсь доложить: коробочка, мой фюрер! — снова вытягиваясь по стойке «смирно», отрапортовал здоровяк.
— Я вижу, что коробочка. Какого чёрта она тут делает?
— Это не просто коробочка, мой фюрер, — мягко вступил в разговор Каммхубер, — это какое-то электрическое устройство, и чрезвычайно сложное притом. По свидетельству очевидца, — он кивнул на выпятившего грудь лейтенанта, — прибор самостоятельно передвигался по лесу и разговаривал на непонятном языке, пока не был повреждён случайной пулей.
— Разговаривал… какая чушь, — пробормотал Гитлер, впрочем, заметно смягчаясь при ссылке на мордоворота.
— Анализ устройства проводит Цузе.
— Цузе?
— Конрад Цузе, инженер.
— Этот блаженный? — скривился Гитлер, смутно припоминая какого-то очкарика, занимавшегося, кажется, ракетами или артиллерийскими вычислителями — в общем, чем-то таким.
— Никого компетентнее у нас сейчас нет, мой фюрер, — вежливо склонил голову генерал, — Цузе утверждает, что технология устройства в настоящее время не может быть воспроизведена силами ни одного государства на Земле. Кроме того, есть сведения по материалам…
— Потом, генерал, — нетерпеливо произнёс Гитлер, отмахиваясь от папки с бумагами, — что там ещё?
— Винтовка, мой фюрер, — сказал Каммхубер, помогая фон Белову развернуть второй пакет. Содержимое показалось адъютанту хотя и тяжёлым, но слишком коротким для винтовки, однако он быстро понял причину, когда генерал вынул две половинки пехотного «маузера», ровно разрезанного посередине.
Это был именно разрез: ствольная коробка выглядела аккуратно разделённой под небольшим углом, края металла казались отполированными, дерево не занозило. Фюрер провёл пальцем по гладкой поверхности.
— Чьё это оружие, а?
— Лейтенанта Скорцени, мой фюрер, — ответил Каммхубер. Мордоворот браво дощёлкнул каблуками.
— Вот как… — протянул Гитлер и, указывая на щёку лейтенанта, поинтересовался: — Этот шрам у вас из-за?..
— Никак нет, мой фюрер: в юности я дрался на дуэли.
— Дуэль… дуэль, — одобрительно произнёс Гитлер, — помнится, я и сам… впрочем, неважно. Что произошло с винтовкой? Вы рассказывали, что конвоировали захваченных русских?..
— Точно так, мой фюрер. Я услыхал звук падения самолёта и взял с собой троих солдат, чтобы проверить место катастрофы. К несчастью, в лесу нас ждала засада — рота большевистских диверсантов. Мои товарищи были убиты на месте, я же вёл бой, пока не закончились патроны, а после вступил в рукопашную.
«С ротой диверсантов, — подумал фон Белов, передёргивая узкими плечами. — Далеко пойдёт».
— Невероятно, невероятно, — пробормотал фюрер, сочно поблёскивая влажными глазами, — в рукопашную!..
— Да, мой фюрер, — продолжал Скорцени с достоинством глубоко порядочного человека, — я обеими руками взял свой «маузер» за горячий ствол… о да, вот за этот самый ствол… и бил русских дикарей, как свиные отбивные.
— Каммхубер, — умилённо воскликнул Гитлер, — каков молодец, а?
— Да, мой фюрер, — смиренно согласился генерал, переглядываясь с фон Беловым.
— Что же дальше, лейтенант? Вы, конечно, победили?
— Увы, мой фюрер, — кокетливо потупился Скорцени, — один из них перерубил мою винтовку прямо посередине.
— Как это — перерубил?
— Огненным мечом!
— Чем?! Лейтенант, что вы несёте, а?
— Я австриец, мой фюрер! — молодцевато гаркнул мордоворот.
Как ни странно, это сомнительной логичности заявление, казалось, совершенно удовлетворило Гитлера. Фюрер поддёрнул брюки и сгорбился в кресле.
— Значит, огненный меч. Ц-ц-ц. Меч, огненный меч. Генерал?
— Ангурва, — тут же откликнулся Каммхубер, — Ангервадель.
Гитлер потёр ладони друг о друга.
— Ангервадель… — задумчиво протянул он, — а ведь это разумно, генерал, весьма разумно… Говорящая коробка, затем огненный меч… Но почему у русских, что они забыли у русских, генерал?
— Ангурва светится в дни войны, мой фюрер, — сказал Каммхубер, — кроме того, мы знаем, что некоторые мечи не могли вернуться в ножны, не испив крови. У большевиков на вооружении огненных мечей нет, обладатель такого оружия мог оказаться в Белоруссии только случайно или по ошибке.
— И зачем нам Зиверс, — риторически вопросил Гитлер. — Зиверс нам не нужен, а? — И, не слушая дипломатичного ответа генерала, энергично продолжил: — Во всём этом я усматриваю глубокий смысл, как угодно, знамение. Да. Огненный меч, кровь… В конце концов, они могли просто заблудиться… эта бессмысленная война, большевикам следовало бы сдаться сразу, не дожидаясь… тем более, теперь у нас…
Фон Белов незаметно кивнул Каммхуберу. Генерал понял его верно и сделал шаг вперёд, протягивая содержимое третьего пакета. Гитлер с брезгливым недоумением посмотрел на сложенный в несколько слоёв кусок серой ткани.
— Что это, Каммхубер?
— Плащ, мой фюрер. Ритуальный плащ.
ГЛАВА 15
Подарок для самого слабого
Юно выплюнула загубник, открыла глаза и удивилась.
Манипуляторы медицинского дроида, установленного на потолке крошечного медотсека «Тени», свисали под каким-то странным углом, словно челнок шёл с некомпенсированным ускорением.
Девушка прислушалась к ощущениям.
Организм опытного космонавта обмануть невозможно. Все мы вышли с поверхности, из грязеедов — даже те счастливчики, кто родился на борту. Но в длительных и частых полётах тело приспосабливается, научается воспринимать те воздействия окружающей среды, которые редки или невозможны на земле. Гул турбин, жужжание ремонтно-профилактических дроидов, микроизменения в векторах ускорения и гравитации — множество мелочей, обретающих в космосе жизненную значимость, — всё это воспринимается разумными существами, пусть и внесознательно. И неразумными, кстати, тоже — поэтому, например, так скулят и жмутся к ногам вурпаки, чувствуя сбой рабочего ритма гипердвигателей. Красноглазые чиссы и вовсе утверждают, будто тело матёрого космолётчика, проводящего перед экраном долгие часы, иногда даже сутки напролёт, отращивает особенный орган, способный чувствовать опасность. Но это, разумеется, просто фантазии — надменные красноглазики горазды выдумывать всякий вздор, лишь бы выделиться среди обычных разумных. Говорят, они даже с вычислителями предпочитают работать без голографического интерфейса, а ведь в наши дни на такое не способен ни один нормальный гуманоид.
