Александр Столбиков - Новый Мир

— Это факт, и ваше замечание справедливо. Но хотел бы отметить, что наши действия преследовали своей целью лишь защиту наших исконных интересов и самозащиту. Если же нам и приходилось иногда превышать разумную меру, то исключительно из опасения и отсутствия опыта.

— Быть может, быть может… Это дискуссионный вопрос, но, опять-таки, мы здесь можем быть недостаточно осведомлены о далеких событиях.

— Наилучшим образом о наших намерениях свидетельствуют наши последние предложения и действия. И мы, и немецкие товарищи хотели бы завершить этот неприятный и разорительный конфликт. По многим причинам. Война — тормоз прогресса, экономики и торговли. Тот, кто воюет, вынужден экономить и не может позволить себе все, что считает необходимым в потребных количествах…

— Да, это весомый довод в пользу скорейшего завершения вашего конфликта. Александр, — доверительно склонился президент к Василевскому, — скажу вам откровенно и конфиденциально, мы также приложили немало сил, стремясь убедить британских коллег в бесперспективности их упорства. Но, к сожалению, безуспешно. Их трезвый взгляд туманит горечь поражения и, что более значимо, потери, которые вы им причинили.

— Нам кажется, что это пагубное заблуждение уже неискоренимо. Более того, оно уверенно прогрессирует. Возьмем хотя бы последние угрозы господина Черчилля…

— Не сомневаюсь, что это доставляет вам много неудобств, — согласился Ходсон.

«Боже, дай мне сил, я в Тебя не верю, но если Ты есть, дай мне силы пройти по этому лезвию, — взмолился Александр Михайлович. — Ничего не сказать прямо, но не упустить ни одной малости. Не назвать ни одной вещи своим именем, но получить совершенно однозначный ответ… А ведь сейчас я мог быть уже заместителем начальника Генерального штаба…»

— Мы находимся в достаточно неловком положении. С одной стороны, мы готовы к мирному разрешению, разумеется, с учетом нового баланса сил, коль скоро он имеет место быть. Но, учитывая последовательное неприятие английской стороной всех наших инициатив, нам приходится учитывать и менее благостный вариант…

Чай почти остыл, Василевский пил, не чувствуя вкуса. Легкий ветерок холодил лицо, очень кстати, не позволяя собраться мельчайшим капелькам пота. Слово было сказано.

— Да, нам тоже приходится учитывать такую возможность, — сказал, наконец, после довольно продолжительного молчания президент. — И хотя эти события происходят вдали от нас, нам объективно необходимо выработать некое… отношение к ним.

Василевский устал держать улыбку и спрятал секундную гримасу в чашке, сделав очередной глоток. Получилось очень естественно — смена выражения с безмятежно-улыбчивого на сосредоточено-внимательное.

— Мы сожалеем по поводу развернувшейся за океаном войны, — ровно и монотонно заговорил президент, — хотя эти события происходят далеко от нас, они нарушают законы божеские и человеческие, противореча природе и морали. Мы равно осуждаем все стороны конфликта. Потому что в подобного рода ситуациях практически невозможно указать однозначного виновного и зачинателя. Разумеется, мы были бы совершенно не рады дальнейшему развитию ваших… разногласий. Более того, это было бы совершенно неприемлемо. Но, к сожалению, Соединенные Штаты лишены возможности каким-либо образом повлиять на ситуацию. Мы скорбим о печальной участи народов Европы, которые никак не обретут покой и мирное процветание. И надеемся, что вы сможете своими силами разрешить все разногласия.

— Ваши слова вселяют в меня надежду, господин президент, — сказал Василевский, — однако, зачастую мысли лидера слишком глубоки, чтобы их смысл и дальновидность могли оценить его советники и помощники. Насколько они разделяют ваши идеалы?

— Америка — демократическая страна, с давними традициями свободы мысли и действия. Но наша сила заключается в умении сочетать свободу и необходимую самодисциплину. Не скрою, далеко не все мои коллеги разделяют мои… идеалы. Но я приложу все старания, чтобы уделом моей страны стали мир и торговля, а не война и разрушение. И я отнюдь не одинок в этом стремлении. Свободный мир, в котором свободные люди свободно продают и покупают — вот наша цель, и мы посильно будем стремиться к ней.

— Ваши намерения вызывают у меня чувство глубокого уважения. Не будете ли вы против, если я донесу вашу принципиальную позицию до внимания моих советских коллег?

— Нисколько. Разумеется, при условии, что это откровение не станет достоянием широкой общественности. Сказанное в тиши и покое, в дружеской беседе за чашкой чая может быть превратно понято и ложно истолковано… как принято говорить у вас — «широкими народными массами».

— Господин президент, я слишком ценю те дружеские отношения, что, смею надеяться, связали нас, несмотря на различия в происхождении, вере и убеждениях. Можете быть абсолютно уверены, наша дружеская беседа никогда не станет достоянием недоброжелательных ушей.

Они выпили еще по чашке, и Василевский вежливо откланялся. Немедленно по возвращении в посольство он отправил шифротелеграмму в Москву. Ее доставили Сталину через час после того, как он получил ответ из Марксштадта.

Генеральный секретарь долго сидел, положив их бок о бок — два листка папиросной бумаги, несколько коротких слов на каждом. Наконец он поднял телефонную трубку.

— Вызовите товарища Хлопотина. Немедленно.

Поздним вечером, когда пока еще по-зимнему ранняя и холодная ночь опускалась на засыпающую Москву, от неприметной станции на окраине города отошел небольшой состав из семи вагонов. Его тянул внешне совершенно неотличимый от обычного Д/А20(л), но изготовленный по специальному заказу бронированный тепловоз, перед собой он толкал контрольную платформу.

Мрачный и черный, как государственная тайна, теряясь во тьме — ни одного огня, кроме проблескового маячка, ни проблеска в плотно зашторенных окнах, — поезд литеры «А», набирая скорость, двинулся на запад.

Глава 10

Самолет Шетцинга в сопровождении истребительного эскорта поднялся с аэродрома и взял курс на северо-запад, унося шефа инспектировать войска армейской группы «F». Так было сообщено очень узкому, примерно полтора десятка человек, кругу лиц, причастных к вершинам власти Германской Демократической Республики. Гораздо меньше, четверо, знали, что на самом деле «Грифон» номер «ноль» был пуст, а сам шеф в обстановке глубокой секретности выехал на инспекцию подземных лабораторий проекта «МЕ», посвященного атомной энергетике. Но только сам Шетцинг и начальник его личной охраны знали, на каком неприметном переезде их состав сменил маршрут и понесся на восток, навстречу своему двойнику, отбывшему из Москвы.

Они встретились глубокой ночью, на полустанке южнее Бреста. Даже луна скрылась за тучами, гонимыми обеспокоенным ветром. Восточный состав уже ожидал западного собрата и стоял неподвижно, мертвой молчаливой глыбой, ожидая, пока новоприбывший, окутанный облаками пара, пройдет по параллельной колее, занимая позицию строго напротив, борт к борту. Они стояли так несколько минут, укрытые сверху крышей большого сквозного пакгауза, пока заранее прибывшая на место охрана улаживала формальности. Быстро и слажено, как будто им приходилось делать это ежедневно, немногословные люди в темных одеждах, с пистолетами-пулеметами заняли свои позиции, охватив станцию плотным кольцом наблюдения и защиты. Подняли в небо рыльца зенитные автоматы, на заранее обустроенных позициях развернулись замаскированные пулеметные расчеты.

Небольшая группа из четырех человек в течение четверти часа проверила всю слаженную систему, убедившись в идеальной точности соблюдения плана. Только после этого она в свою очередь разделилась на группы по два, каждая из которых направилась к «своему» составу. Там дважды повторилась одна и та же картина — условленный стук в броневой борт, открытая заслонка, короткий диалог.

После этого восточный состав ожил, исторгнув из недр команду монтеров, в течение пяти минут соединивших два параллельных вагона закрытым переходом из стальных панелей. Завершив работу, монтеры исчезли, так же как и появились, быстро, незаметно, бесшумно. Теперь составы стали одним целым, закрытым от любого постороннего взгляда. Две металлические громады и сотня человек вокруг с одним приказом: защищать любой ценой, от любого мыслимого противника.

Сталин повернул реостат, прибавляя яркости мягкому свету плафонов — с возрастом у него стало сдавать зрение. Он любил свой спецпоезд за ненавязчивый, строгий уют. Здесь можно было равно работать, совещаться, отдыхать. Даже проводить узкие конференции межгосударственного уровня, если бы на то была воля хозяина, настолько тщательно была подобрана композиция изящной многофункциональной мебели и предметов быта.