Валерий Белоусов - Раскинулось море широко
Мей Лань подхватила на руки пятилетнего сынишку, и робко пробормотала:«Здравствуйте, уважаемые господа! Здесь нет солдат! Мы мирные люди…»
Бритоголовый самурай в зимнем кимоно радостно улыбнулся… потом выхватил из рук женщины испуганно вскрикнувшего ребёнка, и сунул его головой в кипящий котёл… другой самурай в этот миг ударил женщину по лицу, опрокидывая её на землю прямо у крыльца…
Уходя, доблестные воины Ямато отрезали Мей Лань Груди и вспороли живот… просто так, шутки ради… вообще в восточной традиции – вспарывать животы изнасилованным, чтобы не оставлять побежденным семя победителей. А то окрепнут и сдачи дадут. Или придешь в следующий раз грабить и убьешь собственного сына. Или он тебя. Некрасиво получится.
Чжан очень любил свою семью… )
Обычно брак в Китае заключался по соглашению между семьями жениха и невесты (последним даже не полагалось видеть друг друга до самой свадьбы).Выбор супруга или супруги определялся местным обычаем. Нередко случалось, что два клана, обитавшие по соседству, из поколения в поколение обменивались невестами. В некоторых областях были приняты браки между двоюродными братьями и сестрами. Территориально сфера таких брачных связей отдельных семей обычно составляла в радиусе несколько километров. Особая роль в семейных отношениях отводилась брату матери, который, как незаинтересованное лицо, обычно улаживал конфликты, связанные с разделом имущества среди племянников. Распространенная в Северо-Восточном Китае поговорка гласила: «На небесах Небесный владыка, на земле дядя по матери».
Прежде многие родители брали, в дом на воспитание малолетних девочек с тем, чтобы впоследствии выдать их замуж за сыновей. Ну и чем же плохо наличие тесных контактов между невесткой и воспитавшей ее свекровью! Подобные браки были особенно распространены среди крестьян, часто ограниченных в средствах.
Однако – не в этот раз… Чжан увидел своё «Рисовое Семечко» ранней весною, когда все допропорядочные китайцы обязательно в кругу семьи празднуют – весело, шумно, с грохотом петард, запуская огненные змеи фейерверков – свой китайский Новый Год, в вихре кружащихся, разбрызгивающих огненные брызги колёс, в свисте взлетающих ракет и в аромате жарящейся утки по-пекински… а вместо ёлочки – ветка цветущей сливы…
Трудно. Очень трудно было Чжану получить Мей Лань – для этого ему пришлось взять фамилию своего тестя – тот как бы усыновил Чжана… а потом из сыновней почтительности пришлось три года рубить лес, отдавая все деньги усыновившему его старику. Когда он наконец-то покинул «отчий дом» вместе с молодой женой и ребёнком, это был один из самых счастливых дней его жизни…
Ведь он стал главой семьи… а знаете ли Вы, что значит быть мужем в китайской традиционной семье? Покорность, покорность и еще раз покорность – такова была главная добродетель женщины. В девичестве она во всем подчинялась отцу, после замужества становилась служанкой мужа и его родителей. «Если я выйду замуж за птицу, -гласило древнее китайское присловье, – я должна летать за ней; если выйду замуж за собаку, должна следовать за ней всюду, куда она побежит; если выйду замуж за брошенный комок земли, я должна сидеть подле него и оберегать его»
Ещё бОльшим событием в жизни каждой китайской семьи считалось рождение сына. Близкие и друзья тогда навещали гордую роженицу, приносили подарки: одежду для ребенка и продукты для поддержания сил матери. Чтобы отблагодарить друзей и знакомых, Чжан накрыл праздничный стол и угощал гостей вареными яйцами, окрашенными в красный цвет. Он пригласил всех своих друзей на лапшу, которая символизировала долголетие новорожденного.
Ещё в древнейших песнях «Шицзин» упоминалось, как новорожденного мальчика клали на нарядную циновку, всячески ублажая, давали ему в руки богатые игрушки, а при этом родившаяся девочка лежала в углу дома на куче тряпья и забавлялась обломками глиняных сосудов.
Иметь сына – о, это считалось целью брака и большим счастьем для семьи. Это нашло отражение даже и в мудрых древних поговорках: «Вырастишь сына – обеспечишь старость, соберешь зерно – предотвратишь голод»; «И сына, и поле надо иметь свои»; «Лучшие сыновья в мире – свои собственные»
И вот всё это-семья, основа и центр мироздания… любимая и любящая жена… любимый сын, наследник и продолжатель рода – было безжалостно растоптано в кровавую грязь деревянными гэта приплывших из-за моря самураев…
Странный вопрос:любил ли Чжан Цзолин японцев?
…«И видите ли – уважаемый Чжан… Вы – я уверен – большое зло…»
«Возможно… но без зимней стужи не бывает лета, без чёрной тени – нет яркого света солнца…»
«Согласен с Вами… пусть Вы зло – но зло своё, домашнее, привычное… меньшее зло, чем японцы…»
Чжан молча, в признательности, склонил голову в предписанном традицией каноническом поклоне – ни на цунь ниже или выше того, что диктуется приличием…
«Помогите мне, Чжан…»
«Зачем я буду это делать, лао Пётр?»
«Если япошки ворвутся во Владивосток… помолчите, Владимир Иванович, я говорю ЕСЛИ, а не КОГДА… так вот, они устроят здесь такую резню, что люйшуньская бойня перед ней просто померкнет… сколько китайцев тогда погибнет?»
«Что за дело мне до маньджур или бохайцев? Своих я вывезти успею…»
«Ой ли, уважаемый Чжан… а потом – сколько можно убегать и прятаться? Не достойней ли повернуться к врагу лицом?»
«Мудрая обезьяна сидит на горе, наблюдая за схваткой двух тигров…»
«А Вы никогда не хотели отомстить…»
«Если хочется мести – сядь на берегу Яндзы… рано или поздно мимо тебя проплывут трупы твоих врагов…»
«А если… я куплю Вашу помощь?»
«Сколько заплатите? Что есть у Вас, чего нет у меня?»
«Клочок бумаги… на которой нарисован остров, похожий на подкову…»
Чжан глубоко задумался…«Мудрого обмануть не сложно… вот только сделать это можно всего один – единственный раз… Хорошо, я верю Вам. Что я должен сделать?»
… Когда борцы с международным бандитизмом возвращались из таинственных глубин Миллионки, Шкуркин с удовлетворением отметил:«Считайте, пол-дела сделано…»
Семёнов с тревогой спросил его:«Скажите, Павел… Вы всеръёз хотите отдать пиратам карту острова с сокровищами?»
На что тот удивленно отвечал:«Ну разумеется… ведь это ИХ собственное золото… самое главное теперь – где эту карту искать?»
… Несколько минут спустя, Шкуркин, молча шедший обочь Семёнова, вдруг схватил его за рукав шинели:«Владимир Иванович, Вы, я понимаю, сегодня очень устали… но не могли бы Вы сопроводить меня… тут совсем рядом, Вы не опасайтесь…»
Семёнов с возмущением ответсвовал:«Да Вы что, за кисейную барышню меня принимаете? Я, бывало, по три дни не спал!»
«Ну ничего, батенька, мы не на долго… вот, свернём на Алеутскую…»
Через несколько минут они подошли к месту – откуда начались сегодняшние семёновские скитания – к вокзалу.
Шкуркин проводил Семёнова в буфет первого класса, усадил за свободный столик – и крикнув:«Эй, народы мира, чаю…» – стремительно исчез.
Семёнов утомлённо вздохнул… сколько же чаю он сегодня выпил, не хуже макарьевского купца – с полотенцем… (Это ежели в трактире купец чаю спрашивал – так завсегда говорил – с полотенцем будет он чаи гонять или без… ежели с полотенцем, так ему сразу несли полуведёрный самовар и махровое полотенце – на шею вешать, пот утирать… впрочем, чай всё равно – не водка, много не выпьешь.)
Но прежде, чем половой принёс заказанную «пару чая» (расписной, с драконами, фарфоровый чайник с заваркой, чайник побольше, тоже фарфоровый – но чисто белый, с кипятком, кусок сахару, от сахарной головы и щипцы – потребные кусочки откалывать, а также баранки, крендёлёк и бублик с маком – на десять копеечек всего будет… ) в буфет вошёл недавний попутчик Семёнова – рослый, молодой путеец, тот самый, который вещи для беженцев в Харбине собирал…
«А, это Вы? Ну, здравствуйте, а я сейчас прямо из Харбина – от службы движения, прибыл во Владик за „литёркой“ (экстренный поезд, обозначенный не номером, а литерой – буквой алфавита – примечание переводчика). Через час назад в Дальний убываю…»
«Ну, ну что там, в Артуре?! Есть ли новости»
Злобно швырнув на свободный стул свою шубу, занесенную снегом, он подошел к столику, и тяжело опустился на диван…
«Сдaли!…»
«Что сдали? Кого сдали?»
«Не „что“ и не „кого“, а сами сдали!… Понимаете?Сами сдали!» – промолвил он, отчеканивая каждый слог.
«Нам, в 900-том, тоже приходилось туго. Я это помню
Тоже тогда – врасплох. Где мы не сдавали – там выкручивались. Сдали – значит сразу признали себя побежденными…
И будем побиты! И поделом! – вдруг выкликнул он. – Казнись! К расчету стройся! „Цесаревич“, „Ретвизан“, „Паллада“ – подбиты минной атакой; „Аскольд“, „Новик“ – здорово потерпели в артиллерийском бою; „Варяг“, „Кореец“ – говорят уничтожены в Чемульпо; транспорты с боевыми припасами захвачены в море; „Енисей“, „Боярин“ – подорваны собственными средствами, a „Рюрик“, „Громобой“, „Россия“, „Богатырь“ – здесь, во Владивостоке, за 1000 миль!…
