Андрей Ерпылев - Имперский рубеж
«Кровожадный бесчувственный чурбан, — поставил диагноз Саша. — Черт меня дернул связаться с этаким чудовищем!»
— За что их? — спросил он, чтобы только не молчать: желудок до сих пор ощутимо подкатывался к горлу.
Перед самой казнью глашатай что-то нараспев сообщил толпе, взорвавшейся оглушительным гамом, но попросить у Еланцева перевод поручик не успел — помешало кровавое продолжение, свершившееся не по-азиатски быстро.
— За измену, естественно, — равнодушно бросил Герман. — Продались англичанам за тридцать сребреников, как водится. Не сребреников, конечно, фунтов стерлингов, и не за тридцать, надо полагать, а побольше, но сути это не меняет. По закону полагалось их четвертовать, но король в последний момент милостиво заменил четвертование банальным отсечением головы.
— Гуманист…
— Да, Саша, гуманист. Без ерничанья. Вы знаете, что такое четвертование? Это когда…
— И много здесь таких? — Слушать подробности еще одного человеконенавистнического действа для поручика было невыносимо.
— Каких? — неохотно прервал Еланцев начатое было описание казни.
— Сочувствующих англичанам.
— Хватает, увы… Так куда мы сейчас? — Офицеры стояли на перекрестке двух улиц. — По бабам-с?
— Нет! — У Саши это вырвалось почти отчаянно. — Я лично домой.
— Давайте я тогда провожу вас, — снисходительно оглядел его с ног до головы поручик. — Сильных впечатлений с вас на сегодня, похоже, действительно достаточно… Впрочем…
— Что еще? — Молодому человеку нестерпимо хотелось добраться до постели и постараться забыть виденное.
— А вы ведь действительно больны, — покачал Еланцев головой. — Простуда здесь штука редкая — высокогорье, солнце жарит, как медицинская бактерицидная лампа, — но меткая. Придется применить самое безотказное средство.
— Хватит, поручик! Не нужны мне никакие ваши средства… — попытался протестовать юноша, но бессердечный Еланцев уже требовательно махал рукой проезжающей мимо «бурбухайке», цепко придерживая подопечного за рукав…
* * *— Я прямо как на свет заново народился…
— Ну вот, а вы еще не хотели ехать. Урок вам на будущее, поручик, слушайтесь во всем старших товарищей.
Офицеры, замотанные в простыни наподобие римских патрициев, сидели в тесном предбаннике и пили из огромных глиняных кружек ароматный травяной чай. После раскаленной парной душа у Александра никак не желала занимать положенное ей по ранжиру место, витая где-то в высоких эмпиреях, откуда все бренное и земное казалось мелким и ничтожным. Даже только что пережитое потрясение от варварского человекоубийства.
Еланцев привез совсем сникшего Бежецкого в расположение Шестнадцатого Сибирского пехотного полка, ротой которого командовал, и тут же потащил в хорошо протопленную, но еще девственно-чистую баню. А по пути объяснил, как Саше повезло: день сегодня выдался банный, но офицеры собирались приступить к ритуалу омовения лишь через час — большинство было занято другими, не менее приятными делами. А уж там за прибывших взялся опытный банщик, унтер Хамидуллин, царь и бог банного дела, как отрекомендовал Герман своему приятелю пожилого, бритого наголо татарина.
— Я и не знал, что здесь есть баня. — Саша отхлебнул круто заваренного напитка и прямо-таки почувствовал, как хворь улетучивается через поры вместе с обильным потом.
— Ха! — Поручик нацедил себе еще кружечку из огромного пузатого чайника и, чокнувшись со своим визави, оперся спиной на затянутую свежей простыней дощатую стену — саму по себе целое сокровище в здешних местах. — Баня для солдата — первое дело! У нас их тут целых три: офицерская, вот эта, и две для нижних чинов. Вы не представляете, с какими трудностями привезены сюда те венички, что прикасались сегодня к вашему сиятельному телу! Настоящая береза, граф!
— Я думал, здесь только душ…
— И душ тоже. А в городе есть турецкая баня. Но это — для неженок-европейцев, потому как для коренного русака ничего лучше русской парной нет.
— Но нижние чины…
— А что они — не русские, что ли? Кому нужен завшивевший солдат? А в боевом патрулировании, когда не мыться и не менять одежду приходится по нескольку дней кряду, как не завшиветь? И не только нижние чины «блондиночек» подцепляют, поручик, да-с!
— Офицеры тоже?
— Тоже. Мы ведь хоть и «белая кость», а из того же теста слеплены. И в кишлаки заходим вместе с нижними чинами, и в вездеходах бок о бок с ними трясемся. Так что вши, Сашенька, нас роднят. Стирают, как выражаются господа социалисты, классовые различия. А вы-то небось и не знали о существовании этого зловредного насекомого, а?
— Я думал, что раз двадцатый век на исходе…
— Двадцатый век там, — махнул поручик кружкой в сторону крошечного, подслеповатого окошка, мутного от осевшей на стекло влаги. — В Империи. А здесь в точном соответствии с гипотезами швейцарца Эйнштейна — пространство и время относительны.
— Это как?
— Да очень просто! Здесь, в Кабуле, время отстает от санкт-петербургского на два часа. Так?
— Так.
— Значит, на самом деле — лет на пятьдесят. Но чем дальше от нашего посольства — тем глубже в историю мы погружаемся. В Герате, например, уже девятнадцатый век. А в Кандагаре — пятнадцатый, если не дальше…
Еланцев потянулся всем телом, и край простыни соскользнул с мускулистого плеча, обнажив синеватую звездочку заросшего шрама чуть ниже левой ключицы.
— Что замерли, — оборвал себя Еланцев. — Любуетесь моим античным торсом? Предупреждаю, поручик: я к содомии отношусь резко отрицательно…
— Где это вас? — выдавил Саша, не обращая внимания на скабрезность.
— Ах, это! — Герман привычно погладил пальцем ямку шрама. — Да было дело в позапрошлом году по осени… Вот ведь как бывает, друг мой: попадаешь в пятнадцатый век, а стреляют в тебя из оружия века двадцатого. Прошла, слава богу, сия дура навылет, но поваляться пришлось основательно. И здесь, под присмотром Иннокентия Порфирьевича, долгих лет ему, и в Ташкенте…
Дверь распахнулась, и в клубах пара в предбанник ввалилось несколько офицеров, раскрасневшихся с морозца.
— Ба! Поручик Еланцев, как всегда, нас опередил! А почему сегодня не с дамой? Кто сей юноша? — забросали друзей вопросами офицеры, большей частью Саше совсем незнакомые. — Неужто!.. Молчать, Кандеев! Не опошляйте светлых чувств!..
— Разрешите представить, господа! — царственным жестом указал поручик на засмущавшегося Александра. — Поручик Бежецкий!
— Тот самый? Бывший гвардионус? Ну, это дело нужно отметить…
И ароматный чай был тут же незаслуженно забыт…
9
— Извините, вы давно из России?
Саша сперва не понял, что женский голос обращается именно к нему, и по инерции продолжал писать некоторое время. Только мгновение спустя он поднял глаза на даму, присевшую на высокий табурет неподалеку от него.
Стройная шатенка с миловидным, чуть усталым лицом, одетая по местной моде — чтобы были закрыты шея и руки до самых кистей, — смотрела на него с легкой улыбкой.
— Извините?
— Да-да, молодой человек. Я к вам обращаюсь.
В первый момент женщина показалась Бежецкому едва ли не старухой: лет за тридцать, привлекательная, спору нет, но относящаяся к тому типу женской красоты, который ему никогда не нравился. К тому же молодому человеку не терпелось продолжить дневник, и отреагировал он довольно сухо:
— Не имею чести…
— Ах да, я не представилась. Варвара Лесникова. Можно просто Варвара. Или даже Варя.
— А по отчеству? — навязчивая «барышня» уже откровенно раздражала офицера.
— По отчеству? А зачем вам это?
— К незнакомым дамам я привык обращаться именно так, — отчеканил офицер.
— Какой сердитый… — улыбнулась женщина. — Ну, извините, если оторвала вас от дел…
Она отвернулась, и Александр тут же почувствовал укол совести: «Экий вы грубиян, граф! Дама обратилась к вам с невинным, в сущности, вопросом, а вы тут же ощетинились. А этикет? А светское поведение?…»
Заложив тетрадь карандашом, поручик неуверенно взглянул на женщину, изучавшую что-то за витринным окном, подперев подбородок ладонью. Странное дело — она уже казалась ему совсем не такой, как вначале… Изящная посадка головы, длинная шея, рука…
— Извините… — выдавил он из себя сдавленно, кашлянул в кулак и добавил громче: — Извините меня за резкость, мадам…
— Мадемуазель, — игриво стрельнула в его сторону карим глазом женщина.
— Еще раз извините, — вконец смутился офицер.
— Ну что же вы краснеете, поручик? Прямо как девушка…
— Это от солнца… Варвара… э-э-э…
