Андрей Посняков - Шпага Софийского дома
– Баньку, Олег Иваныч? – вынырнув из клети с кувшином пахучего прохладного квасу, заискивающе осведомился, казалось, еще больше завалившийся на левый бок Пафнутий.
Олег отхлебнул с наслаждением – а и вкусен, зараза, квас-то, да и хмелен изрядно! – подумал, махнул рукой:
– А и баньку! Топи к вечеру. Приду с Владычного, попаримся, кости погреем!
Олег Иваныч потянулся, посмотрел на затянутое бледно-серыми тучками солнышко – не задождило бы, – поднялся обратно в избу, накинул кафтан лазоревый, со шнуровьем, подпоясался, бросил в карман кистень… Эх, шпагу бы!
Заказал третьего дня Олег Иваныч подобную штуку Никите Анкудееву, знатному новгородскому оружейнику, что на Щитной жил, долго втолковывал – «типа, как меч, только лезвие тоньше, легче да изящней». Никита послушал, головой покачал, потом усмехнулся, сказал – знает, что за оружье: «в гишпаньской земле эспадой кличут», как татарская сабля, только «прямая да вострая». Сторговались за четыре деньги – дорого, да черт с ним, деньги-то Феофилактовы. Теперь вот, к пятнице, будет у Олега шпага. Тогда можно и без кистеня по злачным местечкам шляться – ну-ка, шильники, суньтесь!
– К вечеру ждите, – простился Олег Иваныч, зашагал все быстрее вдоль по Славной, прошел воротную башню, кивнул стражам, словно знакомцам давним, – те ответили, еще бы не ответить: прикормлены не так давно были – пивом да медом стоялым угощал их, теперь издалека здоровались.
Вот и мостик, поворот, овражек – с разбега его – опа! Прямо в лужу, да черт с ней, все равно к вечеру дождь будет. А вот и шалашик.
– Эй, дедко, буди оглоедов!
Хороша, быстра лодка, ловко гребут оглоеды, Мишаня с Кудином, внуки Евфимиевы. Ходко плывут, берега – так и летят, не успел Олег оглянуться – а уж и мост показался, да все ближе, ближе…
Эх, хорошо! Есть дело – важное, нужное – не только Феофилакту, бери больше – Новгороду – азартное, есть, даже, тьфу-тьфу, любимая… Эх, Софья, боярыня-краса! Есть жизнь… Жизнь – не прозябание мерзостное! Господи, спасибо тебе!
Впрочем, некогда было Олегу Иванычу особо в эмоции погружаться. Улыбнулся, отмахнулся рукой – думал. Сидел на скамье, в мысли мудрые погруженный. «Московитов» да «литовцев» рассовал сегодня по коробам, пока только примерно, но и то – дело. Остались еще еретики – стригольники да «жидовчины». Кто это такие – Олег Иваныч пока ни сном ни духом не ведал, однако наказ Феофилактов строг был: «особливо этих»! Кои супротив Святой Троицы да супротив веры православной и служителей ее ревностных. Типа самого Феофилакта. Да тут у них все такие – щуки зубастые, что Феофилакт, что Пимен-ключник, что сам владыка Иона. На Пимена с Ионой тоже надо было компромата накопать, о том Феофилакт просил тщательно, прямо имен не называл, змей многоопытный, но и так было понятно. Гришаню к этим делам Олег не хотел приплетать – молод еще, а вот пономарь с церкви Святого Михаила – это то, что надо! Уж больно удобно место у церкви. Для святых отцов удобно и служек их. На краю стороны Софийской, стену городскую с крыльца видать, но и от двора владычного рукой подать: выбрался из Детинца, Земляной город прошел, через вал, через Новинку перевалил, и шуруй себе прямо по пустынной Прусской. Везде в Новгороде боярские усадьбы стояли, на разных улицах, но Прусскую – издревле повелось – любили бояре особливо. Там и строились, кому везло. Тут и церковь – давай, замаливай грехи, коли есть, а коли нету – так свечку кому поставь. И лишних глаз нету – все на владычном дворе остались. Очень удобно с Господом пообщаться! А это дело для местных людей – важное, Олег Иваныч то давно просек и даже сам как-то проникся. Вообще, привыкать потихоньку начал к средневековой жизни. Чего греха таить – нравилось ему. Нравился Новгород, и люди новгородские, и обычаи их. Да обычаи-то не сильно от современных российских отличались. Те же олигархи, тот же электорат, те же выборы. Только что телевидения нет, слава те, господи! А насчет службы – так и она почти ничем не отличалась от того, чем Олег Иваныч всю жизнь занимался. «Закон об оперативно-розыскной деятельности» в действии! Люди Феофилактовы подчинялись Олегу беспрекословно – уважали – чуяли знающего специалиста, да и сам игумен, когда наезжал внезапно да просматривал Олеговы записи, нет-нет да и усмехался понимающе, видно было – доволен. Да и чему ж ему недовольным-то быть? Профессионал – он и в Африке профессионал, тем более в Новгородской республике!
А какие прекрасные вещи окружали Олега Иваныча! Чудо – а не вещи! Кресло так кресло – мягко, удобно, усидчиво, не какая-нибудь там крутящаяся офисная фигня. Одежка натуральная, льняная, в жару в такой не жарко, в холод не холодно, сапоги – куда там «Рибоку»! А еда! А напитки! Никогда Олег Иваныч так вкусно не ел, не пил так сладко, даже в пост. Рыба – белорыбица, красная, осетровая, селедка ганзейская – во рту тает, да с лучком, да с маслицем, мясо – сочное, аж стекает по подбородку, пироги на торгу – с чем душа пожелает, с корочкой, хрустящие, мимо идешь – купишь, не удержишься, а уж квасы хмельные малиновые, пиво немецкое, мальвазея, меды стоялые, березовица пьяная… ох уж эта березовица. Хватанул как-то в корчме полкружки – кинулся к гуслярам, «Дым над водой» пытался на гуслях изобразить, не получилось – слуха-то отродясь не было, хоть меломан – с детства тяжелый рок собирал, динозавров, типа «Дип Перпл», «Блэк Саббат», «Назарет». Да и попеть любил всласть, особливо когда выпьет – хоть ни слуха, ни голоса… А вот уж – раззудись, душа!
– С тобой идем, Олег Иваныч, али тута?
Во! Задумался, не заметил, как и приплыли. Ткнулись носом у моста в вымол.
Подумав, не стал брать с собой оглоедов – уж больно приметные – да и недалеко тут, велел у моста ждать, сам же вышел, к Детинцу направился, шаг прибавив, – дождик-то накрапывал уже, черт такой.
Гришаня встретил радостно, на шею кинулся – гость такой! Угостил пивом – цельная бочка под столом стояла – хоть и запретил ему Феофилакт пиво пить шестнадцать дней, так дни те давно прошли.
Выпили. Гриша посмотрел на гостя лукаво, улыбнулся, помолчал, потом спросил ни с того ни с сего:
– Чего ж ты не женишься, Олег Иваныч?
Олег Иваныч пивом поперхнулся. Это с какой радости ему жениться-то? Был уже печальный опыт, спасибо. Зачем ему жена-то? Обед Пафнутий и так приготовит – пальчики оближешь, а ежели насчет секса… или, как тут говаривали, «утех плотских»… так вертепы да бани на что? Девки там на любой вкус – ласковые да в любви умелые! Только плати, а нечем платить, так и так обслужат, за спасибо, – чего ж хорошему человеку не услужить?
Вот хоть позавчера. Сидел Олег Иваныч себе дома, на Ильинской, к вечеру уж так заработался – голова, словно котел, загудела. От дел оторвавшись, посмотрел в окно – ах и вечер – теплый, тихий, душевный – чего ж взаперти-то сидеть, пойти, что ли, развеяться? На танцы сходить, в клуб местный… Ну, клубов, конечно, не было, было нечто вроде: корчмы уличанские, где жители улицы собирались частенько, вскладчину пиво варили. Вот и третьего дня староста Ильинский к Олег Иванычу на усадьбу явился, насчет взноса на пиво. Мол, проставляйся, человек служилый! А Олег Иваныч и рад. Деньжат кинул щедро – благо, Феофилакт не жадничал… Корчма не так и далеко была, на Ильинской, кварталах в двух… Пафнутий с Акинфием идти отказались – годы не те, – а оглоеды на реке рыбу ловили… Ну, и черт с ними. Плюнул Олег Иваныч, кафтан надел лазоревый – и в корчму. С улицы уже музыка слышна была – гусли, свирели, бубны, голоса девичьи.
Юность ранняя Олег Иванычу вспомнилась, деревня – как, «тридцать третьего» портвешку в кустах тяпнув, ходили с друзьями-обормотами на танцы. Эх, раззудись, душа! Правда, завтра работы много…
Ну ладно – маленько посидеть – да спать.
Маленько… Куда там – маленько. К утру только домой приперся!
Поначалу все чинно-благородно было. Вошел Олег Иваныч, на иконы перекрестясь, поклонился степенно. Познакомился. Ничего мужики оказались. Все свои, с Ильинской улицы. Панфил, Неждан, Геронтий. Игнат, староста. Он Олега Иваныча и представил, впрочем, чего уж представлять было – знали уж все о новом человеке софийском. Ну, одно дело знать – другое ближе знакомство свести.
Свели, блин… Сначала одна кружка. Потом другая, третья. За знакомство, да за здоровье, да за праздник… На восьмой кружке Олег Иваныч за бубен схватился – музыкантам подыгрывать, на десятой – танцевать вышел, вместе с Панфилом да Игнатом, старостой. Да девки еще какие-то были. Не, не какие-то, а очень даже ничего девки! Вольные, новгородские. Одна – с косою до полу, глаза, словно лес, зеленые. Закружила Олега Иваныча так, что у него перед глазами все кутерьмой пошло. Вот Панфил, вот Игнат, вот Геронтий… А где же девки? А вот и они… А бубен? Бубен-то он зачем в руке держит? А глаза-то у девицы – ну, зелень, зелень – как там в песне – у беды глаза зеленые, не простят, не пощадят…
Точно – не пощадили! Да Олег Иваныч, честно сказать, и не сопротивлялся особо. В себя пришел только на улице, куда Анфиска, девчонка зеленоглазая, вытащила. А губы-то у нее какие… зовущие… С жаром поцеловал Анфиску Олег Иваныч, почувствовал, как рванулось к нему молодое девичье тело. К кустам пошли, к стене городской. Там, на лужайке, сама с себя сарафан с рубахой стянула Анфиска. Смеясь, в траву повалилась, руки к Олегу протянула. Тут и мертвый не устоит.
