Роман Злотников - Еще один шанс...
Потом я два дня разбирался с иноком Спиридоном, одним из двух выпрошенных мною у святейшего Иова греков, который приволок мне свои переводы. И лишь дней через шесть я вспомнил о своем поручении деду Влекуше.
Бывший скомороший ватажный, как обычно, оказался на высоте.
— То был дьяк Чудова монастыря, Григорий. Он у патриарха в помощниках, — начал дед.
Я слегка расслабился. Патриарх Иов был главнейшей опорой моего отца, его наипервейшим и вернейшим союзником. Да и сам муж он, несмотря на весьма преклонные года, умный и глазастый. Уж если приблизил к себе кого, значит, можно не беспокоиться…
— Отрок сей числится весьма прилежным и многия языки разумеющим, — продолжал между тем дед. — А родом он из Галицкой земли. И пострижен во монахи там же, во Железно-Боровском монастыре…
Я уже поднял руку, чтобы махнуть деду, ладно, мол, хватит, не продолжай, хрен с ним, но тут дед произнес:
— Мирским же именем он — Юрий, Богданов сын, Отрепьев…
8
— Эх ты, — прокряхтел дед Влекуша, присаживаясь на скамеечку рядышком с Немым татем, — ой, моченьки нет…
— Чего так? — дежурно отозвался я, торопливо дохлебывая кашу.
Ох и славные здесь каши делали… И чего я раньше на них губы кривил?
Настроение у меня всю весну было приподнятое. С того момента как Немой тать ночной порой подстерег монашка Гришку Отрепьева да свернул его цыплячью шею. Ох, какое я тогда облегчение испытал. Прямо гора с плеч свалилась… Все, салют! Гип-гип-ура! Смуте — кранты! И хотя потом я слегка пересмотрел свои взгляды (ведь то, что Лжедмитрий I, был монахом-расстригой Григорием Отрепьевым, являлось всего лишь одной из версий, пусть и наиболее распространенной, а как оно было на самом деле — никто не знает), настроение — осталось.
— Да, видно, лето будет поганое… — вместо обычной шутки-прибаутки со вздохом произнес дед.
Я замер, не донеся ложку до рта, а затем опустил руку и впился в деда напряженным взглядом.
— С чего так?
— Да ломает меня сильно, батюшка мил-сдарь, — пояснил дед Влекуша. — Допрежь никогда так не ломало.
— И давно?
— Дык как со Сретения началось, так и не отпускает, зараза… — тоскливо отозвался дед. — Видно, времечко мое близится, батюшка мил-сдарь. Скоро не будет твою милость дед Влекуша своими побайками тешить.
Я его уже не слушал. Неужели… Вот черт, я же рассчитывал, что все начнется не ранее семь тысяч сто одиннадцатого, то бишь тысяча шестьсот третьего года. Ныне же только семь тысяч сто девятый. У меня же ничего не готово еще — ни легенда, ни пути распространения информации по стране, ни люди… А может, это еще не то, что я думаю? Такой вариант исключить нельзя. Ну а если — то? Что я теряю и в чем выиграю, если вброшу планируемую информацию сейчас? А если не вброшу, а оно то самое?
— Да ты не смурей, батюшка мил-сдарь, — сразу же уловив возникшее во мне напряжение, но истолковав его совершенно неверно, зачастил дед Влекуша, — то я просто так, по-стариковски ворчу. А так — что мне сделается, пню трухлявому? Это высокие, статные деревья ветер ломит, а пни стоят себе и стоят, гниют помаленьку…
— Вот что, дед, — прервал я его, — задание тебе будет, срочное. Как поешь — беги на конюшню к Митрохе. И вместе розыск учиняйте, одному ли тебе с зимы кости так сильно ломит, или еще кто так страдает? Да, может, кто и какие иные приметы необычные углядел? Ну там вода где необычно высокая на порогах по весне стоит, либо, наоборот, мала больно, снегу также необычно мало бо много в какой земле было. Знамения какие тож, но больше про всякие природные приметы или болезни дознавайтесь.
Дед подобрался. Он чуял меня едва ли не лучше всех остальных, вместе взятых, ну кроме Немого татя, и сейчас сразу понял, что дело ой какое серьезное. Едва ли не серьезнее всего, что я ему поручал до сих пор.
— Так я сейчас и побегу, — вскинулся он.
— Поешь, потом пойдешь, — попытался я его удержать, — не так уж все срочно…
— Так я на кухне чего-нито перехвачу. Много ли мне надо-то? — Последняя фраза донеслась до меня уже из коридора.
Немой тать проводил его взглядом и, обернувшись ко мне, глухо зарычал. Он тоже почувствовал мою тревогу и теперь напоминал, что он здесь, рядом, и готов. Я же бросил ложку и схватился руками за виски. Итак, главное решить — пора ли мне запускать легенду, которая должна была помочь батюшке и мне пережить голод и бедствия и справиться со Лжедмитриями.
Если я запущу ее сейчас, а в это лето ничего не произойдет, то эффективность ее воздействия заметно упадет. Но! Времена нынче неторопливые, новости устаревают медленно, а всякие видения и пророчества помнятся долго. Так что если в этот год ничего и не случится, то через два-три-четыре года, когда все наконец произойдет, — ее припомнят. И скажут, вон, мол, пророчество было. Так все обычно и случается. И хотя к тому моменту мою легенду вполне могут частично нейтрализовать, те же иезуиты, скажем, они-то руку на пульсе очень неплохо держат, да и мало ли кто, сам царь Борис, например… отец-то он отец, но моя легенда кое в чем очень наперекор его политике ляжет… но, даже если я сейчас не попаду по времени, полностью мою легенду убить никто не сможет. А если я опоздаю? Я покачал головой. Это, пожалуй, будет похуже. Много хуже. В такие смутные времена и оглянуться не успеешь, как масса других видений и пророчеств народится, и моя легенда от них уже ничем отличаться не будет. Поскольку также будет толкованием уже случившегося, а не его предсказанием.
Пообдумывав все это некоторое время, я зло стиснул кулак. Эх, как все не вовремя… У меня такие планы были на это лето. В этом году в летнее путешествие царской школы впервые пойдут целых два потока. Да и сейчас дел просто море. Надо что-то срочно решать с царской школой. Еще один поток при удаче можем в Кремле распихать — а дальше что? Я же собирался установить срок учебы лет в шесть-семь, на сколько учебного материала хватит. К тому же держать ее в центре Москвы все одно неудобно. Даже сейчас пешее устроение воинское проводим не слишком потребно, поскольку из пищалей и пистолей стрелять просто негде. А на конное устроение приходится через три стены за город ездить. Так что надобно дожать батюшку, чтобы он позволил царскую школу куда в вотчину перевезти. К тому же я собирался в программу еще и основы земледелия ввести и животноводства, с понятием селекционной работы. Для чего мне Сапеговы кони, которых он, по слухам, все-таки собирает (а куда деваться — шляхетское слово!), очень бы пригодились. Потому как основная масса коней в русском поместном войске — скорее коняги, чем кони. Об этом нам Бязин-Грива не раз с сожалением рассказывал…
А преподавать все это дело без практических занятий особого смысла не было. Ну как на пальцах Камасутру объяснять. Тем более что по моей просьбе многие иностранцы, вроде того же преподавателя царской школы и кремлевского аптекаря голландца Арендта Классена, списались со своими сродственниками и знакомыми, дабы подыскать добрых агрономов и иных людей, в деле ухода за скотом всяким дюже ведающих, для преподавания, ну и для правильного вотчинного обустройства. И кое-кто уже и ответ получил. Так что надо было из батюшки срочно деньги на посольство за ними выбивать. Он, конечно, меня любит и во многом не отказывает, но мозги у него пока еще совсем местные. И гонять посольских дьяков не к государю соседнему либо, по крайности, к вельможе дюже знатному, а к обычному человеку, пусть и мастеру известному или ученому, ему как-то и в голову не придет. Слава богу, он хоть иноземцев привечает и приглашение их на службу всегда одобряет… Но на то, чтобы организовать все правильно, по уму, как должно быть, а не как получится, — тоже время надо. А его нет, нет…
Я вздохнул. Ладно, чего ныть-то? Мы живем в тех обстоятельствах, что нам жизнь подкидывает, а не в тех, что мы хотели бы. Хороший предприниматель тем и отличается от плохого, что умеет подстраиваться под любые обстоятельства и все равно добивается успеха, а не начинает искать оправдания недостигнутым целям в том, что кто-то или что-то его планы нарушило. Мол, вот если бы все по-моему было, то я бы уж… А я — хороший предприниматель! И если в моем случае опоздать значит с большой долей вероятности проиграть, а начать ранее — всего лишь слегка снизить эффективность успеха, следует резко менять планы, от чего-то, пусть даже важного и нужного, вовсе отказываться напрочь и начинать…
К концу недели легенда была в основном отработана. Сведения же, что собрали мне дед Влекуша и Митрофан, ненадолго заставили меня почувствовать себя неуютно. Ну где были мои глаза и уши? Ведь я же знал, что должно произойти… Знал и при этом читал доклады воевод, тех же князей Хилкова, Щетинина, государева гостя ярославца Акинфия Маленина, — и в ус не дул. Да и тот же Классен хвастался, что этой весной торговля всякими порошками и притираниями очень бойко идет. Месяцы, месяцы все вокруг кричало мне о том, что с погодой и климатом творится что-то непотребное! А я ни хрена не замечал… Впрочем, часто ли мы замечаем даже очевидное, если оно не лежит в плоскости наших повседневных и сиюминутных забот? Даже если это способно обрушить все наши собственные планы…
