Кир Булычев - Штурм Дюльбера
– Вот что, – сказал портье, – пойдете со мной, мадемуазель. Будете досыпать в швейцарской – мне вход в нее виден, – я за вами буду присматривать. И не возражать! – последнее было рявкнуто по-фельдфебельски.
По охваченной рассветной дрожью публике прошел гул. Некто, облеченный доверием и авторитетом в дни, когда не стало ни доверия, ни авторитетов, взял на себя ответственность за жизнь юной особы.
– Ясно, – сказала Лидочка. – Спасибо вам большое.
* * *В швейцарской стоял старый кожаный диван, когда-то мягкий, но теперь весь словно горная система – пружины неровно торчали сквозь порванную кожу. Поверх пружин был положен плед, от которого пахло псиной и табаком.
Лидочка больше не заснула. Лидочка думала. И ей казалось, что если она уснет, так и не решив загадок, возникших здесь, то случится нечто страшное.
Кто тот господин Теодор? Посланник Вревского? Грабитель? Или, может быть, в самом деле тот, за кого себя выдает, – друг покойного Сергея Серафимовича и также путешественник во времени? Ведь если есть один путешественник, если их два – может быть и десять, и сто… А вдруг каждый десятый человек умеет путешествовать во времени и именно от этого возникает недонаселенность мира в давние эпохи и перенаселение, о котором столь много писали в газетах, в мире сегодняшнем и завтрашнем? Может быть, в самом деле сотни и тысячи людей, подобно Лидочке, несутся в будущее, чтобы избавиться от страхов и несчастий нынешнего дня, и там, завтра, собираются, подобно божьим коровкам по весне, чтобы в покое обсудить свою давнюю жизнь? Нет, эта мысль никуда не годится – если бы путешественников во времени было много, кто-то, не имеющий табакерки, давно бы узнал об этом и, узнав, позавидовал. А позавидовав, сообщил другим людям. Значит, почти наверняка обладание табакеркой редчайший дар… Дар? А если так, он предусматривает дарителя? Ведь не Сергей Серафимович выдумал и изготовил табакерку и портсигар. Наверное, нужна для этого специальная лаборатория, а то и фабрика, и, уж конечно, не российская, а немецкая. Левши подковывают блох только в произведениях патриотически настроенных российских писателей.
Господи, тут клопы! Лидочка, панически боявшаяся клопов, вскочила с дивана и пересела на стул. Потом осторожно выглянула из приоткрытой двери. Портье дремал, положив голову на скрещенные на стойке руки. Лидочка хотела перейти на кресло в холл, но потом поняла – лучше остаться здесь, в уголке, в темноте, где ее никто не видит.
Если господин Теодор – путешественник во времени, это многое объясняет, и тогда ему можно верить. Впрочем, а почему ему надо верить? Если его поведение в первые минуты разговора можно было понять – он искал бумаги и хотел узнать подробности о случившемся с Сергеем Серафимовичем, то последние его слова все разрушали. Почему он, вместо того чтобы выхватить у Лидочки сумку, начинает говорить о какой-то ошибке, что совершила Лидочка, неаккуратно поставив риску на шкале табакерки… или как ее называют путешественники во времени? Транслейтор? Нет. Транслятор. Зачем ему понадобилось именно в последнюю минуту пугать Лидочку? И говорил он так нервно, так быстро, как человек, который решил объясниться в любви после того, как ударил колокол к отправлению поезда. Чего он потребовал от нее? Чтобы она немедленно перешла еще на сто дней вперед. «Если хотите, я сам поставлю вам срок», – а она тогда схватила сумку и прижала ее к груди, выдав этим местонахождение табакерки и показав, что не доверяет пану Теодору. Вот тут-то ему и надо было хватать сумку – все равно убежит. А он печально покачал головой и не сделал попытки овладеть сумкой и табакеркой. «Вы потеряете Андрея». Что означают эти страшные слова?
Портье тяжело закашлялся. Лидочка замерла.
Слышно было, как он поднялся и подошел к двери в швейцарскую. Лидочка хотела было кинуться к дивану и хотя бы сделать вид, что спит, но отвращение перед клопами было сильнее ее.
Портье удивился:
– А это что такое?
– Не хочется спать.
– Боишься?
– Клопов боюсь.
– Это так… Если бы три года назад мне сказали, что в «Мариано» будут клопы, я бы собственными руками его задушил.
– Вы бы лучше клопов задушили.
– Они живучие, – неожиданно усмехнулся портье, и лицо у него стало добрее. – Я тебя знаю? Видел?
– Может быть, – сказала Лидочка. – Я здесь раньше жила. До войны. Потом уезжала.
– Знакомая фамилия. И что-то у меня с ней связано. Какое-то воспоминание.
– Вы тоже из-за меня не выспались, – сказала Лидочка.
– Ничего, постояльцев немного. Ты постарайся поспи. Клоп до смерти не закусает.
Портье ушел. «Сейчас он вспоминает, – подумала Лидочка. – Он думает и к утру обязательно вспомнит – зачем я сказала ему, что здешняя?» И тут же в ушах зазвучал голос Теодора – он грозил ей, что если она не нажмет на кнопку, то никогда больше не увидит Андрюшу… Но почему?
– Почему? – спрашивала она Теодора. – Почему?
Но он уходил, не оборачиваясь, и, уже заснув, Лидочка поняла, что видит сон.
* * *Утром Лидочка пошла на почтамт и там получила целую пачку писем «до востребования» от мамы, которая не уставала ей писать в расчете на Лидочкину сообразительность. Лида отписала маме, что у нее все в порядке, она здорова и надеется, что сможет в ближайшие месяцы ее увидеть. Обратного адреса на конверте она не написала из осторожности и опасения не столько Вревского, сколько маминого немедленного приезда.
Она много думала, не подчиниться ли совету Теодора, но в конце концов решила им пренебречь. Она не может рисковать – лучше уж дождаться Андрюшу, чем рисковать разойтись с ним снова.
Глава 4
Март – апрель 1917 г
Формально переговоры вел Фриц Платтен. Он был респектабельным швейцарцем. Германский советник в Берне мог принимать его, не привлекая особого интереса корреспондентов и не рискуя потерять лицо. Впрочем, опасения дипломата были не столь уж обоснованны. При том, что сделка, которую они с Платтеном готовы были совершить, призвана была перевернуть судьбы мира, мало кто ожидал, что перемены в мире могут исходить именно отсюда – от русских социалистов, которые, числом несколько десятков, давно уже жили на подачки сочувствующих, проводя дни по тихим библиотекам Женевы и Базеля, либо так же спокойно и аккуратно, подчиняясь швейцарскому воздуху, вели дискуссии о судьбах революции в России. Журналисты полагали, что судьбы революции решатся именно в России, а судьбы Европы – на полях Бельгии и Франции, в крайнем случае на Дарданеллах, но уж никак не в Швейцарии.
Журналисты ошибались. Будь Александр Васильевич Колчак чуть более везуч, а секретные агенты Германии чуть менее прозорливы, все могло бы произойти иначе.
До Цюриха сведения о революции дошли лишь на третий день. Владимир Ильич Ленин узнал обо всем, когда собирался после обеда в библиотеку. Он уже надел пальто и потянулся за мягкой серой шляпой, как в дверь зазвонили отчаянно и нервно, отчего Владимир Ильич поморщился – он знал, насколько это было неприятно хозяйке, обладавшей обостренным слухом.
Ворвался Бронский. Бронский был без шляпы и растрепан, будто спал на бульваре. Не вытерев ног, он закричал с порога:
– Вы ничего не знаете? В России революция!
– Голубчик, – оборвал его Ленин, – прихожая не место для политических бесед. Давайте пройдем в комнату, и вы мне все расскажете.
Бронский был потрясен столь спокойной реакцией Ленина на новости. Но Владимир Ильич умел владеть собой, и лишь слишком крепкая хватка пальцев, сжавших тонкие косточки локтя Бронского, выдавала волнение Ленина.
Ленин не дал Бронскому долго разглагольствовать. Он спросил, вычитал ли тот новости из газет либо получил их иным путем.
– Ну каким же иным? – удивился Бронский. – Ко мне почтовые голуби еще не летают.
– Тогда дайте мне сюда газету и помолчите, пока я ее прочту, – сказал Ленин.
И когда он кончил читать – дважды, но быстро, мгновенно скользнул взглядом по скупым строкам – сообщениям различных агентств и корреспондентов – более домыслы, нежели знание обстановки, – когда Ленин кончил читать, впитал в себя всю информацию, он кинул взгляд на замершую у дверей Надежду Константиновну – точно знал, где она должна находиться именно в эту секунду, и сказал ей – не Бронскому же, который не пользовался доверием и уважением:
– Я давно предупреждал об этой революции. Наши социал-демократы проморгали момент. Мы должны немедленно, повторяю, немедленно вернуться в Россию.
– Это невозможно, Владимир Ильич! – воскликнул Бронский.
– Это так опасно, Володя, – сказала Надежда Константиновна.
– Революционер не должен бояться опасностей, – сказал Владимир Ильич. – В конце концов, сделаем себе парики, сбреем бороды и проникнем прямо в центр! В центр событий! – И Владимир Ильич показал указательным пальцем направление к центру событий.
