Станислав Сергеев - Памяти не предав

— Санька, а в голову? Что за глупости… Знаешь, когда человек начинает задумываться о высоком, то обязательно куда-то в сторону свернет, строить самому себе, великому, памятник. Ты у меня такие приколы видел?

— Не-а. Поэтому я с тобой, командир, до конца. Да куда мы теперь денемся — повязаны и прошлым и будущим и в прямом и в переносном смысле.

— Вот и я про то. Надо делать то, что делаем, и главный критерий — наша совесть. Про офицерскую честь говорить не буду — вытравили у нас ее, хотя нет-нет да заставит какую-нибудь глупость совершить.

— Это типа того, когда ты под Могилевом к немцам вышел?

— Ну, тут скорее совесть. А если честно, то тогда не в себе был: ранение, большая потеря крови, до сих пор помню все как в тумане. Так замучился, что уже на все был готов.

— Главное, сейчас не стыдно.

— Все равно люди и дети погибли.

— Многих спасли.

— Только это и радует. Ладно, Санька, давай не будем об этом, как-то напрягает. Ты мне вот что ответь, у тебя, у баламута, футуршок был какой-нибудь? Или, как обычно, ухмыльнулся, поржал и пошел искать, где бы подхарчить утробу свою ненасытную?

С соседней койки раздался смешок. Санька опять принял горизонтальное положение, и рифленая подошва армейских ботинок снова виднелась на спинке кровати.

— Нет, командир. У меня теперь сын, о нем нужно было думать в первую очередь. Вот как его утробу чистыми продуктами набью да Катерину накормлю, так и о себе подумать можно.

— Ну, слава богу, Катерина тебе хоть в такой мере мозги вправила.

Артемьев засопел, но звучало это очень наигранно, поэтому ни в какую обиду с его стороны я не поверил.

— Ну, это еще неизвестно, кто кому что вправил.

Тут и я не удержался, фыркнул.

— Ох, блин, уморил, вправильщик.

Потом, после небольшой паузы, Санька абсолютно не в тему спросил:

— Командир, а ты не думал, что было бы, если б с местными товарищами не мы общались, а какие-нибудь чинуши или генералы, ну из тех, что сейчас в некоторых бункерах еще барствуют?

— Да хреново было. Эти уроды стали бы торговаться, как привыкли. А продавать они умеют все, к чему дотянутся: и людей, и секреты. Главное, чтоб власти не лишиться и максимум прибыли получить. Если честно, то не исключаю варианта их плотных контактов с амерами, англами и, может быть, даже немцами — ну кто больше заплатит. С них станется, сущность свою они не переделают, поэтому, может, для местных товарищей и хорошо, что с нами общаются, а не с этими поборниками демократии.

— Ох и любишь ты их, командир.

— А ты? Или тебе напомнить, когда под Феодосией казаки три дня оборонялись от татар, держались из последних сил, с охотничьими ружьями против танков и БТРов, а потом их же и раскатали «Градами» киевские внутряки, которых срочно перебросили «наводить порядок и не допускать эскалации межнационального конфликта». Вот и навели. Своих православных они в землю закопали и бандитам расчистили дорогу. Помнишь, что в Феодосии и Судаке потом творилось? А как те же «Грады» и броню они татарам продали? Одно греет, что партнеры этим иудам нечестные попались: не заплатили, а потом по азиатскому обычаю всех вырезали. После передачи боевой техники боевики позволили солдатам внутренних войск загрузиться в грузовики, недалеко отъехать, дальше в поле их всех и расстреляли из гранатометов. Именно после той истории местные внутряки стали уже сотрудничать с россиянами, не оглядываясь на Киев, и участвовать в совместных операциях.

— Да, было дело. Странно, сколько в той войне грязи повылазило. Вот скажи, командир, откуда в людях столько дерьма скопилось?

— А нам его с детства закачивали. Телевизор, радио, всякие агитаторы. Ведь те же татары, сколько у меня знакомых было, ведь неплохие люди. И бизнес свой у них был, и дети в одних и тех же вузах учились, и сколько смешанных браков было. Меньше им надо было слушать всяких приезжих учителей из Турции, Саудовской Аравии. Тем как раз война была нужна…

Опять разговор затих. Трудно было снова переживать те события, стараясь как-то уйти от тяжелых воспоминаний, вернулись к нашим нынешним проблемам.

Наша ловушка с фальшивым Ивакяном пока не дала результата, поэтому оставалось только расслабляться. Боец, облаченный в бронежилет, изображавший раненого майора госбезопасности, периодически выходил на связь, докладывая о состоянии дел, а мы по привычке сидения в засадах постепенно впали в полудрему.

Такое сидение закончилось через четыре часа: уже под утро приехал Судоплатов с бойцами. Он, оставив охрану на улице, быстренько проскользнул в нашу палату, предварительно постучавшись, чтоб ненароком не нарваться на выстрел, сел на пустующую койку и устало потер красные от недосыпа глаза. Я не выдержал и сам задал вопрос:

— Ну что, Павел Анатольевич? Пробежались по цепочке?

— Да. Только это ложный след.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— Как так? Ребята достаточно информированы. Тут что-то не так. Реально кто стоял за этими расспросами?

— Зам начальника особого отдела штаба морской авиации и обо всем докладывался напрямую в Усадьбу.

— След?

— Наоборот. Я разговаривал с товарищем Берией… Ну в общем, нужна была санкция на более серьезные действия, но получил отказ и краткие пояснения.

— И что же?

— После всех провалов последнего времени в системе госбезопасности была создана некая независимая сеть информаторов, которая заточена, как вы любите говорить, так сказать, на ваши проблемы.

— В смысле?

— Специальные эмиссары разъезжали по фронтам, армиям и вербовали в среднем руководящем звене особых отделов людей, которые должны в случае появления информации по Зимину, Кречетову или о вообще непонятных явлениях сразу сообщать в Усадьбу. Таким образом, благодаря этой системе в нынешней ситуации успели очень быстро узнать о событиях в Инкермане и принять меры. В данном случае информацию собирали по прямому указанию наркома.

— Павел Анатольевич, а вы уверены? Может, это и есть сеть заговорщиков?

— Да, уверен. Система создана недавно и, благодаря такому способу прохождения информации, позволила выявить несколько товарищей, ну, скажем так, не совсем соответствующих занимаемым постам. А в нашем случае мы проследили, кому и когда докладывал наш фигурант. Это личный порученец товарища Берии, который уже несколько недель в условиях строгой секретности отслеживает любые попытки интереса к вашей персоне.

— Угу. Понятно. Обычная ситуация в спецслужбах. Одна рука не знает, что делает другая… У них, может, что-то есть по нашему делу?

— Есть. Тут американцы засветились в Симферополе, собирали информацию о вас.

— О как, очень интересно, и что?

— Пришлось ликвидировать, инсценировав несчастный случай во время бомбежки.

— Точно американцы? Может, кто-то под них работает?

— Мы тоже так думаем: скорее всего англичане, но выяснить не успели. Они тоже мастерски подчистили хвосты.

— Да. Становится все веселее и веселее. Одно радует — город скоро будет в кольце, и все эти шпионские игры будут на вашей совести. Что дальше, Павел Анатольевич?

— Завтра ночью вылетаете под Борисполь.

— Один или двое?

— Как вы и просили, вы и лейтенант Артемьев.

— Это обнадеживает. Когда вылет?

— Завтра в восемь вечера. Под Николаевым специальная группа, выброшенная вчера вечером, подготовила аэродром подскока. Там дозаправитесь и в районе четырех утра уже будете под Борисполем.

Наше внимание привлекла какая-то возня в коридоре, потом короткий вскрик — и что-то глухо стукнулось и покатилось по полу. Я удивленно уставился на Судоплатова, но и он тоже с интересом прислушивался. Затем раздался сильный взрыв, и дверь, слетев с петель, влетела в нашу палату. Саньку, ближе всего сидевшего к выходу, снесло с кровати, он упал на пол и захрипел. Нас тоже тряхнуло, но не настолько сильно, тем не менее мы уже заученно попадали на пол, прикрывая головы, но новых взрывов не последовало. В коридоре несколько раз хлопнул пистолет, потом раздалась автоматная очередь и в ответ уже знакомо затарахтел пистолет Стечкина, которым был вооружен наш боец, выдающий себя за Ивакяна.

Судоплатов с ТТ притаился у двери, а я подскочил к Саньке, пытаясь понять, что с ним случилось. Следов крови не было, но, видимо, его неслабо приложило дверью. Уже скорее по привычке, нежели осмысленно, я, оттащив его от двери в угол палаты, выдернул из аптечки, которая всегда была в разгрузке, шприц-тюбик с обезболивающим и вколол Артемьеву. Что-то большее сделать не успел — над головой, со стороны двери, снова загрохотал автомат. В ответ несколько раз хлопнул пистолет Судоплатова. Света не было, поэтому нас с Санькой не было видно за перевернутой кроватью. Пока была такая возможность, я его тянул изо всех сил, пытаясь выползти из сектора обстрела засевшего в коридоре автоматчика. Но тот не унимался, прекрасно понимая, что времени у него не осталось, поэтому он пошел ва-банк: автомат разразился длинной, на весь диск, очередью. Пули щелкали по стенам, рикошетили от металлических спинок кроватей, пробивали матрасы и подушки, жалобно звякнули остатки стекла, оставшиеся в окнах после взрыва.