Илья Бриз - Сбить на взлете
Старательные парни попались — через два дня зачеты Годоляке сдали. Да и поутихли тем же вечером, увидев меня в летной столовой. Удивленно зенками на орден похлопали и успокоились. Знание конструкции учебно-тренировочного самолета я у них сам проверил. По меркам меня-моториста выше тройки не заслужил никто, но к полетам все же допустил — самому в небо охота. Вот чему искренне удивился, так это собственной способности четко видеть ошибки других, когда в задней кабине сижу. Вспомнил, как папа меня учил, но применил другой способ. Резкий рывок ручки управления с немедленным возвратом в нужное положение на полет не сильно влияет, но удар по руке получается чувствительным.
— Леха, ну куда ты смотришь? Сколько раз повторять можно? Контролируй положение горизонта относительно капота. И на вариометр* не забывай поглядывать.
Мокренькие у меня из самолета вылезали. Больше всего пришлось помучиться с Барашкиным — несмотря на невзрачный внешний вид, оказался очень сильным. Как зажмет ручку управления, так я еле-еле обеими руками в нужное положение сдвину. Пришлось на земле учить умению работать только пальцами.
— Управлять нежно надо, как девушку держишь.
Заставил сгоревшую спичку, удерживая за торцы большим и указательным пальцем, поднимать над головой и опускать к коленям десяток раз подряд. Сам продемонстрировал этот фокус, которому когда-то отец научил. Потом Васю заставил. Два коробка извел, но приучил.
Всему необходимому за две недели, конечно, не научишь, но стыдно за парней мне не было, когда капитану Зарубину, новому начальнику воздушно-стрелковой службы полка, их передавал. А главное, ребята поняли, что война — это, прежде всего, работа. Тяжелая, нудная, требующая умения и самоотверженности, но работа. Изо дня в день, из месяца в месяц…
Вот только… Леха погиб через неделю — рядовой тренировочный полет на боевой машине. Откуда взялись те два мессера, непонятно. Прошляпили наблюдатели ВНОС. Подожгли сержанта при заходе на посадку, когда скорости практически уже не было. Терентий Одиноков ведомым у лейтенанта Гродненского воевал почти три месяца. Погнался за уже сбросившим бомбы «лаптежником», подошел слишком близко и нарвался на очередь стрелка. Ему бы снизу зайти в «мертвую зону», скорости уровнять… Вася Барашкин до сорок третьего тоже не дожил — зенитный снаряд «Эрликона», когда штурмовиков сопровождали, предназначенный для Ил-2 угодил прямо в кабину истребителя…
* Указатель вертикальной составляющей скорости.
* * *— Ленка, тебе что, совсем не стыдно? — в очередной раз попробовала увещевать подругу Нина. — То с одним гуляешь, то с другим. А еще комсомолка!
Елена лениво потянулась, села, осмотрела поляну, на зеленой травке которой они загорали, завела руку за спину, расстегивая лифчик, и подставила ласковым лучам солнца свою грудь.
— Бессовестная, — прокомментировала младший сержант, с явной завистью рассматривая выдающийся бюст оружейницы.
— Дура ты, Нинка, — начала вдруг отвечать подруга, — мне их жалко. Вот, просто по-человечески жалко. Мальчики ведь еще. Чего они в жизни-то видели? Школа, трехмесячные курсы взлет-посадка, как Елизарыч говорит, и фронт, где их со дня на день убьют.
— Типун тебе на язык! — недовольно отреагировала Скалозубова.
— А что, не так, что ли? — в растяжку совершенно спокойно ответила старший сержант. — Сколько уже их, этих мальчиков через наш полк прошло? Хорошо, если могилка с фанерной пирамидкой у полевого аэродрома останется, а то ведь как обычно в похоронке пишут — не вернулся с боевого вылета, — она глубоко вздохнула, как будто назло подруге высоко вздымая свою обнаженную грудь, и продолжила: — А я им маленький кусочек счастья дарю.
— Да уж, маленький, — стояла на своем мотористка, оглядывая всю крупную, может быть несколько пышноватую, но пропорциональную фигуру сильной подруги.
— А что, лучше как Валька, которая на всех сверху смотрит? На нее целый полк облизывается — вот одарил же Бог красотой — а она нос воротит. Гордая, почти с высшим образованием, добровольцем в армию пошла и уже с медалью.
— Я ее в бане без всего видела, — вдруг призналась Нина, — такая хорошенькая. Как из сказки на Землю спустилась.
— А я тебе о чем, — подтвердила Елена, переворачиваясь на живот и сдвигая сатиновые трусы ниже, чтобы верх попы тоже загорал. — Эти сержантики после училища увидят ее, и спать не могут, а им ведь не сегодня-завтра в бой лететь.
Скалозубова посмотрела на подругу, тоже перевернулась, подставляя солнцу спину, и в первый раз промолчала, не зная, что еще сказать. Потом вдруг вскинулась:
— Ну, все равно, ведь нельзя же со всеми подряд!
Оружейница ответила почти сразу: — А я разве со всеми? Только с симпатичными, — лениво потянулась всем своим крупным телом, опять перевернулась на спину, вновь подставляя солнцу свои внушительные груди, и добавила: — Они такие сладенькие… в первый раз. Некоторые аж дрожат, как им хочется.
— Это еще вопрос, кому больше хочется, — не преминула подколоть Нинка. Но потом успокоилась, еще раз посмотрела на вольготно раскинувшуюся подругу, осмотрелась и тоже сняла лифчик. Грудки у нее были небольшие, остренькие, но, судя по одобрительному взгляду Елены, на ее худеньком теле смотрелись вполне даже ничего.
Они пролежали на солнышке почти до обеда, иногда перекидываясь ничего не значащими фразами, а когда уже оделись и почти привели форму в порядок, мотористка опять завела разговор все на ту же тему:
— Лен, а Лен, но все же нехорошо ты поступаешь. Война же ведь идет…
— Хватит Нинка! — с непререкаемым тоном вскинулась оружейница. — Война — это слишком грязная штука. И от нас с тобой, в том числе, зависит, чтобы в короткой жизни этих мальчиков, каждый день идущих на смерть за Родину, за Сталина, было хоть что-то светлое. Именно во время этой войны!
Скалозубова аж оторопела от пафосной смеси лозунгов и неприкрытого желания подруги сделать не только себе, но и другим хорошо. Потерянно посмотрела на Елену, затягивающую ремень, и протянула:
— Ну, если ты так ставишь вопрос…
— Только так и никак иначе! — перебила, как отрезала старший сержант.
* * *Старшего лейтенанта Годоляку подбили при возвращении из разведки. Всего-то один маленький осколок зенитного снаряда попал в радиатор. Пелена пара, исчезающая на глазах, пара минут, и мотор естественно заклинил от перегрева. Еще повезло, что был приличный запас высоты, а линия фронта всего в десятке километров. Перетянул с запасом, не нарвавшись по пути на мессеров, и посадил на брюхо недалеко от какого-то хутора. И совсем, можно сказать, счастье привалило — на том хуторе стоял ремвзвод танковой части. Ну а где танки, как известно, там связь всегда есть. Иначе толку от бронированных чудищ, у которых, по меткому выражению Елизарыча, кое-что слишком большое на лбу выросло, никакого.
Доклад Алексея Годоляки о вынужденной посадке и ее местоположении достиг нашего полка достаточно быстро — фронтовые связисты хоть и сплетники, но дело свое все-таки знают. А здесь штабные командиры из армии ждут, не дождутся пленки с АФА*. Что-то там важное Леха должен был заснять.
Вылетели к тому хутору вместе со старшим лейтенантом ГБ Свиридовым на УТ-2М. Добрались быстро — я, хотя раньше настолько близко к фронту не летал, но карту изучил качественно. Посадил «Утку» рядышком с подбитым Яком, ориентируясь на слабый дымок из печки на том хуторе и ожесточенную жестикуляцию Годоляки. Алексей, не будь дураком, кассету с пленкой уже выдрал из аппарата. Не, ну такую подлянку от Красных командиров я никак не ожидал — оставили дожидаться грузовика с техсоставом для эвакуации подбитого Яка, а сами умчались на моем маленьком самолетике.
Посидел немного на траве, сплошь усеянной желтыми головками одуванчиков, перекурил и потопал на хутор, ориентируясь все на тот же дым из трубы. Танкисты-ремонтники встретили не очень приветливо:
— Чо надо, пингвин?
Смотри-ка, даже кличку авиамехаников знают — зимой в черных комбинезонах поверх ватников определенное сходство имеется.
— Лопату, если нормально помочь не хотите. Еще ручная лебедка не помешала бы.
— А зачем?
Ну, прям как дети малые — расскажи да покажи.
— Начну подкапывать под крыльями, чтобы шасси выпустить. Затем лебедкой из ям вытащу. Потом, когда наши приедут, разберем, погрузим и повезем на ремонт. Послужит еще боевая машина.
— Лопату, конечно, можно бы, да только… — и дырчатая рубашка ствола ППШ упирается мне в живот: — Документы есть? — ударение было сделано на «У».
Вот только тогда до меня и дошло — комбинезон застегнут доверху. Немецкий желтый ремень с полуоткрытой кобурой, из которой характерная рукоять Вальтера П38 торчит. А на шлемофон звездочку цеплять как-то не принято.
