Сны Николая Закусина - Екатерина Соловьёва
Николай вытер пот со лба, пытаясь прогнать дурное предчувствие. Очень дурное.
«Это всё только сон. Старый сон».
Будущее должно быть светлым. Прекрасным.
И механический цех наполнился весёлыми голосами рабочих.
Глава 5. Армия
Поздним вечером Николай Закусин сидел в штабе войсковой части Уральского военного округа под Свердловском. Свет электрической лампочки уютным жёлтым кругом (прямо как абажур дома) ложился на колченогий стол и густую тёмную шевелюру склонившегося над ним помощника командира роты. Николай прилежно заполнял журнал перьевой ручкой, стараясь не посадить кляксу на бумагу. Сегодня-то руки уже не тряслись, а вот в первый-то год армейской службы, когда учился на механика-водителя танка, аж ложка с супом по зубам стучала. А нынче уж скоро в отпуск — домой.
Николай вынул из кармана чёрно-белое фото. На нём он, в новенькой форме после принятия присяги на фоне алого флага, смотрел в фотокамеру, гордый от нового звания: помощник командира роты — всё равно, что лейтенант. И жалко, что фото не передавало, что ярко-малиновых кубарей на чёрных петлицах воротника два, а не один. Николай перевернул фото и написал: «Галиночке от лейтенанта». Потом зачеркал «Галиночке» и надписал выше «родным». Ей уже шестнадцать, взрослая совсем. С мальчишками, наверное, уже гуляет… Николай вспомнил, как всё детство нянчился с сестрой, вместо того, чтобы бегать с друзьями на рыбалку. Ему двенадцать было, а ей три. Мама Оля на работу уйдёт, а ты накорми её, да следи, чтобы никуда не залезла. А хулиганка она была — будь здоров! Как-то мама Оля сшила ей платье, гулять в нём отпустила, а во дворе мальчишки как давай её подначивать, мол, на сосну не залезешь. Галинка, конечно, залезла! А платье-то новое всё в смоле стало. Стирала-стирала она его в пруду, только ещё больше извозила. Притащила домой и спрятала под кроватью. Ох, как ей мама Оля всыпала, когда его нашла!.. Николай поймал себя на том, что улыбается. Он сначала-то терпеть не мог за сестрой приглядывать. А потом привык. Хорошая она. Бывало, придёт он после смены на заводе (начальство зря изругало да на проходной с одним дураком сцепился), ляжет. А Галинка сядет рядом, да по волосам его гладит. И все неприятности такой ерундой становятся… Единокровные они были, а каждый на свою маму походил. И с каждой зарплаты Николай урывал копеечку на подарок сестре: то гребешок красивый, то конфеты…
Николай подул, чтобы чернила высохли. Подумал о том, что надо и маме Зое копию сделать. Она недавно письмо написала, прощения просила, что выгнала тогда из дома, о сестре рассказывала…
Из приоткрытого окна вкусно потянуло смолистым запахом уральских сосен. Где-то недалеко стрекотали кузнечики. Слышно было, как на часы заступил караул. А Николаю отчего-то чудился совсем не Урал. А место, где он сроду никогда не бывал.
«Хайноука на белорусском… А по-русски — Гайновка…»
Маленький рабочий посёлок рядом с заповедником Беловежская пуща. Жителей тысяч двадцать всего, не больше. Рядом — железнодорожная станция, старая лесопилка да деревообрабатывающий завод. Столовую открыли недавно, ещё вот собираются — кинотеатр. А почти год назад, в 1939 году, это был Бельский повет, польская земля. А сейчас — земля советская. Потому что здесь Польша во главе с Пилсудским не мирилась с СССР, а в Германии к власти пришёл Хитлер. Он захватил Польшу, и СССР заключил с ним союз о взаимном ненападении. И вот тогда, в сентябре 1939 года, Хитлер отдал часть Польши СССР, где и была Гайновка. Новая территория стала Западным Особым военным Округом, куда и отправили самых надёжных, самых подкованных командиров.
Леса красивые здесь, густые леса — мощные дубы, кудрявые клёны, мшистые ясени. Из-за влажности кажется, что теплее, чем на Урале. По крайней мере, в холода по ночам в казарме не лязгаешь зубами под казённым одеялом.
Но не погода беспокоит Николая, а слухи. Слухи о войне с немцами чёрными гадюками ползут кругом, и с каждым днём всё чаще. Германские войска подбираются всё ближе с каждым днём. Говорят, вместе с ними наступают венгры и финны. Здесь, на границе, слухов больше. Молоденькие солдаты смеются над ними — что им, всего два месяца, как призвали. А командиры постарше хмурятся, отмалчиваются. Про отпуск даже и не заговаривают.
«И ладно бы слухи. Но ведь вооружение наше — где оно? Где? На бумаге-то всё красиво, а в моей двести восьмой моторизированной дивизии всего пятнадцать лёгких «бэтэшек», Т-26 — вообще один, Т-38 и Т-40 — только для учёбы и годятся! А боеприпасы, подвозом которых я, как воентехник, командую — на чём их подвозить, спрашивается? Тридцать четыре бронемашины, из которых на ходу, дай бог, половина. Двадцать девять ЗИСов — живых из них — четырнадцать. Я-то уже передал начштаба список запчастей, которые надо поменять и немедленно: свечи, бензонасосы, задний мост, колодки… Только где теперь этот список? И когда ещё из Харькова наши подъедут с новенькими Т-34 с конвейера?.. Леса-то здесь красивые. Да. Все здесь в них и полягем…»
Николай очнулся с колотящимся сердцем за столом штаба. Дышать было больно, будто чёрная клешня с двумя молниями сдавила горло…
Уютно светила лампочка. Стрекотали кузнечики за окном. Войной не пахло.
Глава 6. Война, которой не было
Июньская жара спала и над Нижним Тагилом расцветал бархатный мягкий вечер. Шофёр-автотехник Николай Закусин машинально вслушивался в обороты двигателя райкомовского «Форда».
Только что он высадил у дома своего начальника — Шалву Окуджава, первого секретаря Нижнетагильского горкома. Тот всю поездку своим мягким грузинским акцентом рассказывал, как его семнадцатилетний сын, Булат, читал ему какую-то повесть. И не какую-то там сказку, которых уже целые тетради, а совсем серьёзную вещь, с которой можно в Свердловское областное издательство податься… А младший, Виктор, уже ждёт не дождётся, когда в школу пойдёт осенью, и во всём берёт пример со старшего брата…
— У меня тоже есть младший брат Виктор, — с улыбкой сказал Николай. — Тоже шофёром быть хочет.
Четыре года назад, после визита Сталина в Нижний Тагил в феврале 1937 года, кто-то пустил слух, что «сейчас-то дадут пинка этому грузинскому выскочке». Да не вышло. Николай сам видел, как Сталин, мрачный и серьёзный, закрылся вместе с первым секретарём Окуджавой в кабинете. Долго они оттуда не выходили и важные лица, сопровождавшие генерального секретаря, периодически осторожно стучались, но, получив недовольное «Занят!», замирали
