Хамелеон – 4 - Константин Николаевич Буланов
— Судя по характеру полученных им травм, ударили сзади каким-то твердым и тяжелым предметом с прямыми углами, скорее всего кирпичом, — даже не сверяясь со своими записями, тут же ответил Берия. — Только это еще не всё. Похоже, что не только вчера, но и вообще в последнее время свою голову он сберечь не смог. Помимо травмы, полученной при ограблении, медики выявили у него остаточные следы еще нескольких, заработанных относительно недавно повреждений, как головы, так и всего тела. Проведенное рентгеноскопическое исследование показало наличие зарастающих трещин в трех ребрах.
— И какой из этого мы можем сделать вывод? — с хорошо читаемым вопросом в глазах воззрился «друг всех физкультурников» на наркома внутренних дел.
— В промежутке двух-трех недель назад он, либо попал в какую-то аварию, либо подвергался иному физическому воздействию, — очень так витиевато завершил своё короткое пояснение глава НКВД.
— Били? — сощурив глаза, прямо спросил Сталин, не удовлетворившись услышанным.
— Не исключено, — кивнул головой, не ставший отводить взгляда Лаврентий Павлович. — Следы слишком старые, слишком хорошо поджили, чтобы можно было сказать точно. Но если и били, то очень аккуратно. Со знанием дела. Явно старались не оставить на лице и прочих открытых участках тела хорошо заметных следов. Что нос, что зубы, целы. А вот в районе правой почки и печени гематомы были солидных размеров.
— Зацепки какие-нибудь есть? — вновь недовольно пыхнув очередной порцией табачного дыма, решил ускорить повествование Сталин. — Кстати, почему решили, что его в Ленинграде именно ограбили?
— Работаем, товарищ Сталин. Проверяем всю округу. Должен же он был там как-то появиться! — А что еще мог ответить на поставленный вопрос нарком внутренних дел, который только по приходящим от ленинградских подчиненных телеграммам и мог судить о ходе этого дела? — Что же касается нашего предположения об ограблении. Так с него явно сняли пиджак и обувь, а также вывернули карманы брюк. Не исключено что и поклажу украли, если у него имелось что с собой.
— Хорошо. Работайте. Но докладывай мне каждый день! Даже если новостей нет. Не в первый раз он теряет память от травмы головы, — удивил Сталин знанием данного факта своего посетителя. — И в первый раз её возврат очень неплохо сыграл нам на руку. Доказать тогда он ничего не мог, но подсказал, куда и за кем необходимо пристально смотреть.
— Мне надо что-то знать? — продемонстрировал не полную осведомленность насчет личности обсуждаемого человека Берия.
— Его и Калиновского когда-то пытались вербовать Тухачевский с Халепским, — не стал скрывать Иосиф Виссарионович процесс становления обсуждаемой персоны именно его человеком. — Калиновский тогда умер. Официально — вследствие болезни сердца. Геркану же выстрелили в голову. Официально — какой-то рецидивист. А вот не официально, именно Геркан был одним из тех, кто поведал мне о намерениях Тухачевского, заодно расписав те немногие крохи плана военного переворота, с которыми он оказался ознакомлен. А также именно Геркан застрелил Халепского. Вроде как при самообороне, когда тот попытался убить нашего танкиста. После всего этого я приблизил его к себе. И он всякий раз оправдывал возлагаемые на него надежды. Я и в Испанию-то его отправил, чтобы уберечь доверенного человека и добротного специалиста своего дела от возможных эксцессов. Планировал вернуть его после того, как ты встанешь во главе НКВД. Не успел! Похоже, его там всё же достали! Но кто? И почему именно его? И зачем привезли обратно в Союз? Видишь, сколько у меня имеется вопросов, на которые я ожидаю услышать от тебя ответы?
— Найдем ответы, товарищ Сталин, — нервно сглотнул Лаврентий Павлович, осознав, что дело-то на самом деле может оказать еще более щекотливое. — Непременно найдем. В лепешку расшибемся, но найдем.
— В лепешку расшибаться не надо. Работать надо! Хорошо работать! И искать! Сам понимать должен, какие непростые люди обязаны были подключить свои связи, чтобы совершить всё, что произошло с Герканом в последние полгода. И ведь обнаружили его где? В Ленинграде! Снова Ленинград! Ты понимаешь? Опять там что-то мутят, опять в Смольном пытаются голову поднять! — очень уж сильно опасались в ЦК ВКП(б) СССР появления столь грандиозного внутреннего политического конкурента, как Коммунистической партии РСФСР, коя ныне могла возникнуть лишь в колыбели революции — Ленинграде. Появись подобный политический монстр на свет, он затмил бы собой все остальные десять региональных коммунистических партий вместе взятых[2], и даже мог бы превратиться в новый центр силы, с которым были бы вынуждены считаться абсолютно все. Потому и торпедировались из Москвы все прежние попытки осуществления чего-то подобного. Ибо было сильно боязно! — А ведь сейчас там заправляет всем Жданов! Величина поболе Кирова! Хотя постой! Жданов, Жданов, — уцепился Сталин за одно из звеньев всплывшей в голове ассоциативной цепочки. — Геркан же до отъезда в Испанию очень уж сильно жаловался на ленинградских и горьковских товарищей. Больно уж ему не нравилось то, что позволяли себе вытворять те, кто был связан с «Кировским заводом» и ГАЗ-ом. Говорил что, мол, сами не умеют хорошо работать, и другим палки в колеса вставляют, дабы на их фоне не выглядеть совсем уж бездарями. Административным ресурсом вовсю давили! Очень он тогда переживал за Грабина и конструкторов с ЗИС-а да НАТИ. Просил защитить их от нападок со стороны. В том числе со стороны твоего наркомата. И ведь прав был! Я же не забыл. Я разобрался! Знаешь, что нам в этом году чуть весь план выпуска дивизионных орудий не порушили? Можно сказать, не вмешайся я в последний момент, и новейшую пушку Ф-22 вовсе сняли бы с производства! И всё! И ничего не стали бы производить вместо неё! Лишь начали бы изобретать новое орудие, как до этого изобретали годами, да ничего не выдали! Прав был тогда Геркан. Ой как прав! И с ЗИС-ом тоже оказался прав! Ежов, сволочь, чуть наших лучших конструкторов к стенке не поставил! — тут, конечно, глава государства слегка преувеличивал. Никто их к стенке ставить не собирался. Но еще с годик помариновать людей в заключении — вполне. А проведенный ими год в тюрьме это
