Белла чао (1943) - Николай Соболев
Перед самой отправкой в Белград я капнул на мозги Иво, что нас ожидает высадка союзников в Италии, переворот в Риме и подписание перемирия. И на некоторое время три итальянские армии в Югославии, Албании и Греции утратят понимание происходящего и связь с высшим командованием. В реале балканские партизаны успели разоружить парочку дивизий, но здесь есть шанс подготовиться заранее и выжать из ситуации побольше.
— Не имею права рассказывать, — замкнулся Иво. — Хочешь, иди к Тито, он как раз вчера в Петровац приехал, спроси у него.
— Не надо подробностей, просто скажи, работа ведется? Коминтерновские связи подняты? Я очень не хочу, чтобы несколько десятков тысяч винтовок, автоматов и пулеметов прошли мимо наших рук.
— Да ведется, ведется, не волнуйся.
— Ну и славно, тогда насчет съездов договорились, — мы хлопнули по рукам и разошлись.
Иво вернулся к своим многочисленным делам, а я, морщась от боли и потирая исколотое пузо — в палату, где меня встретили уважительные взгляды соседей. Не каждого пациента приходит навестить член Верховного штаба!
Но настоящий фурор случился вечером, после скудного ужина.
Доктор Папо за дверью разговаривал с женщиной и его интонации совсем не походили на привычные. Скорее, он мягко уговаривал, будучи не в силах решительно отказать и вся палата с интересом прислушивалась — кого же это к нам принесло? А потом доктор лично и с поклоном распахнул дверь и пропустил к нам Милицу.
Сказать, что все ахнули — ничего не сказать, все выпучили глаза и задержали дыхание, пока она, покачивая бедрами, плыла к моей койке, гордо подняв подбородок.
— Здравствуйте!
Я глупо улыбался, а остальные пытались произнести приветствие, но вместо «Добро вече!» получались у них ухающие и ахающие звуки. Да и то — будь я проклят, даже не с подведенными глазами и губами, зато в новенькой английской форме с перетянутой талией, она смотрелась сногсшибательно. Особенно вызывающе топорщились два передних кармана на короткой курточке и задняя часть саржевых брюк. Понятное дело, что Папо не смог отказать — поди, откажи такой!
Она села бочком на кровать и положила руку мне на грудь:
— Как ты себя чувствуешь, Владо?
— Спасибо, Мила, — сподобился выговорить я и обратился к соседям. — Другови, это мой боевой товарищ Мила.
В ходе представления каждый получил благосклонный кивок и только Симо удостоился прямого обращения:
— Я слышала о вас, командант Шолая, это же вы брали Купрес?
Симела кивнул, еще раз покраснел как «Краткий курс» и растекся медузой. Остальные тоже засмущались и немедленно занялись срочными делами, чтобы не смущать уже нас. А я порадовался, что пока еще больной, а то моя радость от встречи слишком бы походила на пистолет под одеялом.
— Господи, — прохладная ладонь прошлась по моей щеке, — что они с тобой сделали…
— С бульончика не зажируешь, — я положил свою руку поверх.
— Я принесу вам еды! — встрепенулась Мила.
— Спасибо, но нам больше ничего нельзя, диета такая.
Она неуверенно улыбнулась и мне показалось, что в уголках глаз блеснули слезинки.
— Противный мальчишка, не даешь о себе позаботится.
— Так, больные, вечерние уколы! — раздался от двери звонкий голос Альбины.
Не скажу, что молния, но разряд между ней и Милой проскочил, в воздухе отчетливо запахло озоном.
— Посетителей просьба покинуть госпиталь, сейчас время процедур! — насупилась Аля.
Мила слегка обнажила зубки (улыбаться — это ведь всегда немного показывать клыки) и, бьюсь об заклад, приготовилась сожрать Алю с потрохами, но тут, позвякивая в эмалированой кастрюльке свежесваренными шприцами, возникла Живка и битва не состоялась.
Величественно и с достоинством Милица попрощалась:
— До свидания, мальчики!
И прошествовала к выходу, откуда, предварительно убедившись, что Альбина не сводит с нее глаз, послала мне воздушный поцелуй. Наверное, поэтому очередные уколы оказались весьма болезненными, и удалилась Аля без обычного разговора со мной. Вот так, испокон веку за дамские ссоры отдувались мужчины.
Что не отменило несколько восторженного состояния в палате после ухода больничарок — похоже, сегодня мои акции взлетели на небывалую высоту. Нет, к Альбине и Живке соседи привыкли, но вот Мила… Товарищи командиры бросали на меня взгляды искоса, и только Симо, подтянувшись к спинке кровати, спросил сквозь прутья:
— Это кто приходил?
— Знакомая по Белграду.
Симо не удовлетворился такой краткой характеристикой, подвинулся ближе и шепнул:
— У тебя с ней было?
— С чего ты взял? — не знаю, насколько убедительно вышло изобразить удивление, но я старался.
— Да ладно, — отмахнулся Симо, — видно же.
— Что видно? — я невольно проверил под одеялом.
— Как она на тебя смотрит, как ты на нее.
Оставалось только пожать плечами. Спас меня комиссар госпиталя с вечерним обходом — политическая работа не замирала ни на минуту.
Впрочем, в нашей палате и так два комиссара и потому лозунговая часть с призывами умереть за свободу была свернута в пользу более информативной. Нам старательно перечислили все двадцать с лишним бригад, сформированных за последние недели. Ну как бригад, еле-еле полков — обычно в такой было от восьмисот до полутора тысяч человек, а в батальонах от силы триста.
И тут Верховный штаб принял решение формировать дивизии. Не, ну а чо — четников сильно меньше, но у них вообще корпуса! На мой взгляд, командование бежало впереди паровоза — дивизиям положена и артиллерия, и танки, и саперы, и хрен знает что еще, а у партизан с этим негусто. Всей брони — «тенковска чета Врховног штаба» в составе полудесятка танкеток и легких танков. Артиллерии — от силы полсотни стволов, хотя в последнее время отщипнули еще малость у итальянцев. Саперы — Владо Рус и его команда, тоже при Верховном штабе.
И куда тут дивизии создавать? Не вышло бы как с авиацией, теми двумя самолетами, которыми
