Чужой среди своих 3 - Василий Сергеевич Панфилов
Опять же — путёвки. Не только от ГОРОНО, но и от завода, в данном случае — от «Трёхгорки», так что отдача — соответствующая!
Ну и вечерняя школа, опять же — своя специфика. Здесь не прикрикнешь на ученика, авторитетом не надавишь, а непонятное, если кому надо, переспросят не по разу, так что и объяснять умеют.
— … понял? — переспросила учительница, — Вот здесь…
Она зашелестела страницами учебника.
— … посмотришь, хорошо? Да! В понедельник напомни мне, наша группа собирается у однокурсника на даче, юбилей у него, я о тебе расскажу, может, посоветуют чего, или книги отдадут. Списанные, но тебе ведь всё равно, верно?
— Конечно-конечно, Елизавета Антоновна, — закивал я так, что заболела шея, — мне ж не на полочку поставить!
— Ладно, ступай, — попрощалась она, и вздохнула, покосившись на висящую на стене наглядную агитацию, состоящую из пенопласта и плохо скомпилированных цитат — что-то там про радостный труд на заводах и фабриках, в лучшем стиле (и в худшем вкусе) тридцатых годов.
Я машинально покосился туда же и тоже — вздохнул… Не УЖАС, но — ужасающее уродство!
В прежней моей школе агитация тоже была, но поскольку в ней училось и учится много детей из не самых простых семей, то и уровень — соответствующий. С агитацией там не учителя напрягались, а ученики с художественной школой за плечами, а нередко, и их родители.
На уровне класса всякое бывало, но на уровне школы, в школьных коридорах и тем паче вестибюле, попадались и поделки членов Союза Художников, иногда — вполне себе лауреатов! Расплата за выбитые отпрысками окна, курение (о ужас!) в школьном туалете, драку на школьном вечере или вызывающее поведение, заключающееся, как правило, в «неуставной» причёске и одежде.
Симпатично смотрелось. Понятно, что агиточки, часто тупенькие и никак не бьющиеся с реальностью, но оформление — на самом высоком уровне! Глаза, по крайней мере, не резало, и сознание воспринимало это как попытку украшения — вроде бабушкиного ковра на стене, повешенного не только и даже не столько для красоты, сколько ради того, чтобы от стены холодом не тянуло.
А здесь… проблема даже не в том, что это вечерняя школа. Вечерняя она, собственно, по вечерам, а так-то — вполне обычная, но контингент…
Наверное, здесь учатся не самые плохие ребята и девчонки, но скажем так… пролетариат. Потомственный. Не в каждом классе есть хоть один ученик, который параллельно посещает художественную или музыкальную школу, хотя не сказать, что их туда не тянут — тянут, да ещё как! Просто… ну, не складывается у местных школьников с искусством.
Лауреатов среди родителей тоже как-то… не очень, и делают наглядную агитацию либо учителя — в качестве бесплатной нагрузки, либо ученики, у которых с искусством — не складывается. И хотя всё это, на самом деле, решаемо, но — есть ещё и руководство, у которого — вкусы!
Нравится руководству такой китч, от которого у меня мозги наизнанку выворачиваются, и поделать с эти ничего нельзя — потому что оно, руководство, сформировалось в эпоху агиток, сельских клубов и «Даёш!», и перестроиться, в силу возраста и заскорузлости мышление — не хочет, да наверное, и не желает.
— Да, агитация… — соглашаюсь я, и, сделав несколько шагов дальше по коридору, выпаливаю, оборачиваясь, и уже заранее жалея, — А давайте я вам помогу, Елизавета Антоновна? В четыре руки, а?
— Ой, Миша… — покачала головой учительница, улыбаясь тепло, — спасибо, но когда этим будешь заниматься?
— Ну, так… — пожимаю плечами, — найду время! Если у вас срочного ничего нет, так почему бы и не да?
— Почему бы и не да, — повторила она, рассмеявшись, — прелестный одессизм! Но всё-таки, Миша, нет, ты и так очень сильно загружен!
— Елизавета Антоновна! — я забежал вперёд, озарённый идеей, — Это ж можно как шефскую помощь от Трёхгорки провести! Ну или как что-то там… культурно-массовое! Не знаю, вам видней! Меня ведь и так, как самого молодого, на заводе всякими общественными поручениями начали грузить! Так я лучше здесь, при школе! Оно ведь и по возрасту, и вообще…
— Ох, Миша… — снова засмеялась она, — хитрец! Но ты прав, в самом деле — мне иногда времени на всё это не хватает, а поручать эту работу другим ученикам не всегда удобно. Взрослые, работающие люди, почти все — семейные, ну куда их ещё и общественной работой нагружать?
— Вот! — киваю часто-часто, — А я разика три-четыре в неделю спокойно выделю на такое! На заводе ж всё равно нагрузят, но здесь, с вами, интересней, да и…
Сделав вид, что смущаюсь и договариваю:
— … всегда можно будет спросить у вас, если что-то непонятное в книгах попадётся! Не только по химии, но и вообще.
Вот сейчас я почти не лукавлю, учительница открыла мне несколько советских писателей, о которых я либо вообще не слышал, либо не читал, и сейчас открываю для себя не то чтобы новый мир, но скажем так — новые грани. А ещё — классика, которая, оказывается, не исчерпывается школьной программой, и не то чтобы я этого не знал…
… но тем не менее!
— Хитрец! — с удовольствием повторила она, сделав шаг ко мне и ероша волосы,Но ведь и правда, ты здорово придумал! Наставник твой сегодня в школу пришёл?
— Да, Елизавета Антоновна, — обрадовался я, — на крыльце курит, с мужиками.
— Ох, куряги… — вздохнула она, поправив очки, сползшие к кончику потного носа, — Ну ты иди, иди! Я сама с ним поговорю.
— Спасибо!
Настроение взлетает вверх, и, отбивая на ходу чечётку, я влетел в класс и закружился в танце, бросив рюкзак на парту.
— Во даёт! — бесхитростно восхитился Сашка, простоватый и малость недалёкий, но очень надёжный деревенский парень. С двенадцати лет он подменял на тракторе отца, а с четырнадцати пришлось работать «за мужика», вытягивая младших
