Кодекс пацана. Назад в СССР - Василий Высоцкий
Ого, ни хрена себе…
Что же, похоже, что я всё-таки вернулся во времени обратно. Из две тысячи двадцать шестого года в восемьдесят девятый. И мне сейчас пятнадцать! И если сейчас не нахожусь в больничной палате, лежащий в коме, то…
Мне сейчас пятнадцать!!!
Эта мысль настолько шокировала, что я ещё минуту сидел с раскрытым ртом. За стенкой работал телевизор и Женуария просвещала о жизни Изауру. А я сидел на кухне, с раскрытым ртом и откушенным пирогом. Даже попытался ущипнуть, но только ойкнул от боли.
Может просидел бы больше, стараясь обдумать открывающиеся возможности, но в этот момент входная дверь с шумом распахнулась и в квартиру ввалилось тело. По-другому это появление назвать было нельзя. Именно ввалилось, запнувшись о порог, потом боднуло стоявший прямо по входу холодильник и растянулось на входном коврике.
— Ох, б…! — выругалось тело и по звукам голоса этого тела я узнал отчима. — Нннсатавили тута…
Отчим попытался встать, опрокинул на себя этажерку с обувью и снова выругался. Помогать ему не было ни малейшего желания — кухня моментально наполнилась запахом перегара.
— Приперся? — проговорила вышедшая из комнаты мать. — Опять всю ночь с Балясом пробухал?
— Иди на х… — пробормотал копошащийся на пороге отчим, а потом ударил кулаком по полу. — Имею… ик! Право! На свои пью!
— На свои… А дети? Детям должны святым духом питаться?
— Ни чо! Вон, картошки пожрут с макаронами! Сашка, ты будешь картоху жрать? — на меня выперлись красные от лопнувших сосудиков глаза.
— Напился, веди себя прилично, — буркнул я в ответ.
— Ты чо, придурок? — отчим явно не ожидал такого ответа. — Ох…л? Или фонарь под другой глаз поставить?
Так вот откуда у меня наполовину заживший фингал. Вот чьих это добрых рук дело…
— Не трогай его, — проговорила мама. — Вали туда, где бухал!
— А ты поуказывай мне ещё, сука! Куда хххочу, туда и валю! И ваще! Щас тоже п…ды получишь! Я хозяин в доме! — отчим всё-таки справился с непослушными ногами и смог подняться.
Сейчас он стоял, оперевшись о холодильник, большой, грузный, с набрякшими мешками под глазами и набухшим носом. На щеке прилипло нечто с улицы. То ли грязь, то ли собачье дерьмо. Одежда тоже не представляла из себя модный наряд для подиума. Похоже, что он поздоровался не с одной лужей на улице, пока добирался домой.
— Сука это ты! — мама налетела на него, подхватив с пола тапок. — Это ты, сука пьяная! Ты!
Тапок начал ходить по лицу, по голове. Я подскочил, чтобы их разнять, но не успел. Отчим отмахнулся, как от мухи, и мама отлетела к вешалке. Она упала на куртки, попыталась удержаться, схватившись за них, но не смогла. Полка рухнула под её весом. Куртки накрыли её с головой.
— Ну,…дь, теперь ещё полку вешать! — обиженно протянул отчим.
После этого его губы брызнули кровью. Я сам от себя не ожидал, что кулак вопьется в отвисшие губы. Не ожидал, что выдержу так долго!
Удар получился так себе. Только на неожиданности и смог сыграть. Дальше на меня уставились налитые злобой глаза, и рука отчима влепила знатную плюху. Я отлетел к печке. Снесло как пушинку — мой отчим недаром раньше занимался волейболом.
В голове зазвенело. Я тут же вскочил на ноги, прогоняя прочь легкий нокдаун. Не время сейчас валяться. Не время!
— Ты! Гандон! — только и успел сказать отчим, как я налетел на него коршуном.
Кулаки начали впиваться в печень, в челюсть, в «солнышко». Пробить не удавалось, но вот повалить на пол смог. Ещё добавить ногой в рожу и тогда…
— Сашка! — мать повисла на мне. — Не надо! Убьешь же, Сашка! Не надо!
Она боролась, пыталась меня оттащить от мотающего башкой отчима. Я же порывался сделать решающий удар. Отправить того в нокаут. Достать хотя бы кончиком носка…
Мама же отталкивала меня к двери. За дверь… Подальше от пьяного создания, терроризирующего всю семью. Ей удалось-таки вытолкнуть меня за дверь. Удалось выбросить кеды. Я стоял, дрожа от нахлынувшего адреналина.
— Сашка, не надо! Остынь, сынок! Он сейчас спать ляжет, а ты… погуляй пока… Сходи до баушки. Не надо, Саш…
— Слышшшь, ублюдок! Ссссюда иди, — руки отчима подогнулись, и он упал на пол.
Захрапел. Вот же животное… И почему мама его только терпит?
— Завалю, тварь! — проорал я, выплескивая душивший меня гнев. — Ещё раз маму тронешь — завалю!
— Иди-иди, Саш! — рука мамы уперлась мне в грудь. — Потом поговорим! Переночуй сегодня у бабушки, а Алёнка пусть сюда ночевать идет…
— Мам! — пытался я что-то сказать, но она покачала головой и закрыла дверь.
Я остался перед черным дерматином двери. Глубоко вдохнул и выдохнул. Попытался успокоиться. Вот и вернулся в старое доброе время. Вернулся туда, откуда начал свой жизненный путь.
Сейчас мама затащит пьяного отчима на диван и тот будет спать до завтрашнего дня, изредка пытаясь напугать подставленный тазик ревущими горловыми звуками и фонтанами блевотины. Почему мама не выгоняла его? Потому что была уверена, что семья должна быть полной. У детей должен быть отец…
Я вышел на улицу. Из нашего окна понеслась заставка «Рабыни Изауры». Те самые «унгазун гарунге». Мой друг и сосед Пашка Сысоев даже как-то придумал слова к этой заставке, подобрал аккорды на гитаре и потом напевал для девчонок:
Ты родишься рабом, Богом будешь забыт.
Непосильным трудом рано будешь убит.
Твои мать и отец с детства были рабы,
Как свободным был дед, уж давно он забыл.
Убивает тростник, нам проклятья тая.
Того, кто уже сник, забирает земля.
Мы хотим отдохнуть, нам так хочется спать!
О покое забудь, остаётся страдать.
Вот только «страдать» снова я не собираюсь. С теми знаниями, которыми я обладаю, можно сделать многое… Можно сделать, но…
Я оглянулся на окна своей квартиры. Нужно ли это делать? Если люди не хотят своего освобождения, предпочитая страдать и мучаться, боясь выпасть из рамок приличия, установленных непонятно кем.
Спросил сам себя и ответил, что нужно. Нужно!
Глава 2
«Не ходи один по улице в тёмное время суток. Если сложилась такая ситуация, иди только по
