Журналист: Назад в СССР - товарищ Морозов
— Плевать я хотел на твоего предка, — лениво процедил Корчагин и презрительно сплюнул сквозь зубы. А я впервые подумал, что мой сосед — здоровый тридцатилетний мужик, в самом расцвете сил, а я шестидесятилетний пенсионер, каждое утро которого начинается с семи таблеток.
— Если бы не такие как он, как знать, может быть, сейчас мы бы жили под немцем, а? — хохотнул он.
Собутыльники встретили это сообщение одобрительным гомоном.
— Глядишь, щя бы вискарик потягивали, а не этот шмурдяк, — радостно заржал один.
— Да чё там вискарик — настоящий немецкий шнапс! — восторженно завопил другой.
Ага, машинально подумал я, знали бы они, каков на вкус этот хвалёный шнапс… Наша самая простая магазинная водка по сравнению с ним им бы мёдом показалась.
— И у каждого было бы по машине, — мечтательно закатил налитые алкоголем глазищи третий.
Четвертый, сидевший на парапете свечой, как орел на унитазе, промолчал, но от моего внимания не укрылось, что он украдкой подкатил ногой к себе пустую бутылку и теперь сжимал ее в руке. Воображение услужливо подсказало мне, как он сейчас разобьёт ее о парапет, и в руке у него будет уже не бутылка, а «розочка» — горлышко с краями, острыми как бритва. В любой уличной схватке, тем более сейчас, в полутьме и одновременно — при контрастно ярком, слепящем свете Вечного огня, это очень эффективное оружие. Когда-то я занимался судебной журналистикой, делал репортажи из зала суда, и оттого у меня немалый багаж знаний по части всяческого криминального арсенала. Так вот «розочка» намного хуже и бритвенного лезвия, и обычного ножа, от которого ею вполне возможно отмахаться, я помню такие случаи в моей судебной практике. А хуже уже потому, что у разбитого бутылочного стекла всегда присутствует несколько режущих кромок, а это уже очень-очень серьезно.
Похоже, самое время было сматываться.
У меня давно, ещё с самого с детства, в крови живёт обострённое чувство опасности. Это после одного крайне неприятного случая, о котором я расскажу как-нибудь в другой раз. Словно невидимый голос предупреждает меня: осторожно!!
Услышал его я и в этот раз.
А в следующий миг кто-то сильно и весьма болезненно ткнул меня кулаком в спину. Не иначе, Крысеныш, кому же еще!
Я в бешенстве обернулся и тут же получил прямой удар в лицо. Корчагин ударил с размаху, приложился, что называется, от души. Тут и здоровый молодой парень, пожалуй, бы не устоял, к тому же сработал эффект неожиданности. Земля ушла у меня из-под ног, я нелепо взмахнул руками и опрокинулся на спину. Да причём так неудачно, что плотно, со всей дури, приложился затылком прямиком о край гранитного постамента. Это было очень опасно, но подумать о случившемся я уже не успел. Окружающая меня полутемная площадь, пылающий куст Вечного огня, силуэты алкашей, окружавших меня — всё это вдруг резко рвануло назад и вверх перед моими глазами, а зрение, слух и, наверное, осязание мигом отключились, будто кто-то щёлкнул тумблером.
И я тут же полетел во тьму и отрубился.
Глава 2
Ежик в тумане
Очнулся я внезапно, словно от толчка. Наверное, это дух только что окончательно вылетел из меня, мрачно подумал я и приготовился пошевелиться с неизбежным в таких случаях старческим кряхтеньем. Однако к моему удивлению покряхтеть у меня не получилось — из горла вылетели какие-то нечленораздельные звуки, а вот пошевелиться — очень даже легко.
Странно, но я сейчас не испытывал никаких болей в организме, разве что в районе затылка слегка саднило, как от недавнего, но легкого и совсем не обременительного ушиба. И это притом, что в моем возрасте как никогда верна старая и удручающе банальная истина: если ты поутру проснулся, и у тебя ничего не болит, значит, ты уже покойник.
К тому же у таких как я, пенсионеров, ощущения тела нередко бывают обманчивыми, поэтому я решил тупо глянуть на себя в зеркало, после чего уже делать окончательные выводы относительно последствий, жертв и разрушений моего организма в ходе вчерашнего инцидента. И вновь я удивился: подъем прошёл как-то совсем уж по маслу, и спустя мгновение я уже твёрдо стоял на ногах. А прежде мне приходилось выдерживать ощутимую паузу, прежде чем сделать первый шаг в сторону ванной комнаты и уборной!
Я невольно оглянулся и вздрогнул: вместо моего привычного, такого знакомого каждой выбоинкой и провалом диванчика передо мной простирался широкий «мягкий уголок» — мечта моей бедной студенческой юности, стабильно обеспеченной зрелости и унылой пенсионерской, надеюсь, пока ещё не старости. Да и весь остальной интерьер комнаты, от мебели до обоев, никак не соответствовал спартанской обстановке моей старенькой холостяцкой квартирки. Что за черт! Где это я⁈ Но не себя дома это точно…
Достаточно было взглянуть на статуэтки в шкафу, явно немецкого фарфора прошлого века, судя по сюжету композиций: олени, охотники, румяные дети в коротких штанишках с букетом и баяном… Для полноты картины не хватало только белых фарфоровых слоников.
— И ширму нашу фамильную умыкнули, — машинально проворчал я цитату, с которой шагаю по жизни уже почти полвека. Однако, глянув на себя в зеркало, вмонтированное в дверь массивного шкафа, понял, что теперь мне уже не до шуток.
На меня смотрел черноволосый юноша лет восемнадцати, высокий, стройный, физически развитый, хотя и не качок, а, скорее, футболист или бегун. Не писаный красавчик, но вполне симпатичный. И хотя знаменитый сатирик Козьма Прутков еще со школьной программы предупреждал: не верь глазам своим! — зеркала не врут, это был я.
А точнее — моя новая ипостась.
Когда первое потрясение, а за ним второе, третье и десятое прошли, и я сумел как-то успокоиться, единственным приемлемым для меня объяснением происходящего был только сон. Ну, или какое-то забытьё, связанное с посттравматическим синдромом после того, как я вчера так некстати приложился башкой к гранитному постаменту. Общеизвестно, что самые длинные сны мы подчас видим под утро, когда засыпаем на пару часов, в течение которых можно увидеть сон поистине огромный, в который запросто уместятся целая треть, а то и полжизни. Я их называю про себя «архивированные сны». Вот только принцип действия и механизм работы
