Самый яркий свет - Андрей Березняк
— Мадмуазель желает столик?
Заведения, содержащиеся французами или имитирующие такое содержание, отличаются некоторой «европеизированностью». Здесь не будет раболепного отношения половых, вездесущего «с» в конце каждого второго слова, а гарсоны держатся с некоторым достоинством. Но мой статус может разбить манеры даже такого прожженного человека[7], стоящего на входе кофейного дома Бурдерона.
— Если меня еще не ожидают, то да.
— Если позволите узнать, кто ожидает мадмуазель, я смогу проводить Вас.
— Англичанин. Средних лет, плешивая башка. Вид премерзейший.
Кельнер почтительно поклонился, чуть наклонился и тихо ответил:
— Сей господин в дальнем уголке. Мне кажется, он Вам не нравится, сударыня, и даже позволю себе заметить, что не зря. Крайне неприятная персона. И, позволю заметить, кажется опасной.
— Не вздумайте плевать ему в кофе, — ответила я.
Замечание человека было не вполне уместным для его статуса, однако поправлять его я и не думала.
— Никогда, мадмуазель! В кофейном доме Бурдерона блюдут приличия!
— Вот и славно. Подайте мне кофию и лучшего шоколада. И учтите, что этот господин за меня платить точно не будет. Но и не позвольте ему уйти, не оплатив свой счет. С этого бульдога станется.
Англичанин действительно уже ждал меня за дальним столиком. Он выбрал место в стороне от основного скопления посетителей и подальше от кухонной части. Перед ним стояла одинокая чашка чая, что говорило скорее не о деловом подходе, а о типичной альбионской скаредности.
Я молча подошла к нему, но мой визави даже не поднялся при моем появлении. Человек помог мне устроиться на стуле, поклонился и уверил, что заказанное принесут буквально через несколько минут.
— Вы поздно, мисс Александра.
— И Вам здравствуйте, мистер Дюпре.
И добавила по-английски:
— Ваш русский ужасен, граф, давайте вести беседу на вашем языке.
Александр Дюпре, граф Каледонский постарался не выдать своего удивления, впрочем, безуспешно.
— Вы отлично владеете им, — признал он.
— Во мне множество сюрпризов. Но к делу, граф. Ваше общество, как Вы понимаете, не доставляет мне удовольствия. Надеюсь, что сладкий шоколад скрасит послевкусие нашей беседы.
Дюпре не повел и ухом от такого начала разговора. Прожженный политик и торгаш он был готов к любым поворотам, так что можно было и не надеяться сбить его с толку. Но попытаться стоило.
— Что ж, давайте о делах. Мисс Александра, Вы ведь знаете о долгах Вашего отца…
— В которые Вы его и втравили, — невежливо перебила я графа. — Прекрасно осведомлена. Сумма значительная. Я бы сказала, что устрашающая. Но Вы уже не в первый раз беспокоите меня этим вопросом. Я отвечу ровно то же самое — обращайтесь к нему.
— Мертвые не отвечают, что бы ни говорили шарлатаны-медиумы, — мрачно ответил Дюпре.
— Вы можете сдохнуть и встретить моего папеньку на том свете. И предъявить ему все свои претензии. На этом свете о Вас не будет сожалеть никто, даже Ваша дражайшая супруга, чью семью Вы успешно ограбили.
— Ваш английский даже слишком хорош, — поморщился граф Каледонский. — Словно я в портовых кварталах Дюнкерка.
— О, до этого моветона мне еще далеко, но не скрою — очень хочется пообщаться с Вами именно на этом диалекте. Сомневаетесь в моих знаниях?
— Уже нет. Но Ваша грубость, мисс, не снимает моих требований. Ваш отец остался должен мне и компании значительную сумму. В рублях она превышает…
— В рублях она составляет восемьсот пятьдесят четыре тысячи серебром. Мне прекрасно известно, что записано в счетных книгах отца. Но повторю свой вопрос: какое отношение к этому имею я?
Дюпре не ответил сразу, подождав, пока человек поставит на столик мой кофий и шоколад. Вряд ли местные служки понимают английский, но рисковать мой собеседник не хотел.
— Ваш отец умер…
— Был убит, — снова перебив графа, поправила его я.
Он поморщился, но продолжил.
— Его смерть не обнуляет его долги. По закону они должны быть покрыты из принадлежавшего ему имущества. Это его апартаменты, земли, акции.
— Вклады, мистер Дюпре, вклады.
— Не важно, пусть будут вклады. Вы незаконно владеете всем этим, и сами знаете это.
Я откинулась на спинку стула и внимательно посмотрела на англичанина. Он донимал меня письмами, дважды подходил ко мне на приемах, но теперь решился на встречу, очевидно, даже не подготовившись к ней. Я бы проигнорировала его приглашение, если бы не одно.
Уверенность в том, что именно эта островная мразь имеет отношение к убийству моего отца.
— Мистер Дюпре, Вам известно, что я не получала наследства?
— Как не получали? Я узнавал, владелицей всего имущества мистера Платона сейчас значитесь Вы.
— А Вы не интересовались, когда я стала владелицей этого имущества? Вижу, что нет. Так вот, и апартаменты, и земли, и вклады записаны на мое имя с тринадцатого года. Сейчас у нас на дворе 1817, двадцать шестой год правления Его Величества Императора Павла, да продлит Мани его царствование. Мой отец был убит, — тут Дюпре снова поморщился, — в 1816 году. То есть через три года после того, как подарил мне все свое состояние, которым потом управлял по моему доверению. О чем в нотариальных книгах есть все записи. Так что уберите свой нос от моей собственности.
— Вы женщина, — снисходительно заметил граф.
— И что? — деланно изумилась я, хотя уже понимала, к чему клонит англичанин.
— И Вы не замужем, — продолжил он. — Вы не можете быть собственником имущества, поэтому эта воля Вашего отца не могла свершиться.
— Мистер Дюпре, — снисходительностью в моем голосе можно было пересластить и шоколад, который я тут же попробовала.
Да уж, мой тон и в самом деле сахарнее, несмотря на отличное качество принесенного десерта.
— Мистер Дюпре, к счастью, мы не в Англии, а в цивилизованной стране, — графа на этой фразе перекосило так, что я понадеялась на удар, который свалил бы его без шансов, но — увы. — В России женщина имеет те же права собственности, что и мужчина. Более того, если я найду достойного жениха, обвенчаюсь с ним, то все мое останется только моим. Еще при Петре Великом его указом женщины у нас получили право распоряжаться своим имуществом. Нынешний Государь еще в прошлом веке окончательно
