Двойной генерал-2 (полуостров Сталинград) - Сергей Чернов
— И мне? — легендарное пенсне всесильного наркома поблёскивает иронией.
— Если и ты в этом участвовал, то и тебе, — буду я тут вас сортировать…
В выходные меня не беспокоили, видать, самым фанатичным работникам самых мрачных учреждений тоже нужен отдых. А с утра вывели из камеры, вернули всё, вплоть до личного оружия и привели в кабинет Берии. Оказывается, здесь в небольшой внутренней тюрьме я и находился.
— Да ничего с ними не случилось, — отмахивается Берия. — Сидят в гостинице, ждут тебя, да гуляют по Москве. Сказали им, что ты занят секретными генеральскими делами. Ты сюда погляди…
Он пододвигает мне лист бумаги. Рассматриваю. Внизу корявая подпись «Павлов», а текст немецкий и характерный. Обязуюсь сотрудничать с немецким командованием и всё такое. Убойный, короче, текстик. И откуда он взялся?
— Наш, очень давний агент переслал. Вернее, не наш, грушники постарались, их креатура.
— Сразу могу сказать, что сам факт такой почты безусловно означает одно: тот агент сгорел, — реагирую уверенно, но сам усиленно копаюсь в памяти. Что бы это значило? Я же точно знаю, что не завербован. Чушь какая-то… значит, фальшивка.
— Подпись твоя? — Берия глядит непроницаемо, ловит каждое моё движение.
— Даже этого не могу сказать, Лаврентий, — пожимаю плечами. — Сейчас-то моя подпись совсем не такая, сам знаешь, но тогда, в двадцать лет, по-генеральски я не расписывался.
Разглядываю внимательнее. Теоретически могло быть и моей подписью. Берия моим размышлениям не мешает, и меня, наконец, осеняет.
— Текст на немецком языке, если ты заметил, — Берия на мою шутку слегка улыбается. — Немецкого я тогда не знал. В плену работал на шахте и нас, прежде чем допустить до работы, инструктировали по технике безопасности. В стиле «сюда не ходи, того не трогай». И давали подписать, насколько я помню, какую-то бумажку, в каких-то журналах расписываться. Пояснили, что это текст инструкции по ТБ, который нам корявенько поясняли по-русски.
— Выходит, тебе сказали, что это инструкция по технике безопасности и дали расписаться под ней? — нейтрально интересуется нарком.
— Да не помню я! — досадливо морщусь. — Столько лет прошло. Вроде подписывал что-то, но когда и зачем… чёрт его знает! Но о вербовке ни слова не было. Да кому мы там нужны были?! Солдатня и солдатня!
— Унтер-офицер, — поправляет Берия, — старший.
— Ну, да… как там временные говорили? Господа нижние чины… старший сержант по-нашему.
— Ладно, — мою судьбу нарком решает вот так, мимоходом и с лёгкостью, — всё решает немецкий текст. Был бы на русском, другой разговор. Подняли бы архивы, нашли бы твою подпись в то время, сличили… а так, не вижу толку.
Берия смахивает бумагу в стол. И после этого говорим мы много, долго и тяжело. Но прежде затребовал чаю с печеньками, — в тюрьме завтраком меня обделили, — и позвонить своим в гостиницу. Ребят надо успокоить и самому убедиться, что с ними всё в порядке.
Тот же день, время 20:40.
Гостиница «Москва».
— Товарищ генерал! — адъютант, водитель и три охранника облепляют меня со всех сторон. Хлопают по плечам, трясут руку, заглядывают в лицо, сияя счастливыми глазами. Чуть не расчувствовался.
— Ну, хватит, хватит… чего вы раскудахтались?
— Товарищ генерал, мы уж чего только не передумали! — то ли говорит, то ли стонет Саша. — Где ж вы так долго пропадали?
— А вам что сказали?
— Приказали ждать и ничего не спрашивать, — чуть спокойнее докладывает капитан Самойлов, старший охранник.
— Вот и не спрашивайте.
Уходим из общего холла из-под улыбчивого пригляда симпатичной дежурной в мой номер. Саша быстро накидывает на стол. Нам много не надо, немного коньяку и шоколадку. Лимонов пока в свободной продаже нет. Возможно, и не в свободной.
Ничего им не рассказывал. Но намекнул, что среди наших насквозь советских большевистких генералов не обходится без паршивых овец.
— Разберёмся… — обещаю туманно, но исподволь гляжу внимательно, как ребята реагируют. Правильно они воспринимают. Только один лейтенант делает покер-фейс, остальные без вопросов соглашаются.
Внутриэлитная грызня, без которой жизнь не обойдётся, это ходьба по болоту. Того и гляди провалишься. Вдруг до стрельбы дело дойдёт? Будут мои парни стрелять в других генералов и высокопоставленных бонз? Могут отказаться и понять их можно. Конкретно и прямо разговаривать нельзя. Подводить надо понемногу, исподволь. Время есть.
Не как обухом по лбу и не вспышкой озарения, как у Архимеда с его «Эврикой», а постепенно до меня доходит знание, доступное немногим. Оно вроде и на виду лежит, но мало кто осознаёт. Не имей сто рублей, а имей сто друзей, — это все слышали. Близко, но не то. Иметь людей, готовых за тебя на что угодно, вплоть до риска собственной жизнью — вот главное богатство. У кого таких людей больше, тот сильнее и богаче. В данном случае сила и богатство синонимы. И не потому, что я — генерал. На меня сейчас работает Устав, иерархия, вся система. Но сколько человек сохранят мне абсолютную преданность, если я перестану быть генералом и комфронтом? Вот это количество и есть моё богатство.
Мне нужно знамя, лозунг, кредо. Что-то, под что я могу собрать людей. Думай, голова, думай. Что у меня точно есть, так это авторитет в войсках. Уже не мало.
12 августа, вторник, время 11:05.
Москва, Кремль, кабинет Сталина.
— Разобрались, Лаврентий? — спрашивает Сталин. Берия подтверждает.
Не смотрю на своего якобы друга. Разобрался он… Мне интересно, зачем это Сталину и что это было? Иногда, — не всегда, но бывает, что срабатывает, — стоит и прямо спросить.
— А что вообще происходит, товарищ Сталин? Что-то я сам никак докумекать не могу.
— Лаврентий, ты что, не объяснил товарищу Павлову?
— Немецкую писульку он мне показывал, — опережаю Берию, — мне любопытно, какие тут подводные камни…
— Сам должен понимать, нэ малчик, — Виссарионович начинает набивать свою любимую трубку. — Документ немецкий, веры ему немного, но обвинение серьёзное. Без разбирательства нэльзя…
Что-то акцент пробивается, злится вождь что ли? Пожалуй, нет, моей глупостью раздражается. В принципе, похоже на правду. Поступил сигнал — надо отреагировать. Железный бюрократический закон. Вот и отреагировали: дали по башке, засунули в камеру, допросили. Теперь можно докладывать публике: разобрались и вынесли решение.
— И наши генералы и маршалы расшумэлись, — досадливо добавляет Сталин, раскуривая трубку. Тоже захотелось закурить. По прежним вольнолюбивым привычкам двадцать первого века нет ничего проще, как стрельнуть сигаретку у хозяина кабинета. С разрешения, конечно, покурить параллельно. Вот только хаметь в присутствии Сталина
