Польская партия - Михаил Алексеевич Ланцов
— Моторист из смежной смены Фрунзе писал. Так говорят — помог.
— Так-то военное дело! — назидательно поднял палец слесарь. — Моторист! Все знают, что наш нарком этим горит и ставит армию на колеса. А я где работаю? А… — обреченно махнул слесарь рукой.
— Вот! Ты и напиши! Что директор подрывает моральный дух резервистов нерешенность жилищного вопроса. Де мы все рвемся в бой, да только даже угла своего нет. Спать в каптерке приходится. А жене у подруг. И детей по углам совать. Куда такое годиться?
— Так уволятся же… Фрунзе, он говорят лют на расправу. Ежели так вопрос ставить директор меня по головке не погладит. Отомстит в назидание остальным.
— А давай я напишу? — не унывал нарком, притворявшийся мотористом. — Что де, запуганный директором-самодуром коллектив завода очень просит вмешаться и решить жилищный вопрос. Ибо мочи терпеть это больше нет.
— А не боишься?
— А чего мне боятся? Чай не под твоим директором тружусь. Как он до меня дотянется то?
— Ну…
— А если с твоим договорится? Чтобы проучить? — спросил один из подвыпивших рабочих.
— Пока он с ним сговориться — о своей голове нужно будет думать. Михаил Васильевич уже Дзержинского подключит. Это же чистое вредительство! Вот и подключит. А дальше… Ну, директору не позавидуешь. Говорят, что Железный Феликс лют на расправу и очень не любит тех, кто притесняет простых работяг.
— Ну…
— У кого есть бумага?
— У меня, — отозвался бармен из-за стойки. И вскорости принес несколько листов писчей, чуть помятой бумаги поганого качества. И химический карандаш.
Фрунзе взял письменные принадлежности и, высунув кончик языка для пущего вида прилежности, начал писать. Текст же сочиняли всем кабаком. В каких только «ласковых» словах не вспоминая, при этом, директора завода. Директоров, если быть точным. Так как жаловались все. На разное. Но больше, конечно, на жилищный вопрос.
Это ведь было время вынужденных коммуналок.
Людей в Москву после переноса столицы приехало много. И жилплощади им всем не хватало. Совсем. Поэтому заселяли как могли. Кое-где строили деревянные бараки для общаг. Заводы для своих рабочих не шатко, не валко тоже возводили дома, иной раз и кирпичные. Но не все, и не много. И собственно все. Так что проблема от года к году нарастала. Став чрезвычайной к концу 1930-х. Но грянула война и вопрос оказался замороженным лет на десять-пятнадцать, обернувшись натуральной катастрофой в 1950-е. Вот Михаил Васильевич и заинтересовался, заметив, что почти каждую свою «прогулку» к простым работягам всплывает именно этот вопрос. Даже зарплат и цен касаются не так часто, как жилья, точнее его отсутствия…
Где-то через час «написание письма наркому» было закончено. И Михаил Васильевич пошел на улицу, окруженный гурьбой рабочих. Однако дальше, в сторону почты, выдвинулись далеко не все. Сказывалось и опьянение, и опасение. Так что туда Фрунзе отправился уже практически в окружении только бойцов СОН. Ну и с парой самых активных да смелых. И те своими глазами видели, как письмо упаковали в конверт с нужной маркой. И опустили в почтовый ящик, направив в приемную наркомата Обороны.
После чего Михаил Васильевич распрощался с этими ребятами, которые отправили к себе в общагу. А он сам, вроде как к себе. Однако за углом забрался с сопровождением в фургон «Хлеб», нагнавший их, и отбыл в наркомат.
Думать.
Вопрос ведь действительно был острым, важным и нужным.
Да, конечно, Фрунзе еще в 1926 году начал программу строительства для нужд армии. По его заказу разработали типовой проекта дома модульного типа, позволявший адаптировать проект при постройке к разным функциональным задачам. И для квартир, и для общежития, и для казарм, и для кухни-столовой, и для мастерской и так далее.
И к началу 1928 году эти дома уже возводились серийно.
Литой железобетонный каркас, монолитный цокольный этаж, два-три, реже до пяти этажей и керамический кирпич высокой пустотности для стен, которые все были толстыми, но не несущими. Перекрытия дома выполнялись из железобетонных плит, равно как и лестничные проемы. Причем плит довольно толстых.
Модно. Стильно. Молодежно. Во всяком случае для 1920-х годов. Да еще бомбоубежище считай в каждой такой постройке. Разумеется, чисто кирпичный дом получался бы дешевле. Но так застраивали военные городки, которые в случае войны могли подвергаться ударам авиации. Поэтому старались строить добротно. С хорошим запасом прочности в первую очередь по каркасу. Чтобы здания не складывались как картонные домики и не рассыпались слишком уж легко. И к началу 1928 году в такие дома уже удалось заселить порядка двух тысяч семей и девяти тысяч одиноких командиров. Ну и казармы перестроить для целого корпуса.
При этом темпы строительства нарастали, грозя в 1928 году закрыть все потребности по войскам постоянной готовности. Во всяком случае — минимальные. Но этот проект строился для армии с избыточным запасом прочности. Из-за чего для нужд дешевого и массового городского строительства не годился… дороговат и трудноват…
— На носу война. А ты о домах думаешь? — немало удивился Дзержинский, когда понял, о чем пойдет речь. — Мне кажется — не время ими заниматься.
— А я думаю — самое время. Это не просто дома. Это наши социальные тылы. Ты не хуже меня знаешь, насколько зыбка ситуация. И нужно, чтобы как можно большее количество людей связывало с нами свое будущее.
— Зыбкая? — усмехнулся Феликс Эдмундович. — Именно по этой причине тебя называют диктатором?
— Брось, — отмахнулся Михаил Васильевич. — Ну какой я диктатор? Хотел бы власти — взял бы власть. Но зачем? Это как-то поможет нам решить ключевые вопросы революции? То есть, обеспечить благополучие широким массам простых людей?
Дзержинский очень пронзительно посмотрел на Фрунзе. Чуть помолчал. А потом спросил:
— А если бы помогло?
— Ты же понимаешь — не поможет. Это пустые амбиции.
— Я вот слышал, что людям нужен вождь. Владимира Ильича с нами больше нет. Троцкий утратил доверие. Сталин мертв. Остается не так много кандидатов.
— Опять Луначарский сказки рассказывает?
— Их много кто рассказывает.
— Я что-то в кабаках таких вещей не слышу.
— А ты с крестьянами поговори, а не с рабочими. Они тебя знаешь, как кличут?
— Ну ка?
— Не иначе как царь Михаил.
— Приплыли…
— Темные люди. Но говорят они это без всякого негативного налета. Болтая, дескать ты сейчас порядок то наведешь. Вон — уже жизнь стала
