Колхозное строительство 8 (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

— Ты ведь знаешь, где город Алма-Ата? — перешёл на чистейший русский хозяин.

— Не хочу вас расстраивать, но у меня все хорошо с географией, — вновь блеснул фиксами черноглазый Грач.

— И чудненько. Берёшь пару-тройку ребяток пошустрее и едешь в Волгоград. Там покупаешь билеты до Алма-Аты, — Михаил Соломонович остановился, подошёл к столу, взял из коробки «Герцеговина Флор» папироску и прикурил от прозрачно-жёлтенькой биковской зажигалочки с профилем Джо Дассена. Выдохнул пару колечек и продолжил, — там, не доезжая чутка, есть станция Каскелен. Выходите. И смирно сидите на перроне. Один должен быть вот в этой шляпе, — хозяин взял со стола белую, плетённую из чего-то шляпу и сунул Грачу.

— Михал Соломоныч, не расчёсывайте мне нервы…

— Гляди ты, нервный какой. У тебя есть денег, щобы так себя вести? — Хозяин ещё выпустил несколько колечек дыма.

— Что делать будем? — Грач, сидевший на чуть шаткой табуретке, поднялся и тоже взял из коробки папиросу, потом передумал и хотел назад положить, однако рука по привычке сунула её за ухо.

— Нашли проводника хорошего. Отведёт до отличного местечка, где нет лишних глаз, и есть много травки. Очень много. И очень качественной. Он же поможет потом сесть в товарняк обратно до Волгограда. Пустые вагоны гонят частенько. Усёк.

— А то. Как на Привозе гутарят: «Я вас уважаю, хотя уже забыл за что!».

— Треть ваша. После реализации…

— Треть? — схватил очередную папиросу парень и вновь приземлился, так и не закурив, с папиросками уже за обоими ушами.

— Ну ты посмотри на этого патриота за мой счёт! А продать, а проводник, а менты, чтобы им повылазило? Я уже не говорю об общаке. Сам будешь? Уже сиди и не спрашивай вопросы…

— Ну, хоть половину? — выставил руки вперёд Грач.

— Ты уходишь, слава Богу, или остаёшься, не дай Бог?

— Ухожу, — цыкнул парень и поднялся с табурета.

— Шляпу возьми, ипохондрик. В Каскелене нужно быть двадцатого.

Интермедия третья

— С одного акра конопли можно произвести больше бумаги, чем с 3-4-х гектаров леса. При этом конопляная бумага не требует отбеливания, не желтеет, она прочнее и долговечней бумаги из древесины.

— У меня друг ментам то же самое говорил, всё равно посадили.

Это случилось ночью 18 июля 1969 года на Чимкентском химико-фармацевтическом заводе. Данное деяние квалифицировалось Уголовным кодексом весьма банально — ограбление. Неизвестные злоумышленники проникли на территорию завода, обезвредили охрану и вынесли со склада готовой продукции весь имевшийся там на то время морфий — девять шестикилограммовых банок. Даже себестоимость похищенного по государственным ценам была огромной — 520 тысяч рублей. А если пересчитать стоимость похищенных сотен тысяч доз, которые можно было получить из похищенного чистейшего морфия, то по ценам чёрного рынка получались запредельные цифры. Они просто не укладывались в сознании советского человека конца 1960-х годов.

У приехавших на место преступления милицейского и прокурорского начальства сразу же появилась версия случившегося: действовали свои — вероятнее всего, сотрудники, или, по крайней мере, те, кто хорошо осведомлён о делах на заводе. Даже мысль о гастролёрах была отметена сразу. Совершившие хищение хорошо знали, где и что нужно брать, а главное, действовали очень быстро, и это, без сомнения, свидетельствовало об отличном знании обстановки. Кроме того, мало кому за пределами Чимкента было известно не то что о продукции химфармзавода, но даже о самом его существовании.

Этот завод был основан в 1882 году купцами Ивановым и Савинковым. В то время предприятие занималось переработкой полыни и производством из неё модного на рубеже веков глистогонного средства сантонина. По названию основной продукции завод именовался Чимкентским сантониновым. Однако не всё так просто: некоторые жители Чимкента и до революции знали, что помимо сантонина завод производит ещё и не менее модное обезболивающее — морфий, который и приносил его основателям основную часть доходов.

Продукция предприятия не слишком изменилась и после революции, когда он во времена НЭПа сдавался в аренду частным предпринимателям, а по возвращении под государственное управление и стал именоваться Химико-фармацевтическим заводом № 1 имени Ф.Э. Дзержинского. Однако из-за того, что предприятие вырабатывало только полуфабрикаты для производства медикаментов и не занималось производством и фасовкой препаратов для населения, его название и характер изготавливаемой продукции оставались известны лишь узкому кругу специалистов, ну и ещё его работникам и жителям Чимкента.

При осмотре склада, откуда было похищено «сырьё» для производства лекарств, у следователей волосы встали дыбом. Из практически не охраняемого сарая из гнилых досок украдено на полмиллиона рублей! А всей охраны на заводе — один пенсионер и две многодетных матери.

По всеобщей ментовской привычке начали бы хватать всех подряд и выбивать показания, но вдруг на завод приехали «соседи». Отобрали документы, дали поджопников местным шерлокам и мегреням, и попросили не отсвечивать.

Интермедия четвёртая

В электричке двое разговаривают.

— Знаешь, какая разница между ослом и милиционером?

Тут как раз за дверью стоит милиционер, услышал, входит и спрашивает:

— Ну, какая?

— А… Никакой.

— Ну то-то же.

Самое первое упоминание о наркотиках на территории СССР нашлись в трудах «отца истории» Геродота, и было это аж две с половиной тысячи лет назад. Дядечка писал, что жившие в причерноморских степях скифы кидали семена конопли на раскалённые камни. Скифы при этом вопили от удовольствия. Нехилая была тогда конопля, не чета современной.

Всё историки решают, куда скифы делись. Вот! Геродот знает. Стали все нариками. Потом, после исчезновения скифов, не до конопли стало. Место под солнцем русы отвоёвывали. Отвоёвывали, отвоёвывали — и отвоевали Кавказ и Среднюю Азию, где курение гашиша есть национальная традиция. Понятно, скифы научили. С этими традиционалистами столкнулись наши солдаты и офицеры, которые безмерно страдали и мучились из-за отсутствия хлебного вина. Вернулись в Северную столицу — а там уже и лавки китайские, и аптеки наши. Вздохнула Русь-матушка облегчённо.

Запрет царского правительства на продажу наркоты привёл к расцвету контрабанды — тоже, понятно, из Средней Азии. Впрочем, не всё так плохо: тогдашняя пограничная стража ловила караваны с терьяком (опиумом) в поте лица. Ещё бы: четверть добычи доставалась ловцам.

Потом в богоизбранной стране подсела на наркотики богема — писатели и прочие художники, а от них переняли эту привычку уголовники. Кокаин вошёл в моду. Потом морфин и опиум, который использовался в медицинских целях. И вот тут — выверт. Врачи, медсёстры и всякие фельдшера почти обогнали богему и уголовников по самостоятельному «лечению». Булгаков это отлично описал в рассказе «Морфий». Чего искать и далеко ходить — просто поделился собственным опытом сидения на игле. Умнейший был человек.

Дальше началась Первая мировая и сухой закон. А чем стресс снимать? Ещё и закон о запрете на посадку мака отменили, нужен был морфий для лечебных целей. Полно раненых.

Сеяли мак в основном в Киргизии, на берегах Иссык-Куля. Революция ничего не изменила — марафет правил преступным миром, а большевики сначала с преступниками и не боролись, даже поощряли. Социально близкие. Пролетарии ножа и топора. Экспроприаторы.

Только в 1924 году одумались и приняли декрет Совнаркома о введении в УК статьи 140-д, согласно которой изготовление, хранение и сбыт наркотиков наказывались тюремным заключением на 3 года.

Тогда же в Туркестане создали специальные опиеробческие хозяйства, производившие опий для медицинских целей. Только на чёрном рынке он в сто раз дороже — куда понесут? Дали ОГПУ право стрелять без суда и следствия. И тут не убоялись наркоторговцы — чуть лишь уменьшился поток левого товара. В 1930 году эти опиеробческие хозяйства были объединены в колхозы. Опять ничего не поменялось.