Никита Сомов - 13-й Император. «Мятеж не может кончиться удачей»
- Доктора пока ничего определенного не говорят. Роды затянулись, - отводя глаза, ответил Отто.
- Понятно, - у меня сдавило горло в недобром предчувствии. Раз ничего не говорят, значит, дела плохи. - Но рассказывайте, что у нас вообще сегодня произошло. Мятеж? Заговор?
Из описания Рихтера вырисовывалась не совсем четкая, но в целом понятная картина. В рассказе пока было немало дыр и белых пятен, но в целом ситуация выглядела следующим образом: в два часа ночи офицеры лейб-гвардии Семеновского и Преображенского полков, недовольные произошедшими в последнее время реформами, подошли к дворцу. По пути к дворцу к ним спонтанно присоединилось несколько десятков офицеров других расквартированных в Петербурге полков. Куда все это время смотрела моя служба безопасности, скромно умалчивалось.
Офицеры потребовали разговора с императором. Затем, не сходя с места, потребовали отмены всех принятых за последние два года законов. Хотя с требованиями они сами толком не определились. Большинство офицеров были пьяны и разгорячены разговорами в казармах и не совсем ясно отдавали себе отчет в своих действиях. Очевидно, имело место подстрекательство настоящих заговорщиков. Батальон дворцовой охраны отказался пропустить смутьянов к императору и попросил 'приходить на трезвую голову, когда государь проснется'. Сразу после этого из толпы раздался выстрел. За ним последовала короткая перестрелка, в ходе которой охрана укрылась во дворце, а напуганные собственной дерзостью и частично протрезвевшие офицеры от него отступили. Однако, быстро осознав, что назад им теперь дороги нет, заводилы заставили умолкнуть самых нерешительных. Отправив гонцов поднимать солдат в казармах, они вновь попытались войти во дворец, но и на второй раз были жестко остановлены ружейным огнем. Обозленные и напуганные, они отступили, оставив перед дворцом пару десятков тел.
Рихтер, предполагая скорую попытку более сильного штурма, бросил все свободные силы на усиление несущего охрану батальона. И просчитался. Как оказалось, первый выстрел был лишь сигналом для пробравшейся во дворец небольшой, в двадцать четыре человека, группы заговорщиков. Разгоряченные вином и разговорами в казармах гвардейские и пехотные офицеры нужны были лишь для отвода глаз. Выждав, пока часть охраны, дежурившая в караулке, была отправлена к главным воротам на усиление, используя холодное оружие и эффект внезапности, заговорщики уничтожили первый пост охраны без каких-либо потерь. Однако уже на следующем посту, они встретили достойное сопротивление. Дело в том, что расстановка караулов ночного времени сильно отличалась от дневного. Об этом мало кто знал, и, как следствие, планы бунтовщиков были нарушены. В схватке погибло двое и был серьезно ранен один из пробравшихся во дворец мятежников. Несмотря на понесенные потери, заговорщики не оставили попыток добраться до меня. Продвигаясь вперед, они, потеряв правда большую часть своих людей, все же смогли уничтожить расставленные во дворце караулы, состоящие как правило всего из двух-четырех солдат. Оставшиеся в живых мятежники вышли к посту 'Ноль' перед моей спальней, где и были окончательно остановлены звеном лейтенанта Носова.
... - к моему стыду, вам и самим пришлось услышать эту ожесточенную баталию, - виновато склонил голову Рихтер.
- М-да. Плохо. Очень плохо, - поднявшись из кресла, я стал прогуливаться по комнате, разминая ноги. - Есть пленные?
- Да. В данный момент шестеро оставшихся в живых заговорщиков пленены. Двое из них вряд ли переживут сегодняшнюю ночь, слишком тяжелые у них ранения. Служба безопасности уже забрала их к себе, попытаются вытянуть хоть какие-то сведения. Ещё один умер прямо на руках у нашего врача, зато здоровье троих оставшихся не вызывает никаких опасений. Одному прострелили колено, ещё один был оглушен чьим-то сильным ударом на самом первом посту. Мы даже приняли его за мертвого поначалу. Что-то подобное приключилось и с последним из наших пленных. Считаю нужным отметить, что все задержанные являются поляками. Ведут себя дерзко, постоянно оскорбляя охрану.
- Как ситуация во дворце?
- Порядок во дворце восстановлен. Всем приказано не покидать свои покои до утра. У меня все, - закончил доклад Оттон Борисович.
- Хорошо. Пригласите ко мне Игнатьева, как только отыщете. Можете идти, - отослал главу охраны я.
- Слушаюсь.
И снова медленно потянулись минуты тягучего ожидания. Наконец дверь распахнулась. На пороге появился бледный врач.
- Ваше Величество, жизни вашей супруги, Елизаветы Федоровны, больше ничего не угрожает, - отводя глаза, сказал Шестов.
- Что-то с ребенком? Отвечайте! - встрепенулся я.
- Ваш сын родился слишком рано..., в таких случаях медицина бессильна, - развел руками доктор, стараясь не встречаться со мной взглядом.
- Сын? Можете идти... - сказал я севшим голосом. Врач с ощутимым облегчением, что буря императорского гнева обошла его стороной, быстро удалился.
Я щедрой рукой налил в стакан коньяку, но, немного подумав, отставил стакан в сторону. Не сейчас. Не время. Моему первенцу это уже не поможет.
* Главный герой ввел у себя в охране более привычные ему звания нашего времени.
Глава 2. И маятник качнулся
17 февраля с 3 часов ночи до 10 утра
Действующие лица
Вдовствующая императрица, Мария Александровна - посещает сына через пару часов после покушения(Рихтер запретил ей покидать опочивальню мотивируя опасностью). Гг успокаивает её и провожает к себе. Предостерегает о судьбе Павла.
Игнатьев - здесь немного открывается характер Игнатьева. Быстро оценив ранее, что Гг быстро закипает, но отходчив если спорить с ним по делу, Игнатьев регулярно задает неудобные вопросы, чем вызывает раздражение Гг, ни чуть при этом не смущаясь. Ограничения по неудобным вопросам накладывает только потеря ребенка Гг, поэтому в определенных местах(в начале) Игнатьев проявляет сдержанность.
Гг
- Коленька, сыночек мой! - Мать ворвалась в мой кабинет подобно вихрю. - Ты не ранен! Господи...
Я едва успел встать из-за стола, как к моей груди прижалась перепуганная мать и зарыдала. Я обнял её, положив руки на плечи, глазами выпроводив, деликатно закрывших распахнутые двери, охранников из кабинета.
- Не беспокойтесь, матушка. Со мной не случилось ничего страшного, - поглаживая её плечи успокаивающим тоном, раз за разом повторял я, а дыхание перехватывала мысль о бедняжке Лизе. - Со мной не случилось ничего страшного. Совершенно ничего...
Наконец рыдания прекратились. Я нежно оторвал от себя заплаканную матушку и, придерживая под локоть, опустил в кресло, за которым сам недавно сидел. После чего, слегка подрагивающей рукой, подал ей холодной воды из графина. Звук стучащих о края стакана зубов показался мне оглушительно громким в звенящей тишине кабинета. Я обошел стол и присел у камина, давай матери время прийти в себя.
Огонь в камине уже совсем потух, но угли ещё едва заметно мерцали красным. Разгорится если просто кинуть дров поверх углей или нет? Не решившись экспериментировать, я отодрал несколько кусков бересты, дунул на угли и положил, в то место, где угли показались мне ярче. Затем, выбрав три самых тонких колотых полешка, я положил их на тонкие полосы бересты, прижав её к углям, и снова подул. Нагретая в камине березовая кора тут же вспыхнула и затрещала, разрывая гнетущую тишину кабинета и наполняя комнату веселым треском.
Едва заметно повернув голову, я покосился на мать. Она сидела прямая как стрела, не касаясь спиной кресла, и смотрела мимо меня на пляшущие в камине язычки пламени.
- Со мной все хорошо, матушка, - снова повторил я, встав от камина. - А как вы? Как сестры, братья?
Мои слова вывели мать из легкого ступора, и она посмотрела на меня, грустно улыбнувшись.
- Мы в порядке. В наше крыло они не пошли, - сказала она, имея в виду прорвавшихся во дворец заговорщиков, - в тебя целили.
- Если бы только в меня... Лиза она... - всхлипнул я, вспомнив о жене.
- Бедная девочка, что с ней? - тут же встревожилась мать.
- Ей уже лучше. Врач сказал, что она скоро поправится, - подавив слезы, сумел выдавить из себя я. Сказать матери правду я сейчас не мог, просто не мог.
- Сынок, с тобой все в хорошо? - встревожилась мать.
- Да, матушка. Прости, на меня сейчас столько навалилось. Мне нужно заняться делами, - ушел от тяжелого разговора я.
- Конечно, Коленька, только обещай мне, что непременно зайдешь к братьям и сестрам и успокоишь их.
Получив от меня согласие, она с легкостью покинула кресло и приблизилась к висевшему на стене зеркалу, тут же замахав на красные глаза, чтобы высушить ещё стоящие в них слезы.
- Всё, сын, - повернувшись ко мне, величественно ответила мне императрица, - я готова.
