Андрей Посняков - Призрак Карфагена
Молодой человек улыбнулся и, нагнав чернокожего, поздоровался, как со старым другом:
— Салют, Ману.
— Салют… — Парень резко обернулся. — А-а, господин Нгоно! Вот уж кого не ждал.
— Ты ж сам сказал, где искать.
— Ну, сказал, — Ману наклонился за устрицей. — Случилось что?
— Так все то же. Камера, телефон и бумажник. У той англичанки…
— А, ты все про нее. Вот уж кому неймется! Ну, подумаешь, бумажник украли, с кем не бывает-то?
— А что Морис? — негромко спросил стажер.
Ману вздрогнул и испуганно оглянулся. Нгоно чувствовал: этот сенегалец явно что-то знал, но почему-то не хотел говорить. Боялся Мориса? Ну не такой уж этот черт и страшный, обычный торговец наркотой. Но местную гопоту подмял.
— Морис таким заниматься не будет, — подумав, убежденно заявил Ману. — Не того полета птица.
— А я и не говорю, что это Морис, — терпеливо пояснил Нгоно. — Но ведь тот, кто украл, ему товар скинул, другому-то здесь просто некому.
— Так могли в Байе отвезти.
— Ой, не смеши меня, ладно? В Байе! Еще скажи — в Кан! Когда все прямо здесь можно скинуть Морису. Ну? У тебя, кажется, еще и судимость не снята?
Сенегалец зашмыгал носом. Ага, крутись, думай.
— Может, конечно, и Морису…
— Ну! Ну! — Стажер посмотрел на Ману отечески строго и вместе с тем с некоторой явно читаемой угрозой и даже с насмешкой. Именно такой взгляд он как-то подсмотрел у своего непосредственного начальника, инспектора Андре Мантину. — Говори, парень! Ты ж, в конце концов, с Морисом вместе работаешь.
Сенегалец передернул плечом:
— Скажете тоже — вместе! Он старший портье, а я кто? Так, поломой-уборщик.
— Зато в отеле «Дюгесклен»! — пошутил Нгоно. — Одно название чего стоит. Звучит! Был в старину такой рыцарь… Так что — никто подозрительный последнюю неделю к Морису не приходил? Знаешь, Ману, несмотря на нашу дружбу — не поверю! Так-таки никого подозрительного?
— Да там много кто ходит, все-таки отель!
— Ману!!!
— Парни какие-то приходили, — снова оглянувшись, сдался наконец сенегалец. — Во вторник, кажется… Да, во вторник.
Ага! А кража-то была в воскресенье! Выждали денек и…
— Что за парни?
— Да подростки. Лет, может, по четырнадцать-пятнадцать. Один — румын, Башу зовут, второго не знаю. Явились уже под вечер, у стойки терлись, шептались. Потом — я случайно услышал — Морис звонил в Байе, знакомцу своему. Ну, барыге тому, вы знаете…
— Жано Скряге?
— Жано.
— Отлично, Ману! Ты прямо вырос в моих глазах! Так. Жано и без меня займутся. Теперь подростки — где их можно выловить?
— Выловить? — Сенегалец удивленно захлопал глазами. — Что, вот прямо так — без улик, без адвокатов, родителей…
— Это все следователям нужно, — потрепав парня по плечу, расхохотался Нгоно. — А мы не следователи, мы — уголовка, нам кражи раскрывать надо. Так где?
— Он, румын этот, гей, кажется…
— Кажется?
— Ну, похоже на то. Бывает, с мужчинами трется, через Мориса… Так что у отеля его как раз встретить и можно.
— Хорошо. — Стажер кивнул. — Другого точно не знаешь?
— Говорю же, в первый раз видел!
— Отлично, — Нгоно довольно улыбнулся. — Разыщу этого Башу, потолкую. Напарник как раз из отпуска явится. Теперь про парашютиста рассказывай!
— Про… кого? — Сенегалец вытаращил глаза.
— Шучу, шучу! — расхохотался стажер — А ты что, радио не слушаешь?
— Так нет у меня его.
— Короче, пропал тут у вас один… Даже не у вас — в Порт-ан-Бессене. Двадцать пять лет, брюнет, зовут Анри Лерой. Красный параплан с желтыми нормандскими львами.
— Что, и львы тоже пропали? — шепотом поинтересовался Ману.
И точно, не шутил, на полном серьезе спрашивал! Что ж, разные люди бывают.
— Насчет львов ты, парень, не парься. А вот если про парашютиста что услышишь, дай знать. Телефон мой помнишь?
— Не, номер у вас длинный, а записывать я боюсь.
— Хм… — Нгоно задумчиво почесал затылок. — Тогда вот что: в комиссариат звони, в Кан. Скажешь, что для меня информация.
— Хорошо, господин Нгоно, я так и сделаю.
— А вообще, я и сам тебе звонить буду. Мобильник-то не потерял еще?
— Нет, господин Нгоно, не потерял. — Сенегалец вдруг улыбнулся. — А знаете, почему я вам помогаю? Нет, вовсе не потому, что боюсь… Просто вы — как и я — африканец.
Ха! Сказал! Да мало ли во Франции африканцев?!
~~~
После беседы настроение стажера резко улучшилось. Еще бы — можно сказать, раскрыл кражу… Ну, почти раскрыл. Что осталось-то? Притащить в участок этого Башу да допросить как следует. Инспектор Мантину на такие дела мастер. Потому, наверное, и до сих пор в провинции трудится.
Итак, что теперь делать-то? Дождаться вечера, подъехать к отелю «Дюгесклен», подкараулить Башу… И сколько его там караулить? Лучше позвонить Ману вечерком, часиков в восемь-девять. Нет, в девять не стоит — сегодня же встреча! Профессор, Луи, русские…
А Башу прижучить бы надо! Чувствуется, на нем уж точно не одна эта кража! Да и вообще — несовершеннолетний гей! Человек для вербовки в агенты очень даже перспективный. Вот уж точно: не знаешь, где найдешь, где потеряешь! Искал парашютиста, а нашел… Много чего нашел для дальнейшей работы!
Стажер уже успел надеть туфли и как раз подходил к автостоянке, когда в кармане зазвонил телефон, как всегда яростно и неумолимо.
— Алло… Что? Уже! Ну просто здорово! Где-где? В Изиньи?! Отлично, я как раз рядом. Диктуйте адрес! Что? Не оставил. Ах, только телефон… ну давайте же, давайте, сбросьте эсэмэской. Спасибо! Большое спасибо от лица полиции и от себя лично!
Звонили с местной радиостанции, той, что крутила не только рэп, но и кое-что получше. «Нуар Дезир», например, Калогеро, «Племо», «Астонвилла» и множество мелких местных групп, известных разве что на узкой полоске берега от Изиньи до Арроманша.
Нашелся-таки свидетель, некий господин Жак Ив Фернье, художник Ага, вот и sms с номером телефона. Нгоно тут же и позвонил, чего ждать-то?
— Месье Фернье? Вас беспокоит инспектор Амбабве, уголовная полиция. Да-да, по поводу увиденного вами парашютиста. Мы бы могли встретиться? Да, у вас в Изиньи. Диктуйте адрес. Ах, рисуете на пленэре. А где? Понял: набережная, Порт-де-Плезанс. Через пятнадцать минут буду!
Странный голос был у художника, тоненький, будто женский. Хорошо хоть ехать близко.
Телефонным беседам стажер, как и любой полицейский, не очень-то доверял. Всегда лучше побеседовать глаза в глаза, если уж есть такая возможность.
~~~
Ровно через четверть часа Нгоно парковал авто у Порт-де-Плезанс, рядом с местом для пикника на свежем воздухе, обозначенном соответствующим знаком — вилка и нож.
Художник на набережной оказался один. Он стоял у мольберта с палитрой в руках и смотрел на проплывавшие по каналу яхты. Худенький, небольшого роста, в красной рубашке и белых коротких брюках…
И рисовал неплохо! Прямо Эжен Буден, уж его-то в Нормандии все знали. Как и Клода Моне.
Посмотрев на мольберт, Нгоно смущенно покашлял. Художник обернулся… Господи, это мальчик! Лет двенадцати, с копной темно-русых волос и светлосерыми большими глазами.
— Привет.
— Здравствуйте.
— Ты, случайно, месье Фернье не знаешь? Художника.
— Месье Фернье — мой отец, — улыбнулся мальчишка. — Но он морской инженер, а не художник. А художник — я!
— Постой-ка! А тебя не Жак-Ив зовут?
— Жак-Ив. Как Кусто. Легко запомнить.
Боже, так вот почему голос-то…
— Это не ты звонил на радио? По поводу парашютиста?
— Я! — Парнишка моргнул. — А вы, значит, тот самый инспектор.
— Ну да, с которым ты пятнадцать минут назад разговаривал!
— Добрый день, — снова поздоровался Жак-Ив. — Так мы куда пойдем?
— А никуда! — Стажер беззаботно махнул рукой. — Здесь и поговорим, если, конечно, ты не против.
— Нет, не против.
— Ну и отлично! Рассказывай, Жак-Ив, где и когда ты этого парашютиста видел?
— Вообще-то они парапланеристами называются. Это ж не совсем парашют, то есть парашют, конечно, но особый. Ой! Я, наверное, что-то не то говорю?
— Рассказывай, рассказывай — очень интересно послушать.
— Правда?! А мама говорит, я как помело болтаю. Просто без умолку!
— Я весь внимание, — ободряюще улыбнулся Нгоно.
— Это в Пуант-дю-Ок было, знаете, рядом с Грэндкамп-Мэзи. Там со Второй мировой войны много всяких укреплений осталось. Я их и рисовал. А еще закат, больно уж он был красивый, особенно с холмов. Специально туда на велосипеде приехал, с мольбертом, с красками…
— Там же мемориал, кажется… — припомнил стажер. — И еще американское кладбище.
— Да-да, всех погибших при высадке союзников. Омаха-бич!
Омаха-бич… В целях конспирации так союзники места высадки называли — Юта, Омаха, Голд, Джуно. Сорок четвертый год, война. От Нижней Нормандии места живого не осталось, одни развалины.
