Дмитрий Шидловский - Враги
— Интересно бы посмотреть, что было бы, если бы коммунизма на Руси не было, — заметил Алексей.
— Я, честно говоря, не в коммунизме проблему вижу, — уточнил Санин. — Рынок, тотальный план — это лишь выбор экономической модели, которая наиболее подходит моменту. Обратите внимание, самые «рыночные» державы вводили жесткое планирование и обязательный госзаказ, вступая в тяжелую и затяжную войну. И то, что вы называете социализмом, — лишь мобилизационная экономика, а то, что вы называете рынком, — оптимальная экономическая система мирного периода. Я же призываю вас смотреть на вещи более широко. У любого государства есть два пути: либо замкнуться в себе, либо активно сотрудничать и обмениваться знаниями с соседями. Обратите внимание, наибольших успехов добились те страны, которые шли по второму пути. Русь же, увы, чаще предпочитала первый, оттого постоянно оказывалась в положении догоняющего, как и сейчас. Мои претензии к советской власти, кроме подавления личных свобод и репрессий безвинных, конечно, сводятся к тому, что она более чем на семьдесят лет вырвала страну из общемирового процесса развития, направила по пути изоляционизма. Собственно, в этом, а не в социалистической идее я вижу суть нынешних коммунистов. Хотите доказательств? Пожалуйста. По идеологической доктрине, Православная церковь и компартия должны анафемствовать друг друга ежеминутно, а они образовали политический альянс. А вот Католическая церковь, формально по идеологии близкая Православной, считается ими злейшим врагом. Нонсенс? А если посмотреть с позиции противостояния западников и славянофилов, или, как сейчас говорят, глобалистов и изоляционистов, все логично. Католическая церковь, со своим экуменизмом, — сторонник общемирового объединения, а КПРФ и РПЦ — классические изоляционисты. Вот, собственно, в чем суть спора для меня.
— Как бы то ни было, — откашлялся Алексей, — думаю, большевизм в России — это абсолютное зло. Была бы возможность попасть в начало двадцатого века, ей-богу, пошел бы в белую армию, чтобы не допустить красных. Чтобы и в помине не было никакого коммунизма на Земле.
— А я — в красную, — запальчиво заявил Павел. — Потому что коммунизм — это то общество, которое я считаю самым прогрессивным и справедливым. Коммунизм — единственно возможное будущее человечества. И я не согласен, что большевики — это простые сторонники изоляции. Вообще, теория коммунизма говорит о необходимости объединения всего человечества во имя всеобщего счастья и созидания. Я готов воевать за это.
— Значит, господа, вы уже готовы стрелять друг в друга, — констатировал Артем.
Он сидел на диване рядом с Петром и пил чай из неизвестно как появившейся в его руках чашки. Никто не заметил, как он оказался в комнате, но, как ни странно, никого и не удивило внезапное появление не знакомого никому собеседника.
«Совсем что-то Петя стал плох, — подумал Санин, — привел приятеля и даже не представил».
«Где-то я видел этого знакомого Дмитрия Андреевича, — подумал Петр, рассматривая Артема, — вроде он даже говорил мне что-то важное. Но где и когда?»
А Алексей и Павел, очевидно в пылу спора, просто не обратили внимания, что за столом появился новый гость.
— При чем здесь это? — выпалил Алексей. — У нас просто разговор.
— Конечно, — кивнул Павел, — это всего лишь спор, теоретический, так сказать. У нас с Лешей превосходные отношения, мы друзья. Но вот в политических взглядах расходимся.
— Видите ли, молодые люди, — неспешно произнес Артем, — нынешние времена очень многим плохи. Но есть одна положительная черта: сторонники самых разных идеологий могут вот так, за чайком, на уютной дачке спорить на любые темы. Но если бы обстоятельства сложились чуть иначе… Вы только что говорили, Алексей, что записались бы в белую армию, а вы, Павел, — в красную. Вполне допускаю, что вы могли бы однажды сойтись в бою. Подумайте, стоит ли убивать друг друга из-за каких-то логических построений и идеологических убеждений.
Алексей и Павел переглянулись. Впервые мысль о том, что события могли хотя бы теоретически сложиться иначе, пришла им голову. Пауза длилась около минуты, наконец Алексей проговорил:
— Нет, конечно, я вовсе не собираюсь не то что убивать Павла, но даже ссориться с ним из-за идеологических расхождений. Но если бы так сложилось, что коммунисты снова попытались бы отнять мое имущество я заставить жить по своим правилам, я счел бы себя вправе защищаться, и даже с оружием в руках.
— Извини, Леша, — отозвался Павел, — я, конечно, не желаю тебе зла. Более того, убежден, что ты просто ошибаешься и не понимаешь своих подлинных интересов. Да, я считаю, что коммунизм — это светлое будущее всего человечества и единственный по-настоящему прогрессивный строй, как бы смешно это ни звучало. Поэтому, случись новая революция, я бы пошел и в Чека, и в продотряды, и комиссарил бы. Уж извини.
Артем и Санин обменялись понимающими взглядами.
— Жаль, господа, очень жаль, что вы сохранили убеждение, будто имеете право насильственно вторгаться в жизнь друг друга, — произнес Артем.
— Но наш спор — теоретический, — пожал плечами Алексей.
— Теория для того и разрабатывается, чтобы применяться на практике, — улыбнулся Артем. — Нельзя быть теоретически порядочным и официально правдивым. Ладно, думаю, у вас будет возможность проверить ваши теории на практике. Еще увидимся. Большое спасибо за чай, Дмитрий Андреевич. Кстати, давно хотел вас спросить. Вы многократно говорили, что хотели бы жить на Северо-Западе России, создавшем отдельное государство и более близком к Европе, чем Россия нашего с вами мира. Это так?
— Ну, это все теория, — хмыкнул Санин. — А вообще, интересно было бы попробовать. Я, знаете ли, западник до мозга костей. Детская, конечно, мысль, но все же…
— Замечательно, — улыбнулся Артем, — желаю вам успеха. Свидимся. А вы, Петр, прощайте. Желаю вам успехов в Стокгольме. Вы достаточно много прошли и, я уверен, найдете свое место в жизни.
Он встал, поочередно пожал руки всем присутствующим и вышел из дома своей легкой, кошачьей походкой. На веранде воцарилось молчание.
— Вспомнил! — спохватился Петр. — Псков, эксперимент. Извините, Дмитрий Андреевич, я должен его расспросить кое о чем, я еще вернусь.
Он вскочил и выбежал из дома, надеясь догнать Артема, который уже скрылся за поворотом садовой дорожки.
— Ну что же, судари мои, еще чайку? — осведомился Санин, обводя взглядом оставшихся за столом молодых людей.
— Да нет, Дмитрий Андреевич, спасибо, мне пора, — поднялся Алексей.
— И я пойду, — кивнул, вставая, Павел.
— Ну что же, — Санин тоже поднялся, — в добрый час. Пойду-ка я провожу вас до станции, а то засиделся на даче, старый хрыч. Петр подождет, я ему записку оставлю.
* * *Залитая солнцем дорожка петляла между сосен Карельского перешейка, то забираясь на холм, то соскальзывая в низинку. Профессор и два студента неспешно шли к станции и беседовали. Идеологические споры, по молчаливому согласию сторон, были отложены. Алексей и Павел принялись было обсуждать предстоящую через неделю поездку на Вуоксу, но Санин прервал их:
— А знаете что, судари мои, задел меня за живое этот приятель Петин. Вот вам задание, раз ко мне на кафедру для научной работы пришли. Подготовьте к октябрю свои соображения, как могло бы развиваться Русское государство, образовавшееся на Новгородских и Псковских землях не позднее середины тринадцатого века и сохранившее независимость до наших дней.
— Интересная мысль, — почесал в затылке Алексей, — никогда не думал о таком.
— А я вот думал, — протянул Санин. — Еще с шестидесятых, когда за статью об Александре Невском раздолбали, но это к слову. В общем, жду ваших соображений.
— Интересно, а как это государство могло бы создаться? — нахмурился Алексей.
— Прошерстите историю, сударь, — улыбнулся Санин, — уверен, что вы найдете там кучу поворотных моментов, когда события могли сложиться именно таким образом. История вообще странная вещь. Иногда какое-нибудь небольшое событие, произойди оно чуть иначе, могло бы повернуть жизнь целых народов.
— Это государство должно было бы постоянно подвергаться давлению как со стороны европейских держав, так и со стороны Московской Руси, — произнес Павел, — и выжить ему было бы непросто.
— Если аргументировано докажете мне, что выжить оно не могло, — отозвался Санин, — поставлю вам «автоматом» пять на зимней сессии. Но, предупреждаю, спорить будем жарко. Готовы?
— Всегда готов, — усмехнулся Павел. Паровозный гудок прорезал тишину карельского леса. Не свист электрички, а именно паровозный гудок, переливистый, задорный.
— Ого, паровоз, — хмыкнул Санин. — Давненько этаких раритетов не видел. Парад старинной техники провести, что ли, решили?
Молча они прошли еще несколько сотен метров. Дорожка в последний раз вильнула, прежде чем выйти к станции. Поднявшись на пригорок, путники остановились, рассматривая необычную картину. У низкого полустанка под парами стоял паровоз, в котором Санин без труда признал знаменитую николаевскую «овечку». За ним тянулось несколько вагонов различных классов, явно сделанных по образцам столетней давности. По перрону фланировала публика, одетая по моде начала двадцатого века. Мужчины были в старомодных костюмах, при галстуках. На головах красовались шляпы-канотье и котелки, а на ногах штиблеты или лакированные туфли. Дамы щеголяли в светлых легких платьях до пят и широкополых шляпках, и держали зонтики в обтянутых легкими перчатками ручках. В толпе выделялись железнодорожный служащий в форме времен царской России, два офицера в русских мундирах времен Первой мировой войны и грузная фигура жандарма, при шашке и пистолете, вышагивавшего вдоль платформы.
