Роман Злотников - Орел взмывает ввысь
Эти ли мысли внезапно посетили налетчиков, либо какие другие — гадать можно долго. Но, как бы там ни было, результатом оказалось то, что к тому моменту, когда дверь самого пострадавшего в столь бесславно закончившемся погроме дома распахнулась, никого из целых налетчиков на улице уже не было. На пороге появился настороженный человек в ярко-алом наряде, почему-то сразу вызвавшем у Циммермана ассоциацию с армейским мундиром, с пистолетом в одной руке и обнаженной саблей в другой. Человек несколько мгновений постоял, ощупывая окружающее пространство настороженным взглядом слегка прищуренных глаз, а затем негромко приказал по-русски:
— Савватей, Торгут, за мной, — и вышел наружу.
Отто со страдальчески искривившимся лицом смотрел на него. Сейчас этот русский варвар его убьет. Вот дьявол, ну почему он не послушался Старину Михеля?! Сидел бы сейчас в его лавке и…
Русский военный, неведомо каким образом оказавшийся здесь, на тихой улочке рижского предместья, внимательно осмотрелся и кивнул в сторону Циммермана:
— Так, Савватей, Торгут, хватайте-ка вон энтого и тащите в дом. А я пока других посторожу.
— Да пошто, Митрий Дормидонтьг», — отозвался один из двух подручных человека в красном мундире, выделявшийся широкой, окладистой бородой, в то время как у второго бороденка была реденькая, — Торгутка их и здеся запросто прирежет. Зачем мараться-то? Евон у него из ноги кровища-то как хлещет…
— Ты бы, Сабватей, не умничал, — ернически оторвался тот, кого назвали Митрием Дормидонтычем, — а быстро делал что велено. Прирезать мы его всегда успеем, а сначала надо поспрошать, чего это рижские немцы тут вздумали бунт учинять. Или ты думаешь, они просто так, спьяну, дома купцов да ремесленников русских громить отправились? Да еще аккурат опосля того, как свей у всех местных русских оружие поотбирали.
— Да я че, я ж ничего… — тут же пошел на попятный бородатый. — Сказано — сделаем.
— Вот то-то, — усмехнулся военный, — отнесете — и быстро назад. Сразу Же второго возьмем. А потом и тех, кто еще остался. Я вроде какчетверых подстрелил, но двое, похоже, убегли. Ну да мне для спросу и троих хватит…
И тут Отто застонал, потому как его довольно бесцеремонно подняли сильные руки и поволокли в дом, из которого и появились эти трое.
В доме оказалось еще два человека — испуганная женщина, укутанная в теплую шаль, и седой старик. Двое подручных военного довольно грубо опустили Циммермана на тщательно выскобленный пол, потом бородатый вытащил из-за кушака длинный нож крайне разбойничьего вида и протянул старику.
— Вот, папаша, покарауль его, покамест мы остальных не принесем. Ежели что — сразу коли ему в пузо. После того он уже будет и не боец, и не жилец, но все одно Митрию Дормидонтычу все чего надобно рассказать успеет. — Бородатый бросил исподлобья взгляд на Отто. — Ты-то, тать, по-русски разумеешь ли?
Циммерман сглотнул. Смешно… Спрашивать сегодня у купеческого приказчика: разумеет ли он по-русски? А кто б его иначе-то на работу взял?
— Не слышу?! — грозно взревел бородатый.
— Да, господин, — испуганно пробормотал Циммерман и на всякий случай кивнул.
Бородатый хмыкнул и вышел наружу…
Спустя несколько минут Вальтер и еще один пострадавший налетчик, тот самый, кто попытался забраться в окно, а затем упал у самой стены, тоже оказались в доме, в который налетчикам едва не удалось проникнуть. За это время женщина успела перетянуть Циммерману рану на ноге, остановив кровь, и сейчас хлопотала над тем, что с простреленным плечом.
Подручные военного внесли Блюхе, которому выпала последняя очередь быть доставленным в еще недавно столь желанное для налетчиков помещение, за ними вошел военный, аккуратно закрыл за собой дверь, задвинул задвижку и, окинув взглядом живописную картину, хмыкнул:
— Да уж, ухари…
— Герр Колесников… — тут же забормотал, чуть коверкая слова, старик.
Похоже, он был ливом, а может, латгалом или куршем. Кто их разберет, этих дикарей. Они вообще начали появляться в исконно немецкой Риге только в последнее время и во многом как раз благодаря этим варварам русским. До того никому и в голову не приходило позволять местным дикарям поселяться в городе. Максимум, что им дозволялось, — это продавать, причем где-нибудь на окраине, а не на рыночной площади, товары со своих жалких полей и огородишек (ну совершенно ясно, что лучшая земля принадлежит немцам) и приходить в наиболее бедные дома делать уборку. Потому что в зажиточных держали чисто немецкую прислугу. А туг… впрочем, чего еще можно было ждать от русского купца?
— …клянусь, само Провидение послало там вас. Если бы вы вчера не постучались в эту дверь и не попросились на постой, то я не знаю…
Отто невольно поморщился. Этот дикарь еще смеет рассуждать о Провидении…
— Да, ладноть, — добродушно махнул рукой военный. — Куды мне деваться-то было? Эвон, городские ворота-то уж закрыты были, не в поле же ночевать? Наночевался уже. И еще наночуюсь, похоже, коль здесь у вас такие дела затеваются… — Тут его взгляд заледенел, и он, присев на корточки так, чтобы его лицо оказалось напротив испуганной рожи раненного в плечо налетчика, рявкнул: — Как звать?!
— Ге… Гельмут, уважаемый господин… пож… пожалуйста, вы не могли бы позвать врача, врача, скорее…
— Обойдешься, — нахмурился военный. — Сначала я должен убедиться, что тебя стоит лечить. А то, можа, легче, да и справедливей оставить тебя сдохнуть, как собаку… А ну-ка, давай рассказывай, кто это вас надоумил идти Русскую деревню грабить?
Гельмут испуганно покосился на Вальтера, тот смотрел на него напряженным взглядом. Но этот взгляд, как тут же выяснилось, заметил и военный. И сумел верно его оценить. Он хмыкнул, а затем внезапно выдернул из-за пояса пистолет, который засунул туда, войдя в дом, и приставил его ко лбу Вальтера.
— Вот, значит, оно как… паря. Чегой-то этот Гельмут на тебя косится? Знать, ты поглавнее его будешь. Так что давай пой, кто это вас сюда пойти науськал.
— Я… — побледневший Вальтер облизнул мгновенно пересохшие губы, — я ничего не…
— Твое дело, паря, — усмехнулся военный, — не хочешь говорить — не надо. — И он с щелчком взвел курок пистолета с зажатым в нем опаленным предыдущими выстрелами кремнем. — Коль решил молчать — так я тебя сейчас и кончу. И этим другим покажу, как им делать не след. Авось они посговорчивей будут.
— Нет! — почти по-бабьи взвизгнул Блюхе. — Не надо! Я все скажу… все… Это все Пауль Рабке. Это он, он! Он приехал из Любека месяц назад. И сказал, что…
Вальтер пел будто соловей. Как выяснилось, Пауль Рабке прибыл из Любека с тайным поручением от какого-то высокопоставленного лица, коему надоело засилье русских купцов на просторах Балтики. И то сказать, ладно бы русские торговали по-старому, как оно велось испокон веку, — пенькой, льном, воском, поташом, салом… так ведь нет, они все переиначили. Вместо воска торговали всякой разной вощиной или уже готовыми свечами, вместо пеньки — канатами и веревками, вместо льна — парусиной и беленым либо крашеным полотном. Целые мануфактуры, заточенные под переработку русского сырья, разорялись, и торговые люди терпели сильные убытки. Ну кому такое может понравиться? Не говоря уж о том, что те же шведы ранее только на перепродаже русского хлеба имели почти миллион талеров в год. А теперь все эти деньги оседали в карманах жадных русских купцов. Неудивительно, что люди наконец раскачались и решили предпринять усилия, дабы восстановить нагло попранную справедливость…
Впрочем, рассуждения о справедливости военный в красном мундире пропустил мимо ушей, зато очень умело, всего парой вопросов и легким движением пистолетного дула у переносицы, переключил излияния Вальтера с прибывшего месяц назад Пауля Рабке на него самого. Где, когда, с кем, сколько получал, о чем должен был говорить… Где-то в середине этой речи Отто почувствовал, что его щеки стали совершенно пунцовыми. Оказывается, его развели как телка. Все эти разговоры, которые велись в таверне «У старого Карла» и которые он воспринимал как полную и абсолютную истину, ранее намеренно скрытую от него, а вот теперь, сейчас, открытую ему умными и честными людьми, с кем ему так повезло познакомиться и подружиться, как теперь выяснилось, в большинстве своем оказались ложью…
И велись они как раз для того, чтобы, когда поступит команда действовать, у Вальтера Блюхе, Пауля Рабке и их хозяев под рукой оказались бы молодые, крепкие ребята, искренне возмущенные «творящимся беззаконием» и способные сделать все так, как и надобно этим хозяевам, но при этом искренне считая, что они действуют по своему собственному разумению и побуждению. И лишь немногие из тех, кто сегодня ворвался в Русскую деревню, горя возмущением и негодованием (а также, куда уж деваться, желанием пограбить и преумножить сим свое благосостояние), знали или хотя бы догадывались, что происходит на самом деле. Как раз одним из таких догадывающихся и был Гельмут. А вот Отто оказался бестолочью…
