Виктор Тюрин - Ангел с железными крыльями
— Пусти, дяденька! Я ничего….
В следующую секунду воришка, получив полновесную затрещину, катился по булыжной мостовой. Проходившая мимо молодая женщина, в сером пальто и ярком платке, повязанном на голове, увидев концовку сцены, вскинулась на меня возмущенно: — Ирод окаянный! Что ж ты над мальчонкой издеваешься! Креста на тебе нет!
Молодой парень, одетый в папаху и тулуп, сидевший на телеге, неожиданно вступился за меня: — Чего разоралась молодка! Это ему за дело! Крысеныш хотел у господина кошелек спереть!
Женщина смутившись, негромко сказала: — Так не бить же его в кровь, а городового надо было кликнуть.
Парень засмеялся: — Так он и прибежит! Вот ежели ты юбки свои повыше задерешь, то тогда мигом примчится!
Разозлившись, женщина в сердцах ему крикнула: — Ах, ты ж черт бесстыжий! Ты своей женке юбки задирай, а на чужих не заглядывай!
Воришка, тем временем, вскочил и бросился бежать под возгласы и улюлюканье уже собравшейся вокруг нас небольшой группы зевак. Стоило ему исчезнуть за углом, как внимание любопытных сразу переключилось на перепалку возчика и женщины.
Я повернулся и пошел по улице. Меня уже не интересовал окружающий мир, а моя довольно жесткая реакция.
"Отреагировал инстинктивно. Так может, сработала мышечная память бывшего хозяина тела? Пусть так. Но теперь в любом случае пора ставить вопрос: что ты за человек?".
Прежде в этом не было нужды, да и глупо заниматься изучением своих наклонностей человеку, чей мир был ограничен больничной койкой и не имел будущего. Только вот сейчас все изменилось.
"Знания, интересы, эмоции. Все это придется проанализировать и понять, что пригодиться, а что нет. Пока можно только сказать, чего у меня нет. Жизненного опыта и специальных знаний. Возможно, мне сможет помочь бывший хозяин тела. Хм. Впрочем, чего гадать на пустом месте? Будут факты — будем работать".
Спустя полчаса, немного поплутав по улочкам, я наконец вышел к больничным воротам. Немногое изменилось во дворе за время моей прогулки. Разве только уехала телега, с которой разгружали дрова, да около флигеля, коренастый и бородатый мужчина, одетый в штаны, заправленные в сапоги, и телогрейку, с громким хеканьем рубил дрова. В ожидании, у лестницы главного корпуса стоял экипаж, на облучке которого сидел кучер в тулупе. На верхних ступеньках лестницы стоял врач в белом халате. Он курил папиросу и рассказывал нечто смешное женщине, одетой в ярко — желтом пальто, потому что с ее лица не сходила веселая улыбка. У самых ворот шаркал метлой дворник. Поверх мешковатого, явно не по росту, пальто, на нем был надет длинный передник, а на груди тускло блестела бляха. Пройдя мимо него, я направился к своему бараку. Уже находясь в двух шагах от входной двери, как та вдруг резко распахнулась, и на порог выбежал долговязый мужчина в белом халате. Чтобы не столкнуться с ним, сделал шаг в сторону, но врач, увидев меня, на мгновение замер, затем, радостно всплеснув руками, обратился ко мне: — Сергей Александрович! Голубчик! Как вы нас напугали! Думали опять…. — но наткнувшись на мой вопросительный взгляд, вдруг замолчал и стал с какой‑то тревогой вглядываться в меня.
— С вами что‑то произошло?!
В ответ я только пожал плечами.
— Вы сегодня какой‑то не такой.
— Конкретнее сказать можно, доктор?
— Конкретнее…. Это вы мне сейчас сказали? Вы…. Вы понимаете, что говорите?! Да вы…! — лицо доктора от волнения пошло пятнами.
— Что вы так переживаете! Я ведь здесь, стою перед вами.
— Вы…. Когда с вами случаются приступы, вы становитесь потерянным…. Теперь… теперь я чувствую себя… потерявшимся. Смешно, да? Бог ты мой! Вы пришли в себя! Сергей Александрович, вы помните, что чувствовали, перед тем как прийти в себя?! Это очень ценно! Для медицины! Для науки! Вспомните, пожалуйста, голубчик!
— Нет. Ничего такого не помню. А что со мной такое, доктор?
Растерянность врача была настолько явной, что меня она даже несколько позабавила. У меня был богатый опыт общения с людьми в белых халатах, теперь только оставалось им воспользоваться, пустив беседу в нужное русло, и тогда информация потечет сама собой. Таким образом, в свое время, мне удалось выудить немало информации о своей болезни от молодого, но очень тщеславного доктора, который собрался сделать на мне диссертацию.
— Вы как‑то странно говорите. Где вы были?!
— Гулял.
От этого простого слова доктора чуть кондрашка не хватила. Он покраснел и тяжело задышал.
— Погодите! Так к вам вернулась память?!
"Амнезия. То, что и требовалось!".
— Знаете,… трудно так сказать, — я попытался изобразить на лице мучительное раздумье. — Где‑то помню, а что‑то… словно черный провал.
Врач смотрел на меня с нескрываемым удивлением.
— Странно как‑то это все, — протянул он. — С подобным феноменом медицина еще не сталкивалась. По крайней мере, о таких случаях мне ни читать, ни слышать не доводилось.
— Может, мы все‑таки зайдем в помещение, а то вы в халате. Не май месяц, того и гляди — простудитесь.
Какое‑то время он ошеломленно смотрел на меня, потом, словно бы очнулся и сказал растерянно: — Да. Да! Вы правы. Идемте!
Мы, наверно, минут пять сидели в его кабине в полной тишине. Я пытался вспомнить, что знал о потере памяти, а врач, вглядываясь в меня, наверно, пытался понять с медицинской точки зрения, что сейчас произошло. Видно у него это не удалось, судя по его обескураженному взгляду и словам:
— Даже не знаю, что сказать. У меня такое ощущение, что мы с вами поменялись местами. Гм! Скажите, как вы ощущаете… окружающий вас мир?
— Как чужой, и в тоже время знакомый. Чувство одиночества и какой‑то размытой опасности. Мне известно, что вы доктор. На вас надет белый халат. Только вот ваше лицо вижу впервые, так же как не знаю вашего имени — отчества. Не знаю, где я нахожусь.
— Этого просто не может быть,… потому что, так не бывает, — произнес доктор растерянно. — Если судить по вашим словам, ваш мозг каким‑то образом частично, можно даже сказать выборочно, восстановил свою работоспособность. Но это больше похоже на чудо! Не знаю…. Просто не знаю, что предполагать и что думать!
Какое‑то время мы снова провели в молчании, затем врач меня спросил: — Когда вы пришли в себя, что вы сразу вспомнили? Или это была ассоциация с чем‑то?
— Да. Была. Тонкая — тонкая ниточка, какую‑то секунду она была натянута до предела, а затем лопнула, — это не было попыткой запутать доктора, потому что это ощущение было последним пронзительно — ярким воспоминанием, оставшимся от той жизни.
— Ваши слова, голос, выражение лица…. Вы так сказали, что я ее тоже увидел. Она держала вас в темноте, а лопнув, вернула вас к жизни. Знаете, Сергей Александрович, такой беспомощности, как сейчас, я еще никогда не ощущал. На моих глазах случилось нечто способное перевернуть все наши знания о мозге человека, а я это не могу объяснить. Даже просто не могу понять, что и как с вами произошло!
— Извините. Вы не могли бы представиться?
— Господи! Это вы меня извините. Николай Никандрович Плотников. Приват — доцент и заведующий неврологическим отделением больницы. Вы, наверно хотите узнать о себе?
Спустя полчаса мне стало известно, что артиллерийский подпоручик, воевавший чуть ли не с первого дня на фронте, в бою получил ранение головы, которое вызвало не только потерю памяти, но и непонятные приступы, заставлявшие его, время от времени, отправляться в необъяснимые медицинской науке путешествия.
Отец, дворянин, отставной офицер и помещик, умер за два года перед первой мировой войной. Мать, проживает в поместье, где‑то под Тулой. Младшая сестра заканчивает, здесь, в Санкт — Петербурге, пансион благородных девиц. Сам же, Сергей Александрович Богуславский, пошел по пути отца, закончив с отличием Михайловское артиллерийское училище. Спустя месяц после выпуска началась война. При разрыве австрийского снаряда получил двойное ранение. В плечо и в голову. Воевал подпоручик Богуславский неплохо, раз был награжден орденом св. Анны 4 степени. Правда, за что именно, доктор не знал, как и многое другое, но это и понятно, ведь лечащего врача больше интересовала болезнь человека, а не его биография.
Это было все, что мне удалось выжать из доктора Николая Никандровича Плотникова, как я уже потом узнал, милейшего человека и истинного последователя клятвы Гиппократа. Теперь надо было разложить полученную информацию по полочкам и понять, как ей лучше воспользоваться.
Доктор, закончив свой короткий рассказ, снова засыпал меня вопросами о том, что помню, как себя чувствую, но когда понял, что больше ничего нового не добьется, растерянно замолчал. Воспользовавшись паузой, я поинтересовался возможной выпиской, на что он замахал руками и сказал, что об этом еще рано говорить. Две недели стационара, как минимум, так как столь необыкновенный феномен требует тщательного наблюдения. Меня такой расклад вполне устраивал, так как давал время осмотреться в новом для меня мире.
