Деньги не пахнут 7 - Константин Владимирович Ежов
Гнев множился, превращаясь в лавину. Запах кофе в редакциях смешивался с горячим озоном серверов, где журналисты набирали тексты, а у трейдеров, глядящих на экраны, потели ладони.
Valeant попыталась отбиться.
– Все эти заявления безосновательны, – говорилось в их пресс-релизе. – Паладон – независимая организация, с которой у нас лишь партнёрские отношения. Это спланированная атака со стороны продавцов в шорт, желающих нажиться на падении наших акций.
Они старались выставить Сергея Платонова алчным спекулянтом, утверждая, будто тот обрушивает рынок ради собственной выгоды – ведь на кону стоял миллиард долларов коротких позиций.
Но публика не поверила.
Люди помнили: во время скандала с "Теранос" Платонов не имел никакой личной выгоды – вложил свои собственные деньги, чтобы донести правду.
– С таким риском идти против акул? Это не просто смелость – это уровень касатки, – писали в сети.
– А раз Valeant так рьяно защищается, значит, он попал точно в цель.
Платонова не воспринимали как очередного продавца страха. В нём видели борца, того, кто вырывает истину из-под груды лжи и блестящих отчётов.
Когда общественное мнение почти единодушно встало на его сторону, Valeant изменила тон.
–Паладон – независимая компания, – заявили представители, – и нам неизвестно, что происходит в её внутренней структуре. Однако, учитывая серьёзность обвинений, мы начнём собственное расследование…
Они попытались отгородиться, будто строили стену из холодных пресс-релизов. Но рынок почувствовал запах крови.
Акции Valeant рухнули, словно лед под солнцем. В первый же день после разоблачения цена обвалилась со ста пятидесяти до ста двадцати трёх долларов, а затем продолжила падение, несмотря на все попытки компании спасти репутацию.
В новостных лентах цифры сменялись быстрее сердечных ударов, а на Уолл-стрит стоял едва уловимый запах горелого пластика – запах паники, когда рушатся империи.
Для Акмана этот удар оказался поражением катастрофического масштаба. Владение 13% в Valeant висело над ним, как тяжёлая гиря, и телефон вцепился в руку – звонок генеральному директору компании прозвучал, как приказ. В кабинете пахло перегретой электроникой, на экранах плясали графики, пальцы стучали по клавишам – ритм паники набирал обороты.
Но ответ от Valeant был тихим и уверенным, словно попытка унять бурю:
– Рынок перегибает палку. Мошенничество? Пустяки – вы лучше всех знаете наши внутренние процессы.
Maverick Investment под управлением Акмана всегда славился чётким фокусом – всего десять позиций, каждая под микроскопом аналитики. Поэтому реакция руководства Valeant казалась логичной: проблемы с Paladon – это проблема партнёра, не нашей группы.
– Со временем всё уляжется, – прозвучало в трубке.
Казалось, вариант выждать – самый разумный. Но факты уже не были главным врагом. В комнату ворвался тревожный голос портфельного менеджера:
– Необходимо срочно внести дополнительные 2,2 миллиарда залога!
Когда Акман увеличил шорт по Herbalife, механизм кредитного плеча включился во всю мощь. Все позиции оказались взаимосвязаны и служили взаимным залогом. Падение Valeant запустило маржин-колл – звонок, от которого нельзя было отмахнуться.
Но быстрых денег в кассе не нашлось. Значило одно: придётся распродавать активы.
– Снизить позицию в ALTM, – прозвучало предложение.
– Этого не хватит! Если Valeant будет падать дальше…, – обеспокоенность становилась осязаемой, как холодный пот на висках.
Угроза была проста и жестока: дефицит залога мог привести к цепной принудительной ликвидации. В худшем сценарии пришлось бы отказаться и от Herbalife – самой крупной ставки в портфеле.
Но распродажа по частям имела собственную ловушку. Рынок следил неумолимо – даже крошечный шевеление в позициях Акмана мгновенно подхватывался толпой. Акции Herbalife находились в руках розницы на 90% от свободного обращения. Если слухи о необходимости выкупа акций Акманом всплывут, происходящее превратится в ад: те, у кого "алмазные руки", попросту не продадут.
Представление было ужасающее: цена станет тем, что диктует толпа. Рыночная власть переходила к тем, кто держал бумаги – не к тем, кто должен был возвращать заёмные акции.
Голос Акмана прозвучал ровно, но сталь в нём слышалась отчётливо:
– Допустить этого ни в коем случае нельзя.
В комнате запахло озоном – словно камеры серверов выдыхали напряжение. План предстояло вывернуть до мельчайших деталей: где резать, что сохранять, какие карты выкладывать на стол, чтобы не оказаться в ловушке собственного плеча. Времени было мало, и каждый тик на графике ощущался как удар молотка по наковальне судьбы.
***
Прошла неделя, а для Акмана она растянулась в бесконечный ад.
Газеты гремели заголовками, будто раскалённые плиты в типографском аду. На первой полосе "Уолл-стрит таймс" кричал: "Шокирующая правда о Палладе!" Каждый день новые разоблачения. Статьи сыпались, как град по стеклу, больно и часто, а имя компании Valeant теперь соседствовало со словами "мошенничество", "обман", "коррупция".
Особенно громко звучало признание бывших сотрудников, добытое журналистом, прославившимся после дела Theranos.
– Нас заставляли писать "назначено по предписанию", даже если врача никто не видел.
– В сценарии колл-центра были фразы вроде "препарат Valeant абсолютно необходим".
– Нам приказывали подделывать согласие пациентов. Всё – ради бумаг для регуляторов.
Каждое свидетельство било по нервам, как молоток по стеклу. А где-то в телевизоре снова и снова появлялся Сергей Платонов, подбрасывая дрова в костёр общественного гнева.
– Проблема в том, что подобная аморальная деятельность осталась незамеченной контролирующими органами, – говорил он холодным, точным голосом, и экран словно покрывался инеем.
За его словами следовали новые удары.
"SEC начинает расследование против Valeant по делу о ценных бумагах."
Генпрокурор Нью-Йорка:
– Мы проведём независимое расследование Палладона.
Каждый день одно и то же. Фраза Платонова – и обвал. Фраза Платонова – и новое расследование.
Для Акмана имя "Сергей Платонов" стало дурным предзнаменованием. Стоило ему лишь открыть рот – акции Valeant рушились, как осенние листья в шторм.
53,23…
52,11…
Только чудом курс держался выше пятидесяти. Причина была одна – заявление генерального директора:
– Мы тоже глубоко потрясены этим инцидентом и намерены провести тщательную проверку всех наших партнёров…
Но надежда таяла, как снег под дождём.
– Мы не можем просто полагаться на это! Сокращай долю! – голос Акмана звенел от усталости и гнева.
– Но ликвидности нет, – ответил помощник, будто оправдываясь.
Никто не хотел покупать акции, пропахшие запахом скандала.
Удалось сбросить долю с 13 до 11 процентов – и то с боем. Дальше пути не было.
