Здесь был СССР - Кирилл Николаевич Берендеев
– Нас отобрали из десятков тысяч кандидатов. Самых лучших, самых умных, ответственных и способных. И вот мы – лучшие – отправляемся на поиски неизвестной планеты в сумасшедшую даль. А на Земле оставляем бардак. Насчет экологии волосатики правы: в Сибири полным-полно загаженных, изуродованных земель и не все из них можно восстановить. И у нас под Питером таких мест хватает, вокруг Ленинградской АЭС по сей день трава не растет. Зато моральные уроды растут и процветают. Зачем нужно бросать свою родину и валить прочь? Зачем лететь к звездам?
Парни переглянулись. Ответ «затем» не годился. У каждого была собственная глубокая, выстраданная правота. Но как донести ее до взбеленившейся на ровном месте подруги?
– Если мы не будем идти вперед, то загнемся как вид и деградируем как человечество, – проговорил Кумкагир и удивился, как холодно и сухо звучат правильные вроде слова. – Если система не расширяется, она впадает в стагнацию. А затем гибнет.
– До стагнации нам еще как до Луны пешком. Фронтира нет, это да. Ну так сражаться с индейцами всякий пассионарий рад, а вот дерьмо за предками разгребать – ищи дурака! – фыркнула Дора.
– Ты понимаешь, как подведешь всех? – Девятаев попробовал воззвать к совести девушки. – Любой человек в экипаже подсчитан и измерен, нам даже персональное меню разрабатывают. И скафандры по мерке делают, и тренировки выстраивают под каждого. И тут вдруг бац – я увольняюсь! Это по сути бегство!
– Незаменимых у нас нет, – легко улыбнулась Дора. – Возьмут Марину или Айгуль из второго состава, рост и вес у нас почти одинаковые.
– Послушай, Рабухина, не горячись на ровном месте. Отчислиться всегда успеешь! Пойдем прогуляемся перед ужином. Я тебя услышал, но пойми и мою точку зрения, – зачастил Девятаев, чуть приобнял девушку и вывел ее на улицу.
Кумкагир видел, товарищ заговаривает ей зубы. Он нравится Доре, глядишь, и найдутся более весомые аргументы, чем женская логика. Вот только «Открытый космос» расхотелось досматривать, соринка сомнения прочно засела в мозгу. Поворочавшись пару минут на койке, Кумкагир встал и отправился в клуб: партия в шахматы, вот что ему сейчас не хватает. Тренировка ума – лучший способ вышибить из головы дурь.
Растущая луна медленно поднималась над лагерем. Остромордые песцы расселись по холмам и провожали взглядами суетливых людей, топчущих снег от палатки к палатке. Раньше здесь были неуклюжие каменные дома, до того – деревянные избы, еще раньше – чумы, покрытые шкурами. Глупые люди вечно торопились куда-то, бежали, никак не желая остановиться, покориться неизбежному времени. Все пройдет… А снега и песцы останутся. Звери в этом не сомневались.
* * *
– Хватит! – стиральная доска грохнула об стену. – Довольно!
Лариса резко поднялась с табурета, едва не расплескав большую оцинкованную бадью с водой. – Скажи, долго еще ты будешь над нами издеваться?! Ты видел мои руки? – она потрясла красными натруженными пальцами перед лицом Саши. – Сколько еще времени должно пройти, чтобы ты понял, пора возвращаться к нормальной жизни? Что на дворе двадцать первый век, а не первый? Молчишь? Мы три года, три! …вместо климат-контроля печь дровами топим! Вместо света по хлопку жир жжем в плошке! Да что я тебе повторяю-то одно и то же! Почему тебе приходится объяснять, что черное – это черное, а белое – это белое?!
– Лариса… Ну ты же знаешь, болел я там.
– Лечиться надо было!
– Так лечили же…
– Значит, не долечили! Поехали бы в Израиль, в Германию, нашлись бы на тебя лекарства. Ну не там, так где-нибудь еще. К гомеопату бы сходили, что ли, к старцам на Валаам, к…
– К шаману?
У Саши получилось не улыбнуться.
– Ты специально меня бесишь? Слова этого не произноси! Задурил голову себе и нам со Степой! Я-то думала: ну, творческий кризис, эти… поиски себя… Но чтобы всерьез на годы поселиться в избушке!.. Ну ладно на меня тебе плевать, так подумай хоть про сына! Мальчику учиться надо, в семье быть, чувствовать, что его любят. А он как сирота в интернате, где в классе информатики компьютеры 20-х годов стоят до сих пор! Знаю-знаю, ты его учишь зато, как по-песцовьи тявкать и по следам оленя от сохатого отличать. Ну да, с такими компетенциями он сразу в вуз поступит! А там, глядишь, ведущим специалистом в Сколково станет! Сотрудником посольства в Мексике!
– Он человеком станет.
– Кем? Кем?! Каким человеком? Как ты? Чтобы свою жену с детьми тоже в тайге гноить? Ну ладно мы, но ты же сам себя закопал. Талант закопал, карьеру всю песцу под хвост! Все же нормально шло, слушал бы Карину дальше, мировой звездой бы стал. За Валерочку с Костиком держаться надо было обеими руками, они же гении! А ты им что сказал? «Ребята, не моя это музыка, не могу больше ее делать». А где твоя музыка?!
– Придет. Если надо будет.
– Если надо? Если надо?! Вот сейчас, когда надо телогрейку зашить – надо! Когда воду от ручья ведрами таскать – надо! Когда из соседей одни волки – надо! И такую музыку надо, чтобы сразу нас отсюда унесла подальше и потеплее! Вот над этим работать надо или нет?
– Жить надо.
Лицо Ларисы побелело, она хватанула воздух, собираясь разразиться еще одной тирадой, но вдруг замолчала и, медленно выдохнув, опустилась обратно на табурет.
– Знаешь, Саша, это уже слишком. Три года – это слишком. Молчание твое и упрямство – слишком. Я не за тем из села уехала и за тебя замуж вышла, чтобы в этакой глуши пропадать. Спасаться мне надо от твоего «дара» и Степку спасать. А ты, если хочешь, оставайся здесь – плесневей как гриб.
– Всякий гриб на месте хорош.
– И избавь нас от своих «премудростей». Сам ими утешайся и этнографов развлекай, если вдруг доберутся до тебя когда-нибудь. А мы в город уйдем, пока осень не наступила. Как раз к началу учебного года успеем попасть. И не в уездный интернат, а в нормальную школу! Нормальную, слышишь, мерзавец!..
Громкий шорох прервал слова Ларисы. Она обернулась и увидела в пятнадцати шагах Степку в большой не по размеру куртке и болотных, низко подвернутых сапогах, со стареньким ружьем за плечами. У ног сына лежали торока с подбитыми утками, на лице засохли брызги грязи, и между ними пробиралась одинокая слеза.
И только тогда Лариса заплакала сама.
Глава 3. Лесной патруль
Дора все же уехала. Промаялась с неделю, бродила по пустошам, плохо спала и неохотно вступала в беседы. А потом однажды не пришла к завтраку. Недовольный Марсель пояснил, что девушка подала заявление и он самолично отвез упрямицу на станцию. Ощущение неправильности происходящего резануло сквозняком из-под двери, Кумкагир тоже не находил себе места. Удивительно, но Девятаев легко перенес разлуку с бывшей подругой и даже сдружился с новеньким – долговязым, тощим и неуемным как щенок лабрадора Гамлетом Закаряном, запасным из московской группы. Они вместе гоняли «Малыша» по тундре, выделывая немыслимые пируэты, вместе обедали, резались в нарды и спорили до хрипоты о конструкции паруса.
Все дело в сверхлегких материалах, тончайших, почти бумажных листах из стеллорита – сплава алюминия и молибдена, способного улавливать мельчайшие лучи света. И преображать их в энергию, необходимую для движения парусника. Гибкость конструкции, ее подвижная, колеблющаяся поверхность поможет не сгореть, не расплавиться и выдержать нагрузки дальнего перелета…
– Износ материалов внесен в расчеты. Естественно, звездная пыль сработает абразивом и будет стачивать корпус. А команда ботов-ремонтников – накладывать нанопластыри на ослабевшие участки обшивки, – важно подняв палец, разъяснял Девятаев.
– А если метеорит жахнет? И останутся от паруса рожки да ножки? Парусник же не маневренный, не увернется от булдыгана. Корабль не сможет двигаться дальше, и останется только годами ждать смерти в железной коробке. Про «Гагарина» помнишь? – горячился Гамлет.
Помнили все. Межпланетный парусник новейшей конструкции стартовал к Юпитеру пять лет назад. И попал под кометный хвост – неучтенный, случайный. К сожалению, обшивка частично удержала удар, космонавты остались живы. Зато паруса разнесло
