Пси-ON. Книга I - Евгений Нетт
Первым делом я, не мудрствуя лукаво, организовал плотную паровую завесу, лишив оппонента возможности полагаться на основной человеческий орган чувств: зрение. Аэрокинетика позволила не пустить пар на нейтральную полосу, так что о техническом поражении я мог не беспокоиться, спокойно подготавливая комплексный удар сразу двумя направлинями псионики: пирокинезом и телекинезом. Всё остальное я решил использовать в качестве вспомогательных средств, которые позволили бы мне без эксцессов приблизиться к противнику и, возможно, подавить его сферы своей волей.
Вот уж с чем у меня не было проблем, так это с ней.
Звон гонга ознаменовал начало раунда, и с моей стороны из пара вырвалось три десятка плазменных сфер, хаотично переплетённых друг с другом плазменными же жгутами, которые я удерживал телекинезом. А для того, чтобы вся эта прелесть не развалилась к чёртовой матери в первые полсекунды со старта, я телекинезом подхватил себя самого, и вместе с «подзащитными» сферами ринулся в самую гущу событий. Но за долю секунды до того, как вся эта мощь должна была обрушиться на сферы лысого урода, я ощутил мимолётное касание чужого разума.
Перед глазами в полный рост встало чужое воспоминание, на котором группка студентов жестоко избивает девушку с характерными белыми волосами. Это была не травля, не издёвки: избиение в том виде, в котором за него полагалось тюремное заключение или принудительная служба в штрафбате. На мгновение всё померкло, а следом пришло новое воспоминание, где уже другие девч… нет, мрази, делали всё для того, чтобы унизить Ксению, полностью растоптать её достоинство и довести до ручки. Я запомнил каждое лицо и каждый голос, прежде чем мне показали третье воспоминание. Дом. Точь-в-точь такой же, как и «мой» нынешний. И снова заливающиеся хохотом ублюдки, наблюдающие за тем, как с их высочайшего дозволения прислуга Ксении портит той одежду. Сама девушка при этом сидит в углу комнаты и, закрыв лицо руками, безмолвно рыдает. Картинка сменяется тем, первым навеянным воспоминанием, а я понимаю, что более для меня лысая тварь ничего не подготовила. А это значит, что теперь я могу наглухо закрыться ото внешнего мира, защитить разум и продолжить бой так, чтобы раздавить, размазать носящую человеческое имя тварь по металлу, которым была обшита арена.
Но стоило только мне это сделать, как на плечи обрушилось… ничто. Я видел глазами и ощущал восприятием, слышал звуки, мог мыслить и двигаться, но при этом не мог… чего-то. Я не отрезал себя от окружающего мира, нет. Я отрезал себя от чего-то очень важного. От чего-то, что только мешало мне ясно мыслить. И нужно ли оно мне теперь? Нужен ли этот балласт, только и делающий, что тянущий на дно?
«Убить! Убить! Убить!»
Нельзя.
Выставленная для защиты стена чужой высокотемпературной плазмы подчиняется моей воле и сжимается в точку, после чего тончайшим лучом, под огромным давлением и с оглушительным рокотом выстреливает в первую сферу врага. Та лопается и распадается на части, а голубая нить продолжает движение, неуловимым росчерком устремляясь в небо и пробивая телекинетические барьеры, выставленные судьями. Летящий в направлении моих сфер телекинетический удар разбивается обо встречную волну, а заледеневший было воздух вокруг стремительно разогревается. Изо рта вырывается облачко пара, а вторая сфера врага дрожит и покрывается тут же испаряющимся инеем. Секунда — и у врага остаётся только одна сфера, да его собственная жизнь.
«Уничтожить! Разрушить!»
Нет.
«Унизить! Растоптать!»
Да.
Одновременно отпускаю контроль надо всеми доступными явлениями, и арена утопает в пламени, холоде и рукотворных вихрях. Я же подлетаю вверх, взирая на врага, занятого выживанием в пылкой, леденящей душу и рассекающей плоть атмосфере арены. Он тяжело дышит и обливается потом, но ранений не имеет. Его способность защитить себя уже на исходе, и потому я, дабы соблюсти все правила, уничтожаю всё прежде сотворённое. На арене остаёмся только мы, и взгляд врага устремляется в мою сторону. В его глазах легко читается первобытный животный страх, но мне нет дела до испытываемых им эмоций. Последняя сфера…
Рассыпается на сгустки плазмы после того, как над ней утратили контроль.
— Победитель — Артур Геслер! — Прозвучало громко, но неуверенно. — Проигравший — Василий Карганов! Участникам немедленно покинуть арену и пройти медицинское обследование у квалифицированного персонала. Повторяю…
«Недостаточно!»
Да, этого мало. Но здесь и сейчас я не имею права на большее: слишком много свидетелей. Эмоций, подталкивающих меня к неоправданным шагам, больше нет. Но и чужие разумы мне недоступны, а это куда как хуже. Чувствую себя слепым, что неприемлемо. Следовательно, нужно вернуться в обычное состояние и в дальнейшем учитывать боевую эффективность этого. Решено — сделано.
Меня как обухом огрели в момент, когда я избавился от защиты, удерживающей мой разум в стороне ото внешнего мира. Пришлось срочно и с нуля формировать ментальные структуры, не позволяющие мне несознательно проецировать свои эмоции вовне, при этом паря в сторону выхода с арены. Паря⁈ Я в спешке приземлился, мысленно костеря самого себя на все лады. Полёты… их, зная о такой способности теле- и аэрокинетов, стоило опробовать и раньше. Это же какая мобильность! Правда, и напрягаться, летая, приходилось не меньше, так как человек сам по себе тяжёлый, хрупкий и гнущийся не во все стороны. Тут одна ошибка — и ты себе что-нибудь вывернул, сломал или ещё каким-нибудь замысловатым образом повредился. Да и формально в академии запрещено так пользоваться способностями, а летающий от дома на учёбу и обратно студент гарантированно привлечёт лишнее внимание…
Да и думать мне сейчас, если говорить честно, нужно о другом. Я не справился с тем, чтобы показательно унизить лысого за то, что он сделал и что мне продемонстрировал. Такое его поражение — это не унижение, ведь я не слабак, а проигрывать сильному не стыдно. Вот если бы он рыдал, молил о пощаде и всё в таком духе…
Впереди замаячила бригада медиков, уже развернувших множество приборов прямо в зале ожидания.
— Артур Геслер? Присаживайтесь, пожалуйста. Как ваше самочувствие? Есть жалобы? — Я на мгновение задумался, а после решил, что лучше заранее начать прорабатывать оправдание тому, что я устроил на арене. Да, от правил я не отступал, но есть буква закона, а есть его дух.
И последний в нашем случае пошёл по… далеко и надолго он пошёл, в общем.
— Голова. — Я поймал взгляд медика. — В начале боя мой оппонент внушил мне… всякое, из-за чего я вышел из себя. Он не пострадал?
— Насколько нам известно, нет. Проглотите эти таблетки, и ответьте на следующие вопросы…
В течение получаса меня мурыжили, пытаясь понять, как на мне сказался пропущенный ментальный удар, и только после, установив сохранение адекватности и отсутствие угрозы физическому и психическому здоровью, отпустили, наказав наведаться не абы куда, а прямиком в ректорат. Дальнейшие этапы соревнования отменили «по техническим причинам», что, в общем-то, было ожидаемо. Мне же, по всей видимости, предстояло повидаться с директором, ибо иной причины отправлять меня в святая святых академии я не видел. Впрочем, беспрепятственно добраться до обозначенного места мне было не суждено: меня самым наглым образом перехватили… ну, пожалуй что и друзья, раз уж на то пошло.
— Потеряли? — На лицо сама собой пролезла улыбка. Ксения выглядела обеспокоенной, Хельга стойко держала «покерфейс», а Синицын смотрел на меня с демонстративным, прямо-таки карикатурным уважением.
— Артур, мои поздравления. — Дима заржал в голос. — Тебе гарантированно запретят участвовать в соревнованиях на аренах в будущем.
— Чего? — Я вскинул бровь.
— Студентов третьего ранга и выше не допускают на соревнования, так как они в плане масштабов и разрушительности своих воздействий выходят за допустимые границы. — Поучительно добавила Ксения, с улыбкой на меня смотрящая. — Это было великолепно, Артур!
— И безответственно! — Не могла не вставить своё веское
