Шофер. Назад в СССР - Артём Март
— А щас, какой?
— Давайте, — улыбнулся я, — я попробую.
Был у меня опыт в этом деле. Пусть не без единой капельки, но все же, прилично мог я когда-то бочки открывать. Почти ничего на пол не проливал. Обдавал лишь верхнее днище пеной. Хотя, конечно, до мастеров мне было далековато.
Все вокруг заинтересованно посмотрели на меня.
— А ты, Игорь, — хохотнул механик по выпуску Никита Олегович, — хоть когда-то бочку вскрывал?
Пробка из мягкой древесины легко поддавалась стамеске. Я аккуратно выковыривал ее по кусочку. Деликатно постукивал молотком. Работать надо было спокойно, чтобы не выдолбить лишнего, и не выпустить пиво раньше времени.
— Ну что оно? — Появился где-то за спиной Сашка Плюхин, — выходит?
— Получается? — Протиснулся с другой стороны боевой.
— Да не мешайтесь вы, пожалуйста, — не отвлекаясь от пробки, сказал я.
Вокруг меня, за прилавком, собрался народ. Кто-то держал наготове кружки. Другие ждали свежего пива с баллонами и бидончиками для молока. Какой-то тракторист вообще притащил целую флягу.
Когда пробка истончилась, я оставил стамеску с молотком. Взял длинный насос для пива. Встав над пробкой, прицелился концом насоса.
— Вот, — сказал вполголоса механик Никита Олегыч, — самый ответственный и важный момент.
— Ты там смотри, молодой, — крикнул кто-то, — а то сейчас, ка-а-а-а-ак хлынет! С ног до головы тебя зальет! Будешь одежу себе в кружку выжимать!
На эту шутку я только ухмыльнулся, а потом с силой бабахнул насосом в пробку. Все аж ахнули, когда вокруг стержня насоса запенилось. Но пава почти не разлилось.
— Гляди-ка, — покачал головой Олегович, — а не пролил. Неплохо-неплохо, для первого-то раза. У меня так только раза с пятого получаться стало.
Эх. Не знал Олегыч, что это не первая моя бочка. Хоть и было это для меня давным-давно.
Первую кружку торжественно налили мне. Потом уж люди накинулись на бочку, да так, что девчушка не успевала подкачивать.
Пиво это было вкусным и душистым. Ровно таким, как я его себе помнил. Утирая пенистые усы, я пил, угощаясь сушеным карасиком, которым меня угостили за хорошую работу с бочкой.
К восьми вечера, когда до закрытия оставалось уже совсем чуть-чуть, народ стал потихоньку расходиться.
Что ж. Пашку Серого я так и не дождался. Не пришел, стало быть.
— Игорь? Землицын? — Тронула меня за плечо легкая ручка. Я обернулся.
Передо мной стояла та самая низенькая девушка-продавщица. Ее бледное лицо, казалось, стало еще бледнее. На лбу выступила испарина, а глаза странно блестели.
— Случилось чего? — Спросил я.
— Да вот хотела, — голос девушки дрожал, — хотела попросить помочь кое с чем.
Казалось, мне, что она напугана. Что правда нужна ей какая-то моя помощь.
— Тебя обидел кто? — Спросил я нахмурившись.
— Ну, — она сглотнула, — не то чтобы. Просто. Можно попросить тебя, Игорь, подождать, пока закроется столовая? Проводишь ли меня до дому?
— А кто тебя обижает?
— Да есть тут, — она спрятала глаза, понизила голос, — один жених. Я ему и так отворот. И сяк. А он лезет и лезет. После работы караулит. Пристает. Так, может, с тобой увидит, так отстанет? А нет, так ты его прогонишь.
И так мне все это напомнило Свету, что я тут же согласился.
Ждать пришлось совсем недолго. К тому времени, как Варя попросила меня помочь, почти все разошлись. Я дождался девушку на улице.
Вместе мы пошли по темной без фонарей улице.
— И где ж твой? — Спросил я у Вари.
— Д-да скоро уж, — заикнулась она, — нам сюда. За угол. Я тут недалеко живу. За старой пекарней.
Когда мы зашли за большое, обнесенное каменным забором здание, старой пекарни, которая уже не работала, то попали в узенький переулок, подпертый, с одной стороны, ограждением пекарни, а с другой — станичными домишками.
— Повезло тебе сегодня, — сказал я, как только зашли мы за угол каменной ограды —кажется, не пришел твой…
Договорить мне не дали. Щелкнуло. Я почувствовал удар по затылку. Ноги стали ватными, но я удержал равновесие. Сознание помутилось, но я сумел его сохранить. Чья-то сильная хватка сковала мне плечи и руки. Мощные кисти сцепились на груди. Не успел я опомниться, как меня быстро куда-то поволокли.
Глава 15
— Ай, Баран! Говорил, сильнее по голове его! А ты что⁈ Он до сих пор на ногах!
— Да я…
— Рот! Рот ему затыкай, а то шухеру наведет! — Послышался суетливый полушепот.
Я почувствовал, как крепкая рука попыталась засунуть мне в рот что-то вроде тряпки, но сильно стиснул зубы.
Любые мысли выветрились из головы, и я сделал первое, что пришло мне на ум: двинул головой назад. Щелкнуло. Позади кто-то замычал:
— М-м-м-м! Сука! Нос!
Хватка немедленно ослабла, и я легко из нее выбрался. Тут же обернулся. Это была троица каких-то мужиков. Они затянули меня в заброшенный двор пекарни, и, видимо, собирались избить. После удара голова немного кружилась. В затылке и висках пульсировала боль. Впрочем, я заставил себя не обращать на нее внимание.
Высокий и крепкий бугай с лысой головой, одетый в майку-тельняшку спрятал лицо в руки, согнулся, покачиваясь вниз — вверх.
— Сука! Сломал! — Кричал он гундосо.
У одного из нападавших — долговязого детины в майке и каких-то мешковатых штанах, в руках было что-то длинное, то ли палка, то ли дубина.
Третий, маленький, но коренастый, в рубашке с коротким рукавом и большой кепке-восьмиклинке, спрятал руку за спину. Я быстро догадался, что он скрывает нож.
— Вот, значит как, — проговорил я холодно, — в армии меня вчетвером били-били, не убили, а вы втроем хотите? Ну давайте, попробуйте, сукины дети…
— Че ты гонишь? — Хрипло сказал мужик в рубашке, — давай, Косой, втащи ему!
Было видно, что они нервничают. Все втроем топчутся на месте. Суетятся. И было ясно почему: вокруг ведь дворы. Тут люди живут. Не очень удачное они выбрали место под расправу.
Наконец, парень с трубой решился. Пошел на меня, замахнулся было. Я инстинктивно защитил голову руками, как в драке. О том, что против железа это не поможет, я сейчас не думал. Нужно было хоть что-то делать. Назад пути нет. Его преграждала стена пекарни.
Помощь пришла, откуда ее не ждали.
— Ну че ты телишься! — Нервно крикнул вдруг парень в рубашке. Видать, совсем потерял самообладание.
В одном из дворов залаял пес. Лай этот подхватили и в других. Почти весь переулок огласился собачьим брехом.
Во дворе через стену зажегся свет.
— Опять по пекарне шуруете, черти малолетние! — Раздался дедовский голос, — а ну, пошли прочь!
— Атас! — Не выдержал парень с трубой и дал деру.
Следом, помешкав, шмыгнул и тот, что был в рубахе. Последним убежал здоровяк, держась за лицо. Вся троица скрылась куда-то за корпус пекарни.
Я же проводил их взглядом. Только потом почувствовал, как задрожало все тело. Как адреналин погнал туда-сюда по жилам.
— Ву-у-у-ух, — медленно выдохнул я.
— Ты чего тут забыл? — заглянул во двор, через безворотный проем дедок, — чего тебе тут надобно?
— Ты тут одну девчонку не видел? — Спросил я, приведя дыхание в порядок.
— Та-а-а-а-а-к, — протянул майор Квадратько, здоровенный квадратноплечий милиционер, — значить, что мы имеем. Трое нападавших. Лица в темноте не разобрал. По возрасту,скорее всего, молодые. Испугались и ушли сами. Видать, неопытные исполнители.
— Да, — кивнул я.
Он нахмурил пушистые брови. Посмотрел на меня из-под широкого квадратного лба.
— Гражданка Варвара Никитична Федотова девятнадцати лет от роду, в своих объяснениях показала, — вчитался он большими покрасневшими глазами в лист желтоватой бумаги, — что попросила тебя ее проводить, так как опасалась приставаний со стороны Коваленко Глеба Сергеевича. Ни о каких трех незнакомых лицах она не знает. Ни с кем таким не знакома.
Я слушал внимательно, не перебивая.
— Объяснения ее подкрепляются словами самого Коваленко, с его слов, жениха Федотовой, которого, впрочем, сама Федотова женихом своим не считает.
Милиционер отложил лист, удобнее устроился на стуле, протер уставшие глаза.
В милицию я направился почти сразу же. Честно, скажу, не думал я, что влипну в подобные дела на второй день новой своей жизни. Но раз уж влип, то делать нечего. Нужно вылипать обратно.
Майор Квадратько, суровый мужик, дежуривший сегодня в отделении станицы Красной, быстро поставил всех сотрудников, что были при исполнении, на уши. Однако те люди, кого хоть как-то можно было привязать к этой истории, не могли ничего нам дать. Оставалась только одна
