Гарпунер - Андрей Алексеевич Панченко
«Уэлена» была загружена не только углём. Пароход был забит заключёнными и конвоем.
От капитана углевоза, который был знаком с нашим, мы теперь знали о необычном оживлении на линии Владивосток — бухта Нагаева. За короткую летне-осеннюю навигацию в эту северную охото-морскую бухту, теперь доставляли бесчисленные тысячи заключенных. Для этой цели Дальстроем фрахтовались пароходы, трюмы которых сразу же переустраивались на тюремный манер — с решетками, запорами, нарами. За прибрежным увалом, в котловине, как на дрожжах, говорят, рос новый город Магадан, а из него на север гнали этапами невиданное множество людей — на таежные прииски, в ледяные штольни рудников — за желтым колымским золотом. От былой весёлости на плавбазе и китобойцах не осталось ничего. Все ходили мрачные и задумчивые.
Через неделю «Алеут» тронулся в путь. Все пробоины были надёжно заделаны, бетонные ящики держали напор воды, и можно было продолжать промысел, но прежде, нас ждала военно-морская гавань, устроенная для снабжения кораблей советского флота в маленькой бухте «Комсомольской», которая как раз и располагалась в огромной бухте «Проведения».
Как обычно, мы шли замыкающими в колонне. На море опять опустился туман, гнетущая атмосфера, напряжение трудного перехода и неизвестность, в которую мы идём, делали наш путь не радостным.
Кому это было бы на руку? Конечно, врагам народа. И кто, как не они, устроили так, что флотилия свернула работу? В «Провидении» в бункере нам отказали… Взятого с «Уэлена» угля на долго не хватило. Мы простояли в «яме» семь дней, а потом каким-то чудом наш капитан-директор раздобыл разрешение на загрузку полутора тысяч тонн угля и получил распоряжение перебазироваться в Петропавловск, куда обещали доставить припас.
Снова мы в пути, но теперь идём обратно вдоль Камчатских берегов. Все понимают, что это конец. План мы так и не выполним. На море шторма, а киты ушли. Отдельные экземпляры, которые встречаются нам иногда на пути, безжалостно истребляются, в отчаянной попытке наверстать упущенное.
— Чего-то будет… — грустно говорит мне Толик, когда мы с ним вдвоём сидим в бочке, в отчаянной попытке найти «попутных» китов — как думаешь, Витя?
— Тебе-то чего переживать? Пусть у начальства голова болит — ворчу я в ответ — ты марсовый, от тебя ничего не зависит, а то, что что-то будет, даже не сомневайся. Пока мы были в рейсе, всё начальство почти во Владивостоке сменилось, и нам тоже прилетит, к гадалке не ходи.
— Может наверстаем? — обреченно спрашивает меня Толик.
— Да как тут наверстаешь-то?! — в отчаянии махнул я рукой — ты китов видишь? И я тоже нет! А нам до выполнения плана нужно набить ещё больше шестидесяти! «Трудфронт» на ремонте, мы без угля, и максимум на что мы можем рассчитывать, это на охоту в «Авачинском» заливе, и то, из Петропавловска туда будем ходить. А там китов нет! Мы же от туда потому и ушли! У нас месяц остался, и если даже, это по самым лучшим прогнозам, будем добывать по три кита в день, то не успеем!
— Ну так-то да, конечно — грустно соглашается со мной Толян — план в полтора раза увеличили в этот сезон, если бы он такой же как в прошлом оставался, мы бы как раз успели.
— Если бы у бабки был хер, она бы дедкой была! — зло отвечаю я Толяну — всем на это похер. План мы не выполним, это факт! Ты вот чего нагнетаешь?! Смотри давай, китов ищи! Нудишь тут мне на ухо, без тебя тошно!
В Петропавловске «Алеут» встал. Угля не было. Как я и предполагал, теперь на промысел нам пришлось выходить из этой бухты.
Наше начальство стало готовить подушку безопасности для своих задниц загодя, понимая, что по возвращению во Владивосток с них спросят, как с полноценных. Я ощущал это, на партсобраниях, которые теперь проводились практически ежедневно. Сейчас речи замполита и ставшего присутствовать на собраниях капитан-директора, сводилось только к одному. С двадцатых годов, в виду вредительских и откровенно враждебных действий уехавшего в лагеря бывшего начальства, они якобы вволю насмотрелись на всякие хозяйственные несуразицы, и теперь понимают, в какую непомерную цену иной раз обходится малограмотная ретивость бездарных чиновников-вредителей. К ней они, в частности, относил и ничем не оправданный ежегодный рост плана убоя китов. За каких-то пять лет он подскочил в два с половиной раза, и при этом никто не задумывался: а что же будет через пять-десять лет? Последнее время, наблюдая ход промысла в районах моря, еще недавно изобиловавших, китами, наше начальство якобы начинало понимать, что главк ошибся в расчетах на долголетнюю щедрость природы. Почти полностью исчезли синие киты-блювалы. Резко уменьшились встречи с финвалами и горбачами. Правда, удалось почти удвоить число загарпуненных кашалотов. Но ведь завтра и кашалотов станет меньше. Наши партсобрания составляли протокола, решения и обращения к вышестоящему начальству, а я чувствовал своей задней точкой, что моё участие в этих сборищах, добром не кончиться.
Глубокой ночью наш китобоец пришел с добычей (одним небольшим бутылконосом) и без замедления собирался уходить обратно в море, чтобы к утру поспеть на место промысла, находившееся милях в ста или немного более от бухты Моржовой, где раньше стоял «Алеут». Находящийся там «Авангард», сообщил нам по рации, что набрёл на стадо кашалотов и я надеется на хорошую охоту, тем более что ясное небо предвещает хороший день.
Тихая команда, отдали концы, и китобоец, развернувшись в бухте, пошел к выходу в море. Сейчас на мостике стоял только я и рулевой, капитан спит, он и так работает сейчас за троих, а я уже настолько освоился, что могу самостоятельно швартоваться к «Алеуту» и отходить от него. Как только мы оказались у выхода в бухту, я перевожу рычаг телеграфа на «полный вперед», и китобоец пошел быстрее по шуршащей воде. В штурманской рубке штурман записывал время отхода и курс, который я ему сообщил. Над морем стояла луна, и поэтому казалось, что мы идем по серебряной, чуть шелестящей дороге. Эту ночь я почти не спал, но спать и не хотелось, мой организм привык к нагрузкам, а на вахте мне оставалось стоять всего около часа.
Мы шли параллельно далекому берегу Камчатки. Скоро солнце взойдет и будет
