Тайная дипломатия - Евгений Васильевич Шалашов
– Георгий Васильевич, так что вы решили по кандидатуре графа Игнатьева? – напомнил я Чичерину. – Станете предлагать ее Совнаркому или нет?
– А почему бы нет? Игнатьева можно привлечь к работе как специалиста. Но для начала следует выяснить, а желает ли он стать нашим полпредом? Если да, то почему бы не попробовать? Я лично не знаком с графом, но по отзывам – он прекрасный специалист. Думаю, Андрей Анатольевич Комаровский его хорошо знает. Как-никак, они почти год проработали бок о бок. Если соберетесь пойти на встречу с графом, я бы порекомендовал вам взять с собой вашу невесту.
– Я так и сделаю, – кивнул я.
Но для начала нужно вначале выяснить – не поссорились ли два графа, два дипломата? Иначе может получится обратный эффект.
И вот мы с Натальей сидим в угловом кабинете в доме четырнадцать на авеню Элизе Реклю. Квартал новый, престижный, на самом Марсовом поле, и «Железная дева» не просто видна из окна – кажется, руку протяни, можно потрогать. Содержать дом в подобном месте накладно, но положение обязывает, да и деньги у Алексея Алексеевича Игнатьева имеются.
Очередная легендарная личность, встретившаяся мне, опять-таки не походила на живую легенду. Крепкий мужчина, с усами, украшавшими круглое лицо, высокий. Как-никак, в молодости служил в кавалергардах, куда берут только писаных красавцев, физически крепких. А так, обычный дядька.
После взаимного представления, Игнатьев начал разговор.
– Вы готовы сделать мне некое предложение от имени Советского правительства? – поинтересовался Игнатьев. Как мне показалось, с некой иронией. – Что вы мне готовы предложить? Пост в Совнаркоме? Должность начальника академии? А что взамен?
– Еще не знаю, – честно ответил я. – Все зависит от беседы.
– То есть, от нашей с вами беседы зависит, признает ли новая власть меня лояльным к этой власти?
– Алексей Алексеевич, побойтесь бога, – устало произнес я. – Вам никому и ничего не нужно доказывать. Советская власть прекрасно осведомлена о вашей лояльности. Скажу больше – и Москва, и лично товарищ Ленин считают вас если не коммунистом, то сочувствующим. Но самое главное – даже не ваша политическая окраска, а ваш патриотизм. Вы перекрыли доступ нашим врагам к оружию и боеприпасам, хранившимся во Франции. Ни Колчак, ни Врангель не получили ни пушек, ни пороха. Более того, вы умудрились поставить на место расхитителей русской собственности.
– Это когда же, позвольте спросить? – нахмурился генерал, пытаясь вспомнить.
– Тот случай с кабелем, в Марсельском порту, – напомнил я генералу.
О случае с кабелем я помнил из мемуаров самого генерала. Почему это всплыло в памяти, сказать сложно, а дело обстояло так: в Марсель из Одессы прибыло судно, груженое бухтами с морским кабелем, оформленные как собственность одного из французских банков приобретенная в России у частного же лица. Во время разгрузки префект порта засомневался – может ли такой груз принадлежать частным лицам, и сообщил о том в Ликвидационную комиссию. Игнатьев немедленно ответил, что в России такой кабель изготавливался только на казенном заводе города Николаева, и потому частной собственностью быть не мог. А если кто-то из частных лиц, пусть даже это и генерал, продал кабель французскому банку, то сделка незаконна. В результате на груз наложили арест, кабель продали, а выручка поступила на счет генерала.
– Да, было такое, – заулыбался Игнатьев. – Но за эту помощь Советская власть может поблагодарить господина Клемансо. Благодаря его решению я был объявлен единственным представителем русских государственных интересов во Франции. Ни один представитель белых армий не мог предъявлять какие-то претензии.
Чудеса! Клемансо, заклятый враг Советской России, помогал ей сам того не ведая.
– Пока Франция не признала РСФСР, вы по-прежнему остаетесь единственным представителем русских государственных интересов, – заметил я.
– Не совсем так, – покачал головой Игнатьев. – Когда Франция признала де-факто правительство Врангеля, а тот стал поставлять зерно, вести переговоры о продаже русского флота, мне стало сложнее. Маклаков стал послом де-факто. У Врангеля даже хватило наглости потребовать деньги с моих счетов от имени своего правительства, хотя он не объявлял Крымскую территорию государством. Правда, ситуация опять изменилась, и в Крыму новая власть, никем не признанная. Вот я и думаю, а зачем мне все это? Если уж откровенно, то все осточертело. Сколько правительств, организаций, претендующих на государственные деньги. Думаю, а не передать ли мне все счета в распоряжении Французской республики, получить взамен звание бригадира, выйти в отставку, да и жить в свое удовольствие?
Глава одиннадцатая. Двое в комнате. Я и Ленин
– Как добг’ались, Владимир Иванович? – поинтересовался товарищ Ленин, как только я вошел в кабинет.
Я лишь махнул рукой, стараясь сделать это как можно деликатнее. Как добрались? Погано, что тут еще скажешь… Во Францию дорога была не лучше, но прошло больше месяца, уже и позабылись наши мытарства. Сложно дипломатам проехать через три страны, с которыми нет дипломатических отношений. Да, сложно, но можно. Прямого поезда от Парижа до Берлина нет, ехали с пересадками. А у нас чемоданы, четыре ящика с бумагами, да еще и носилки со Скородумовым. Попадавшиеся по пути железнодорожные станции еще не восстановлены, буфетов нет, пирожки тоже не продают. Дикари-с.
Кроме нас в вагоне ехали и французы. Отчего-то все мужчины в военной форме, с манией величия на галльских мордах. Мы с ними не заговаривали, они с нами тоже. После Эльзаса в вагоне стали появляться и немцы. Мужчины смотрели на победителей угрюмо, женщины настороженно. Еще бы… Они теперь оккупированные. Наши соседи-военные смотрели на немцев как победители, бросали им оскорбительные фразы на ломаном немецком. Эх, это вы зря, ребята…
К вечеру добрались до Франкфурта, где пришлось делать пересадку на поезд до Берлина. В столице Германии нас последний раз пересчитали, сверили паспорта со своим списком, со списком Чичерина, двери вагона закрыли. Открыли нас через двое суток в зоне соприкосновения польской армии и РККА, в Бресте. Не знаю, опечатывали снаружи или нет, но выходить из вагона запретили. Возможно, в тамбуре еще и охрана имелась. Неприятно, разумеется, но не смертельно – туалет
