Западный рубеж (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

А ведь «горячие» головы в губисполкоме и в губкоме пытались «наехать» на меня — мол, куда чека смотрит, и почему «подстилки» не в лагере? Пришлось популярно объяснять, что женщины находились на оккупированной территории, посему лучше закрыть глаза на кое-какие вещи. А к вам, дорогой товарищ, встречный вопрос — отчего вы женщин оставили, а сами сбежали? Другое дело, что женщины, имевшие отношения с иностранцами, поставлены на негласный учет, равно как и те семьи, чьи сестры или дочери уехали за границу. Репрессий по отношению к ним не будет, но на контроле это держать надо.

— А что с отцом? — поинтересовался я. Про то, что ее отец — отставной капитан второго ранга болен, знал, но чем именно, уже не помнил.

— Язва желудка, — вздохнула девушка. — Операцию сделали, половину желудка отрезали, он теперь и есть толком не может, да и есть нечего. Врач сказал — кашу на молоке, а где молоко взять?

Неожиданно из глаз девушки потекли слезы, а я совершенно механически прижал ее к себе и погладил по спине.

— Ну, Танюшка, не плачьте, все хорошо будет, — принялся утешать я «валькирию». — Поверьте мудрому человеку. И молоко отыщем, и кашу для вашего папы сварим.

Татьяна, смахнув слезу, отстранилась:

— Владимир Иванович, вы так сказали, будто вы старый, — усмехнулась девушка. — Я для отдела кадров листы учета перепечатывала и вашу дату рождения видела. Вы всего на год меня старше.

Чудеса. Стало быть, девушке двадцать один год? Если честно, на дату рождения внимания не обратил, думал, что ей лет двадцать пять — двадцать семь. Возраст Тане прибавляла ее «корпулентность».

— Вернемся, начальника отдела кадров уволю, — мрачно пообещал я.

— За что? — удивилась Татьяна.

— За то, что секретные сведения посторонним разглашает.

— Разве я посторонняя? — обиделась девушка. — Я же вам лично подписку давала о неразглашении служебных и государственных тайн. Вы мне за нарушение срок обещали, пять лет.

— Пять лет? Всего-то? — переспросил я и покачал головой. — Что-то маловато пообещал. За наши тайны дороже платят. Касательно же посторонняя или нет — здесь другое. Вы не сотрудник отдела кадров, а работник канцелярии, правильно? Ну, к вам-то вопросов нет, а вот начальника отдела кадров сажать нужно, а не увольнять.

До Няндомы успел провести беглый опрос раненых, и мои мысли касательно их цели подтвердились. Да, узнали, что из Архангельска раз в неделю ходит поезд с солью и без охраны, вот и решили его остановить, «прихватизировать» один вагон. Лучше бы все три, но столько лошадей не набрать. Но и один вагон соли — это здорово. Это ж тышша пудов[1]!

Можно бы вагоны разгрузить, спрятать груз в лесу, но время дорого. Пока то, да се, из Архангельска могут солдаты приехать, эти долго разбираться не станут. А кто предложил соль забрать? Да кто-то, вроде Мишка Косой, что на железной дороге обходчиком работает, да Ванька-милиционер. Сколько их было, никто не считал. Может, человек пятьдесят, может больше. Вот телег с лошадьми тридцать, это знали. И оружие у всех есть, как без него?

Из-за тумана не сразу поняли, что бронепоезд идет, а не обычный состав, а когда разобрали, уже поздно было. И тут сразу пулемет застрочил. Знали бы, не полезли.

Няндома — это не только станция, но и вполне приличный поселок, домов на сто. Нам здесь все равно остановку делать, заправляться водой и загружать дрова.

На станции кроме дежурного имелся и телеграфист, и сотрудник трансчека с интересной фамилией Ситник. Коллега уже отправил в Архангельск на железнодорожный вокзал телеграмму об опоздании бронепоезда. Пришлось ему отбивать вторую, мол, прибыли, все в порядке.

Наверное, у меня паранойя, но, если бы Ситник не отправил телеграмму о задержке состава, я бы и его заподозрил в соучастии. Может, прозвенел первый «звоночек», если начинаю подозревать всех и каждого, и в отношении людей начинает срабатывать не презумпция невиновности, а презумпция вины? И не пора ли мне подать рапорт об отставке?

Сотрудник трансчека не обрадовался, когда ему на перрон выгрузили двадцать два трупа, но деваться некуда. Происшествие на его участке, ему и разбираться. Понадобиться помощь — отобьет телеграмму в Архангельск, оттуда хоть Муравин, а хоть даже и начдив помощь пришлют. Впрочем, Ситник сообщил, что в поселке имеется целая рота красноармейцев, оставшаяся с прежних времен, которая все равно ничего не делает.

Поразмыслив, я решил оставить парню и всех задержанных, благо, большинство ранено, и опасности не представляют. А какой смысл тащить их в Вологду, сдавать в транспортный отдел, если все равно разбираться придется на месте?

Начпрода я оставлять в трансчека не стал. Кузьменко провел товарища Прохорова вдоль состава, показал убитых и раненых и лишь потом посадил под замок. Но посидев полчаса в запертом купе товарищ с портфелем сдулся и добровольно признался, что в прошлый раз отдал два мешка соли своим знакомым из Вологды. Мол, семья у них большая, жалко. Но к нападению он отношения не имеет. А то, что соль привозят, это ни для кого не секрет. И охраны у состава нет, не положена.

Будь это в Архангельске, отправил бы паразита в ревтрибунал. А так, кому за него соль сдавать? Так что пусть доводит свое дело до конца, а по возвращении идет и кается Михаилу Артемовичу. Простит председатель губисполкома — так тому и быть, черт с ними. А я уже понял, что как начпродов ни сажай (я уже двоих под тюрьму подвел), лучше не будет. Может, пора расстреливать?

Так что в Няндоме потеряли не час, как ожидалось, а целых три. На всякий случай осмотрели убитых — не встретится ли кто-нибудь из знакомцев, но кроме «холмогорского беглеца» таковых не нашлось. Надо было дождаться красноармейцев, отыскать подходящее помещение. А Ситник, бюрократ этакий, еще и рапорт с меня запросил. Мол, понимаю, товарищ Аксенов, начальники губчека не обязаны писать рапорта простым сотрудникам, но требовалась хоть какая-то бумажка. Про бумажки я не хуже его понимаю, но писать рапорт на имя сотрудника? Хм… У нас, у начальников, свои амбиции, чего уж там. Можно писать на имя Дзержинского, а потому вместо рапорта продиктовал Татьяне «Сопроводительную записку», в которой подробно расписал нападение, героическое отражение атаки, перечислил количество погибших и задержанных. По правилам, следовало перечислить поименно всех убитых и раненых, переданных Ситнику, но это уже перебор, да я и не знал фамилий убитых, кроме опознанного Александром Петровичем.

Так что пусть Ситник расследует, отыскивает сообщников, арестовывает, отдает задержанных под трибунал или сам расстреливает. Да пусть хоть их всех съест, мне уже все равно. Единственное, о чем попросил — чтобы он выяснил, нет ли среди злоумышленников еще кого-нибудь сбежавшего из ХЛОНА, и сообщил в губчека Архангельска. Те пятеро беглецов, теперь уже четверо, все равно висели бременем на моей совести, хотя можно было бы объявить их погибшими. А вот отчего-то не мог. Пусть они наши враги, но на могилы и на строчку в архиве имеют право.

Словом, тронулись уже ближе к полуночи. В график движения поезда «Архангельск — Вологда» мы уже не вписываемся, а машинист вряд ли за ночь сможет наверстать упущенное. Впрочем, нам это и не надо. Скоропортящихся продуктов нет.

Я даже себя похвалил, что накинул на всякий случай лишний день на дорогу, а не то бы точно опоздал на встречу с Феликсом Эдмундовичем, а он человек пунктуальный.

А еще Новак и Холминов доложили, что починили радиостанцию, пытались ловить радиоволны, но безрезультатно, зато воспользовавшись остановкой соорудили на бронепоезде телефон. Точнее, соединили проводами. А я-то думал, для чего торчат эти трубки, похожие на полые консервные банки, но так и не додумался. Еще в прошлую поездку задумывался, и даже мысли приходили, но тут же куда-то ушли. Должно быть стыдно, но я не специалист по ретро-связи, а подсказать начальнику никто не соизволил. Верно, думали, что я и так все знаю. Правда, не знаю, зачем нам понадобится телефон, хотя, если придется вступать в настоящий бой (тьфу-тьфу), с ним гораздо удобнее.