Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — король
— Идею поймал, — ответил я гордо.
— Она еще жива? — спросил он. — Вы ее так шарахнули, у меня чуть сердце не выпрыгнуло.
— Я поймал крепенькую, — объяснил я, — и очень живучую. Надеюсь, живучую.
— Ну-ну, ваше высо... ваше величество?
— Вот-вот, — сказал я, — привыкайте. Неделю будете меня величествовать, а потом разрешу вернуться к сэру Ричарду, а то самого от этого титула что-то дергает. А то и просто к Ричарду. В общем, Скарляндию и Варт Генц помирим на том, что не станет ни той, ни другой. Будет Великая Улагорния!
Он застыл с распахнутым ртом, потом спросил опасливо:
— А это... не слишком?
— Мы должны возродить великую славу предков, — ответил я пламенно и возвышенно. — Да, я вартгенец и сакрантец, но во мне стучит пепел... Улагорна Скачущего, и требует решительно и зело! Дабы, не смотря на. И мы должны, потому что. Даже обязаны, ибо это наш племенной долг! Поступить иначе — оскорбить великих предков, которые все ждут и ждут... а мы все не, хотя могли бы обло весьма, да.
Альбрехт наконец пришел в себя, зябко передернул плечами, взгляд немного тревожный, но сказал задумчиво:
— А что... это может сработать... Вы еще это, скажите что-нить вот таким голосом и с пылающими очами. И меня доубедите, и сами поупражняетесь.
— Полагаете, — спросил я, — лордов придется убеждать долго?
Он помотал головой.
— Их нет, но народ консервативен. Да и лорды постарше будут осторожничать.
— Это еще не все, — сказал я с подъемом. — Дабы еще больше повысить статус, вольем в это новое могучее и так долго ожидаемое простым народом государство Мечты весьма богатые земли ликвидированного образования...
— Ваше величество?
— Вот-вот, — одобрил я, — именно с такой интонацией!.. Вы что, не помните, какое образование мы ликвидировали?
Альбрехт развел руками.
— Кто знает, что вы могли еще сейчас вот ликвидировать. Вы уже столько всего и всяких наликви-дировали... А если еще и образование ликвидируете, гм... А в самом деле, кому эта грамотность нужна?
Я огрызнулся:
— Если я вырывал всякие там сорняки, то посадил семян и взрастил их еще больше! Хоть и не помню, чего. Я говорю про Эбберт, разве непонятно?.. Помните, был когда-то в древности такой? Еще в прошлом году его уже не стало, теперь нет и больше не будет.
— А вдруг? — спросил он невинно.
Я посмотрел зверем.
— Как это? Государства не грибы, сами по себе не растут. Их взращивают долго и старательно, а сломать может любой дурак, оказавшийся на троне. Так что Эбберт — отныне это географическое понятие. Не больше.
— А теперь придаток Скарляндии?
— Улагорнии, — уточнил я, тут же поправил себя: — И не придаток, а просто ее земли. Территории. Самих эббертцев отныне не будет, а только улагорнцы. И вообще «эббертец» моим повелением будет зачислен в ругательные слова.
— Лучше без повелений, — сказал он.
Я посмотрел привычно зло, подозревая подковырку, подумал, махнул рукой.
— Да, такое лучше вводить снизу. Как инициативу масс. Тогда любая дурь закрепится.
Он осушил кубок до дна и сказал хриплым голосом:
— Хорошо, займусь. Но скажу, ваше величество.... У вас и размах!
— Надо, — ответил я. — Осторожничать будем в старости.
— Если доживем, — согласился он.
Во дворец все прибывает народ, все вельможные лорды уже здесь. Даже те, что продолжают относиться враждебно, словно мы те же мунтвиговцы, однако наш скорый уход, который неизбежен, примиряет со всеми.
Многие спешат воспользоваться последней возможностью и показаться великому завоевателю, вдруг да пригодится в будущем.
Мои военачальники все здесь, даже Макс и Норберт, хотя и дергаются, оставив войска на заместителей и помощников, в великом возбуждении главы торговых гильдий, все готовятся сразу с весны отправлять караваны на юг, где теперь моим словом будут открыты все границы.
Епископ Дециллианий пришел благословить на дорогу, сдержанный, учтивый, с чисто выбритым лицом, я заметил, что почти никогда не смотрит в глаза, а если взглянет, тут же отводит, обычно поглядывает искоса или чуть исподлобья.
— Благослови вас Господь, — сказал он, — мы все будем молиться за вас, ваше высочество.
— Аминь, — ответил я благочестиво. — И спасибо на добром слове.
— Избегайте соблазнов, — добавил он, — как вам это все еще удается, что говорит о несвойственной вашему возрасту мудрости и осторожности.
Я ответил так же учтиво:
— Тот свет, что заложил в душу Господь, дает мне разум и предвидение, а гнусное наследие Змея, что в каждом из нас, снабжает чувствами и предчувствиями...
Он взглянул остро и тут же отвел взгляд.
— Опасное соседство.
— Знаю, — ответил я. — Однако все мы в руке Господа.
Он покачал головой.
— Опасайтесь принять от Змея больше, чем от Адама!
— Увы, отец Дециллианий, — ответил я смиренно, — это я сам по дороге скитаний по суетной жизни подхватил нечаянно, как простуду, некую черноту... и теперь она во мне, что поделаешь.
Он перекрестился.
— Молись, борись, избавляйся.
— Но и она, — возразил я, — служит мне, потому что заинтересована, сволочь, чтобы я уцелел в жерновах нашего неласкового мира.
— Иногда достойнее погибнуть, — сказал он сурово, — чем жить... недостойно!
— Согласен, — сказал я, — иногда. Но если я недостойными поступками спасу жизнь многих достойных людей... то зачтется мне или нет? Или все равно в ад?.. Это важный вопрос, святой отец.
Он перекрестил меня и ответил тяжелым голосом:
— Слишком важный, чтобы на него был простой ответ. И однозначный. Тысячи философов всех времен пытаются найти ответ... Иди с миром, мятущаяся душа, и пусть Господь присматривает за тобой в нелегком пути поисков истины.
— Мир держится не на черепахе и не на слонах, — ответил я. Он нахмурился, я торопливо добавил: — Отец Дециллианий, он на плечах и спинах подвижников, что жертвовали всем и даже отдавали жизни... что жизни?., чтобы мы вот, будущее поколение, жили и... что, дабы лежали на диванах?
Его настороженность немного улетучилась, он сказал негромко:
— Продолжай, сын мой.
— Мы обязаны продолжать их дело, — сказал я с нажимом. — Они спасали мир в прошлом, мы должны спасти его сейчас. Иначе недостойны своих отцов.
Он задумался, мне представилось, что он видит тысячи героев, отдавших жизни за прогресс: монахи, аскеты, философы, ученые, политики, военачальники — все они стоят плотно, пригнув головы и держа на плечах ровную, как срезанную бритвой, поверхность Земли, что слегка выгнута кверху и похожа на выпуклую линзу, такой представляли ее уже продвинутые мыслители, отказавшись от старой теории плоской Земли.
Даже я на мгновение представил эту символическую картину. Все мы склонны к поэтическому или образному мышлению, и папа римский, думаю, еще в большей степени, чем остальные политики, хотя он и политик в каждом слове и жесте.
— Да, — ответил он наконец, — мы обязаны.
Еще раз перекрестил меня, я поцеловал ему руку и, быстро повернувшись, широкими шагами вышел на улицу.
Глава 4
Во дворе уже сухо, жаркое солнце выжгло остатки застрявшего между плитами снега, только в самых дальних углах, куда не достигают знойные лучи, остались темнеющие сугробы.
Все стены расцвечены знаменами, баннерами и пурпурными полотнищами, что свешиваются с балконов, лорды в ярких цветных одеждах, мир дрогнул от их радостного крика.
Я вскинул руки в ответном приветствии, а из конюшни уже бегом ведут в сопровождении возбужденного Бобика красавца арбогастра в полной сбруе, под моим седлом и с увесистым седельным мешком сзади.
Ко мне подходили один за другим Альбрехт, Клемент, Сулливан, Мидль, Сандорин и прочие-прочие уже овеянные славой полководцы, среди которых даже юный Макс выглядит грозным и умелым военачальником, одержавшим множество побед.
— Увидимся, — повторял я, обнимая их по очереди. — Увидимся... увидимся... скоро все увидимся!.. И закончим свой победоносный поход такими победами, каких еще не знал мир!
Сулливан прогудел мощно:
— И так вроде бы...
— Будут еще грандиознее, — заверил я. — Герцог, мы не закончили поход по долинам и по взгорьям!.. Мы его только начинаем.
Он покрутил головой, а я уже обнимал Клемента, а в самом конце обнял Зигмунда, остальным Лихтенштейнам, милостиво поулыбавшись, сказал торжественно:
— Барон, вам выпала самая опасная и ответственная часть задания. Я уведу армию ближе к югу, так надо, а вы останетесь представлять наши интересы в Сакранте. Кто знает, куда ушел Мунтвиг?.. Вы примете первый удар, если Мунтвиг появится снова.
Он сказал воспламененно:
— Ваше высочество!.. Это великая честь...
— Помните, — сказал я, — Сакрант теперь дружественное королевство. Но жизненный опыт подсказывает, что с сильными дружат почему-то охотнее. Надеюсь, вы поняли.
