Юрий Нестеренко - Юбер аллес (бета-версия)
- А ты сам давно из России? - спросил Майк.
- Я что, такой старый? - усмехнулся Николай. - Я здесь родился. Отец политруком был. Не то чтобы особо идейный, просто время такое было, что самая удобная карьера - по партийной линии... Ну а когда все так обернулось, драпанул из Мурманска с последним британским конвоем. Мать к нему только в пятьдесят четвертом выпустили. Тогда в Райхе Обновление было, вроде как свободы больше стало, ну и в России тоже гайки поослабляли. Хотя, надо отдать должное Власову, он еще в сорок третьем указ издал, чтобы семьи партийцев не трогали. Имущество только отбирали, как "приобретенное за счет незаконных привилегий", да и то у родни шишек, не у рядовых. Не стал, значит, мстить. У него самого-то большевики жену расстреляли, причем вторую уже, первая еще в тридцатых в лагерях сгинула... правда, он, говорят, в Германии быстро утешился... А мой отец, представь, так одиннадцать лет верность матери и хранил. Прямо хоть сценарий для Холливуда пиши. По крайней мере, - Николай вновь усмехнулся, - такова официальная версия.
- Значит, ты вообще не был в России? - Майк почувствовал разочарование.
- Это ж не на Хавайи в отпуск махнуть! Чтобы нашего брата-эмигранта хоть по туристической визе пустили, это ж такой геморрой... Да и не очень-то и хотелось. В гробу я видал и коммуняк, и власовцев. Мне и здесь хорошо.
- Мне казалось, тебе не очень нравится Америка, - язвительно заметил Рональдс.
- Ну, по большому счету... ты не обижайся, Майк, Америка, конечно, дерьмо. И Россия тоже дерьмо. Но американское лучше пахнет, - Николай чокнулся со стоящим на столике пустым стаканом Майка и осушил очередную порцию. В графине оставалось на донышке.
- Может быть, тебе хватит? - обеспокоенно спросил Майк.
- Не учи русского водку пить... Ты куришь? - Николай достал распечатанную пачку "Винстон" и приглашающе протянул ее Рональдсу.
- Нет, - поспешно закрылся рукой Майк. От прокуренной атмосферы заведения у него уже начинала болеть голова.
- Ну и правильно, - сказал Николай, выуживая сигарету и вставляя ее в рот. - Никогда не начинай, - добавил он, щелкая зажигалкой. Затянувшись, он блаженно откинулся на спинку стула и тонкой струей выпустил дым к потолку. - Вот, кстати, ещё одна причина не тосковать по российским просторам. Я без никотина не могу.
- Значит, ты не чувствуешь ностальгии? - вернулся к прежней теме Майк, в свою очередь, стараясь отодвинуться подальше от ядовитого дыма.
- Делать мне больше нечего... Вот мои родители - те да, отец особенно, до последнего дня... пролетарский интернационалист, blin... Смешно просто, какими патриотами России становятся те, кто когда-то бежал от этой страны, как от чумы. Есть в нашем доме такая тетя Циля - стопроцентная юде. Так вот, вообрази, ударилась в православие, крестилась под именем Галины, посещает все службы в церкви... И, кажется, уже сама уверовала в то, что у нее в родне были белые офицеры. Или вот еще один сосед, сумасшедший старичок... тихий такой и безвредный, но каждый день начинает с чтения русских газет. Нет, не местных иммигрантских, а настоящих, тамошних. Их здесь можно достать. Ну это бы ладно - но он читает их все. То есть все, которые достанет, конечно - как будто они пишут не об одном и том же, там же вся пресса под каблуком у государства! Бывало, с утра встретишь его в подъезде: идет, нагруженный ворохом... некоторые, по виду, из мусорных баков возле российского посольства тягает... Давно, правда, его уже не видел. Может, помер. А может, забрали в клинику для престарелых, наконец. Ну а уж все праздники отмечать - это тут вообще святое. Ты бы заглянул сюда на 7 ноября и на православную пасху... что интересно - одни и те же лица.
- А ты?
- А мне просто нравится, как здесь готовят, - Николай наполнил стакан в последний раз. - И водка здесь хорошая. Жаль, цены в последнее время выросли. Хоть я и могу себе это позволить, а деньги лишними не бывают.
- А что ты делаешь, чтобы жить? - Майк употребил стандартное американское выражение, означающее "кем ты работаешь?"
- Дышу, ем и сплю, - осклабился Николай. - Шутка. Если серьезно, я сисадмин в конторе тут неподалеку. В Южной башне Близнецов. Заведую локальной сетью и все такое. Что ты на меня так смотришь? Ты думал, я русский мафиозо?
- В первый момент было такое подозрение, - улыбнулся Майк. - Но потом, после всех этих рассказов, я решил, что ты историк или что-то вроде этого.
- Просто с детства родители компостировали мне мозги своим русским патриотизмом, вот я и решил разобраться во всем сам. Прочитать побольше, и тех, кто славит Россию, и тех, кто ругает. Выяснилось, что первые рисуют еще более неприглядную картину, чем вторые. Одно дело - просто указать на пороки, а другое - гордиться ими... А ты где работаешь?
- Представь себе, почти там же - в Северной башне. WNYC, Общественное радио Нью-Йорка.
- Близнецы, - протянул Николай и раздавил сигарету в пепельнице. - Нерушимый символ американской демократии. Так, Майк?
- Ты иронизируешь? - догадался Рональдс
- Просто не понимаю, зачем было громоздить посреди Нью-Йорка эти два совершенно безвкусных дрына. У Крайслера или Эмпайра хоть есть своя эстетика. А тут - просто пара пара-ллелепипедов, - несмотря на выпитое, Николаю все уже удалось не сбиться в трудном слове. - Ладно японцы, у них земли мало. Но у нас-то? Горизонтальный путь проще вертикального. Ты можешь объяснить, какой смысл в зданиях, где даже авария лифта может стать причиной трагедии, я уж не говорю о пожаре где- нибудь в середине? А уж если это все когда-нибудь рухнет...
- Конструкцией предусмотрены любые чрезвычайные ситуации, - возразил Майк. - Близнецы не могут рухнуть.
- Ага, - кивнул Николай. - А "Титаник" не мог потонуть. Близнецы - это просто еще один американский выпендреж. В них нет никакого смысла, кроме размера. Как у подростков, которые меряются членами. Дядя Сэм стремится показать всему миру, что у него больше. Прямо по Фройду.
- А что стремится показать миру Московская телебашня?
- Очевидно, четыре всероссийских телеканала, - рассмеялся Николай. - "Говорит и показывает Москва!" Кстати, а что ты делаешь на радио?
- Я репортер.
- Да-а? А я подумал, наш брат технарь. Погоди, уж не собираешься ли ты делать репортаж о русском кабаке?
- Нет-нет... но... знаешь, Николай, через несколько часов я лечу в Россию, - признался Рональдс почти извиняющимся тоном.
- Вот как?
Николай смотрел на него странным взглядом. Майк пытался понять, что выражает этот взгляд. Зависть, любопытство, может быть, досаду и злость? Нет, все не то...
- Кан-фет-ки ба-ра-а-а-а-ночки! - блеяла певичка, высоко вскидывая ноги.
- Будь там осторожен, Майк, - сказал, наконец, Николай.
Kapitel 9. 4 февраля, понедельник, утро. Москва, Трубниковский переулок, 30.
Будильник надрывался. Власов встал с кровати, сунул ноги в зеленые резиновые шлепанцы, пересек комнату: он всегда оставлял будильник вне пределов досягаемости, зная, как просто выключить его и продолжать спать. Взяв часы в руку, утопил красную кнопочку. Резкий пиликающий звук, однако же, не прекратился. Фридрих удивленно помассировал кнопку, затем, убедившись, что она, очевидно, сломалась, вытащил батарейку.
Будильник продолжал звонить.
Фридрих чуть ли не минуту пялился на него в полном недоумении и крутил в руках непокорную вещицу. Вместе с недоумением росло раздражение - уж больно противным было пиликанье. Проблема, конечно, была смешной и нелепой, но хоть как-то заткнуть взбунтовавшийся приборчик было необходимо. Власов вернулся к кровати и сунул будильник под подушку, затем накрыл одеялом. Звук не только не исчез, но даже не стал тише. Власов немного подумал, и решил, что если враг не сдаётся - его уничтожают. Он извлёк пластмассовую коробочку из-под подушки, бросил на пол и раздавил ногой. Вещица хрустнула, из-под тапочка выкатилось какое-то колёсико. Ничего не изменилось: в ушах по-прежнему стояло мерзкое "пиу-пиу".
Только тут Фридрих разлепил веки по-настоящему и осознал, что нелепая борьба с будильником ему приснилась. Тот все еще пиликал где-то на подоконнике, честно исполняя свой долг.
Он потянулся, с неудовольствием услышал хруст позвонков. Сел. Пошарил ногой по полу. Никаких дурацких резиновых шлепанцев там, конечно, не было (приснится же такое уродство!), но и его домашние туфли с меховой опушкой что-то не попадались - должно быть, перед сном запихнул их слишком глубоко под кровать. Ладно, для того, чтобы взбодриться, пройтись босиком по холодному полу даже полезно... Зевая во весь рот, Фридрих поплёлся выключить будильник. Посмотрел на время и с крайним неудовольствием отметил, что противился пробуждению больше пяти минут. В ситуации повышенной боеготовности он уже должен был за это время добежать до самолета и сидеть в кабине... Все-таки кабинетная работа сильно расхолаживает.
