Пирс Рид - Тамплиеры
Следуя уставу Бенедикта Нурсийского и, вероятно, во избежание других форм сексуального порока в спальнях, где располагались рыцари на ночлег, «до самого утра должны гореть светильники», а спать тамплиерам полагалось «в рубашке, штанах, обутыми и с поясом». Возможно, это делалось и для того, чтобы они могли быстро вступить в бой в случае внезапного нападения: «Мы приказываем иметь всем такие одежды, чтобы каждый мог спокойно сам одеваться и раздеваться, обуваться и разуваться». Ответственный за обмундирование не должен был «раздавать слишком длинные или слишком короткие одеяния, а обязан подбирать соразмерные одеяния тем, кто будет ими пользоваться, в соответствии с размерами каждого». Волосы всем рыцарям следовало коротко стричь, а вот бриться им не разрешалось, поэтому все храмовники были бородатыми. Во внешнем виде не дозволялось никаких модных атрибутов – предписывалось общим указом, чтобы «ни один постоянный брат (frater remanens) никогда не имел меховой одежды или одеял, сделанных из овечьего или бараньего меха», и «не носил остроносой обуви и шнурков… ибо все эти мерзости пристали только язычникам».
Как и монахи, рыцари должны были принимать пищу в трапезной и в тишине. А поскольку, «как известно, употребление мяса в пищу является способом развращения плоти», то мясо разрешалось лишь три раза в неделю: полное его запрещение могло подорвать физические силы воинов. По воскресеньям рыцарям и священникам разрешалось по два мясных блюда, а оруженосцам и сержантам – только одно – и «пусть благодарят Господа и за это!» В понедельник, среду и субботу братья получали два-три овощных блюда с хлебом. По пятницам устраивались посты, а в течение примерно шести месяцев – со Дня всех святых (в ноябре) до Пасхи – еда резко ограничивалась. От поста освобождались только раненые и больные. Десятая часть пищи тамплиеров и все, что оставалось после трапезы, отдавались нищим.
Столь суровый Устав был продиктован опасениями Бернарда Клервоского и других отцов церкви, что без строгих монастырских ограничений рыцари-тамплиеры могут снова перевоплотиться в грешных мирян. Орден получал право на пользование земельными владениями, домами и людьми, обязываясь «править ими по справедливости». Храмовникам также разрешалось взимать десятину, дарованную светскими или духовными властями. Охота, в том числе соколиная, была запрещена. Исключение было сделано лишь для охоты на львов, которые, как сатана, «ходят кругами, выискивая, кого бы пожрать». Запрет налагался не только на остроносые туфли и шнурки, но также на золотые и серебряные украшения на оружии и лошадиной упряжи, а походный мешок для продовольствия предписывалось иметь только из льна или шерсти.
Братьям следовало воздерживаться от легкомысленных замечаний в своих беседах – «говорить просто, без смеха и смиренно немногие, но разумные слова и не кричать», ибо «в многословии всегда кроется порок». Было запрещено хвастать своими прошлыми подвигами: «Со гневом запрещаем, чтобы какой-нибудь постоянный брат дерзнет вспоминать с братом своим или кем-либо другим те, лучше всего сказать, глупости, которые он в неумеренном количестве произносил в миру во время военной службы, и услаждения плоти с нич-тожнейшими женщинами». Бедным воинам Христовым предписывалось «избегать соперничества, зависти, недоброжелательности, ропота, сплетен, злословия и бежать их, как некой чумы», а в качестве профилактического средства против зависти, запрещалось «просить себе коня или оружие, принадлежавшее другому брату», и «только магистру позволено давать коней или оружие кому угодно и вообще кому угодно какую угодно вещь».
Было очевидно, что рыцарям неизбежно придется вступать в контакт с мирянами, однако им запрещалось «без позволения магистра… идти в селения, кроме как ночью помо-литься у Гроба Господня и у других молитвенных мест, которые находятся в пределах града Иерусалима». Но даже и в этих случаях братьям предписывалось ходить парами; и, если бы пришлось остановиться на постоялом дворе, «никто из братьев, либо оруженосцев, либо сержантов не может войти в покои другого, чтобы увидеться или побеседовать с ним без предварительного разрешения».
Как и монастырский аббат, магистр обладал неограниченной властью. «Подобает тем рыцарям, которые считают, что нет ничего любезнее Иисусу, чем послушание, беспре-кословно повиноваться магистру ради своей службы, так как они принесли обет, ради славы высшего блаженства или страха пред Геенной. Следует же так соблюдать послушание, что-бы, когда что-либо будет приказано магистром или же тем, кому он это поручил, тут же это исполнить без промедления, словно приказ отдал сам Христос». Магистр при желании мог советоваться с наиболее мудрыми и опытными из братьев, а в серьезных делах собирать общий совет, дабы выслушать мнение всего собрания и «сделать то, что является лучшим и более полезным, по мнению магистра». Магистр и орденское собрание – так называемый «общий капитул» – имели право наказывать братьев, нарушивших обет.
Среди семидесяти трех статей этого орденского устава, одобренного на Соборе в Труа, около тридцати основаны на правилах, разработанных в свое время Бенедиктом Нурсийским. Бернард и другие церковные иерархи скорее стремились превратить рыцарей в монахов, чем сделать из монахов рыцарей. Разумеется, в этом уставе встречаются и некоторые военные положения – в частности, определяющие количество лошадей, которыми может распоряжаться рыцарь; имеется даже параграф о допущении – из-за жаркого климата заморских земель – в летнее время заменять шерстяные рубахи на холщовые. Однако весь документ явно направлен на «спасение рыцарских душ», а не на организацию действенной охранной службы. Католические иерархи, похоже, не предвидели, что внедрение строгой монашеской дисциплины среди профессиональных военных – да еще впервые за все время после падения Западной Римской империи – придет к появлению высокоорганизованной и дисциплинированной тяжелой кавалерии, заметно превосходящей по мощи воинские подразделения, основанные на весьма непостоянной личной преданности сеньору или набранные из наемников.
Однако орден рыцарей Храма вполне мог оказаться и мертворожденным, если бы не получил столь явного одобрения на церковном Соборе в Труа, решение которого позднее благословил и папа Гонорий II. Столь успешный исход во многом был предопределен поддержкой Бернарда Клервоского, которую тот возобновил по возвращении в Клерво. Там он написал духовное воззвание «Dе laude novae militae», что по-латыни значит «Во славу нового рыцарства». Был ли этот труд вызван развернувшейся против тамплиеров критикой? По возвращении в Иерусалим Гуго де Пейн получил письмо некоего Гио, пятого приора цистерцианского аббатства. Это был весьма уважаемый монах, который считал своим долгом убедить тамплиеров, что их призвание – в духовной сфере, а не в военном деле. «Абсолютно бесполезно атаковать внешних врагов, если вначале мы не победим врагов в самих себе». Копии своего письма он направил в Иерусалим с двумя миссионерами и настоятельно просил Гуго зачитать это послание всем членам ордена.
Можно не сомневаться, что именно Гуго настоял на том, чтобы Бернард написал свое «Dе laude…» и тем самым успокоил озадаченных тамплиеров и потенциальных новичков: сам клервоский аббат пишет во введении, что взялся за перо лишь после третьей просьбы. В своем трактате он обращается к братьям, призывая остерегаться искушения дьявола, ко-торый попытается извратить их добрые намерения, направить их усилия на убийство врагов и разжигание военного костра и отвлечь от благородной и богоугодной цели призраком «большего добра». Тамплиеры, как он считал, являли собой новую ступень в жизни церкви, а их задачи «резко отличались от традиционного рыцарства»: вместо убийства людей, которое само по себе зло, следует бороться со злом – иначе говоря, заняться истреблением зла, что является несомненным благом. Бернард ничуть не сомневался, что Святая земля является наследственной вотчиной Иисуса Христа, незаконно захваченной сарацинами. Большая часть его трактата посвящена отшсанию жизни и страданий Христа. Так он пытался убедить тамплиеров, что на их долю выпала высокая честь пройти той же дорогой, что и Спаситель. Но самое главное – физическая реальность Святого Гроба Господня напоминает всем христианам, что именно Он когда-то победил здесь смерть.
«Воодушевленные идеей спасения своих душ, рыцари бесстрашно обрушились на врагов христианства, уверенные в том, что, и мертвые, и живые, они обретут Божественную любовь Иисуса Христа. И в каждой воинской стычке они мысленно повторяли примерно такие слова:
"Живые и мертвые, мы все принадлежим Богу. Слава победителям, вернувшимся с поля битвы! Но благословенны и мученики, павшие в сражении! Присоединяйтесь, храбрые мужи, если готовы жить и сражаться за Господа. Жизнь действительно прекрасна и победа восхитительна, но… лучше всего этого смерть. Ибо погибших в бою благословляет сам Господь. Насколько же более благословенны павшие во имя Господа?"»
