Николай Грошев - Толеран (СИ)
— …то были бы мы с тобой дезертирами. — Следя глазами за сонмом самолётов врага, проговорил задумчиво Эрни. — А чуть позже и стали бы трупами.
— Какого хрена? — Рыкнул Барни. — Валить надо!
— Надо…, сейчас только… — Эрни перевернулся на спину и подполз к краю ямы. Выглянул. — Вот мать твою…
— Шнель! — Рявкнули ему сверху. Это владелец винтовки рявкал. Тот, что её дуло к его носу сейчас приставил. В форме с серебристыми молниями и таким же, очень маленьким металлическим, орлом на груди. Эрни поднял руки и стал осторожно подниматься. Взрывы вокруг больше не гремели. Вокруг вообще было тихо. Только самолёты в небе едва слышно гудят своими двигателями, да кое-где слышно немецкую речь…, но в основном слышались рычащие звуки японских слов.
— Откуда их столько набежало? — Изумлённо прошептал Барри, когда оба они встали на ноги, под прицелом уже двух винтовок и одного автомата. — Ведь не было никого!
— Шнель!
— Шустрые твари… — Проворчал Эрни и так же ворча, стал выбираться из ямы.
Генерал Тагава шёл точно по центру улицы. Вокруг было тихо, только шаги своих солдат он слышал. И треск пламени — вокруг много чего горело. Машины, дома, мёртвые тела. Всё это чадило чёрным жирным дымом, особенно горящие тела и запах был соответственным продукту горения. Но генерал дышал размеренно, глубоко. Он не обращал внимания на вонь — мёртвый враг не может пахнуть плохо. Он не обращал внимания на рану в плече, полученную всего несколько минут назад в коротком бою, в том здании, где засели одни из последних защитников столицы США. Генерал Тагава шёл вперёд, к месту, куда уже стекались все имеющиеся в наличии войска — как его, так и войска противника. Он шёл к главному дворцу уже рухнувшей империи напыщенных американцев. Шел, не взирая на опасности, не взирая на возможность смерти. Ямамото Тагава был достоин предков, достоин тех, чей меч сейчас покоился в его правой руке. Уже обагренный кровью врага, сейчас он заметно потяжелел, но разве это остановило Йомура Тагава, когда он шёл в бой против самураев клана Шибуцу? Нет! Он затянул обрубок левой руки кусочком ткани, остановив кровь, и шёл — как подобает самураю, шёл без тени страха, не взирая на слабость плоти. И Йомура выжил, и не просто выжил в том бою — он прославил своё имя в веках! Четыре века назад закончилась битва, в которой Йомура заслужил честь и славу, а о его подвигах ещё помнят люди. Разве мог Ямамото Тагава опозорить имя своего предка, имена всех своих пращуров? Не мог. Он должен был сражаться, пока кровь течёт в его жилах, а сердце бьётся!
Скоро начнётся последний бой для мягкотелой Америки. Вскоре гонг судьбы ударит в последний раз для этого народа и его земли. Япония станет сильнее, когда исчезнет с лица земли такой народ как Американцы!.. И китайцы. Китайцы точно должны исчезнуть. От них пользы ещё меньше чем от жирных американцев.
Ямамото не сбавляя шага, указал мечом на два более-менее уцелевших здания впереди. Без единого слова несколько десятков солдат бросились в рассыпную и начали окружать здания. Если там укрылись американцы, им конец.
Очень скоро начнётся этот бой, очень-очень скоро. В нём всё решится. В нём будет Судьба всего американского народа и Великая победа Японского оружия!
Даже здесь, даже в этом ужасном месте Ямамото Тагава, сохранял прямой спину, головы не опускал и смело смотрел на любого — будь то человек, деливший с ним пространство, как и он вынужденный терпеть своё унизительное положение или один из охранников. Ямамото не потерял чести, он не сдался, не сложил оружие — он попал сюда иначе, чем большинство остальных. А остальных тут было много — русские, угрюмые, одинаково злобно смотревшие из-под лобья и на охрану и на товарищей по несчастью; американцы, даже сейчас в большинстве своём не унывающие, способные даже анекдоты друг другу рассказывать; французы и англичане, уныло смотревшие в землю, сломленные и признавшие поражение…
— Осколки войны, кусочки потерянной чести своего народа… — Пробормотал Ямамото, хмуро покачав головой.
— Смотри-ка, япошка этот говорить умеет. — Сказал сидевший рядом американец, ещё минуту назад смеявшийся над какой-то шуткой товарища. Он подмигнул японцу, грязному, оборванному, как и все, но державшемуся так, будто облачён он был в королевский наряд. И корону. — Барри, что б меня черти разорвали, но я эту макаку отчего-то уважаю! Барри?
Он толкнул локтем о чём-то задумавшегося товарища. Тот вскрикнул и ругнулся.
— Что пристал? — Рыкнул американец и шумно почесал шею. — Чёрт… — Тонкая плёнка грязи рассыпалась и упала за ворот когда-то синей, а теперь тёмно-серой от грязи, рубахи.
— Япошка говорю молодец.
Барри глянул на япошку. Пожал плечами:
— Да мне плевать Эрни.
— Эх…, - Эрни грустно опустил глаза, заметил что-то над головами военнопленных и хохотнув снова, толкнул друга локтем, — смотри на того фрица: как гусь вышагивает!
Барри кинул взгляд в указанную сторону. Сначала ничего особенного не увидел. Море грязных голов, грязных людей. Все сидели на земле и смотрели на неё же. Кто-то разговаривал, но в основном просто молчали — это тут называлось прогулкой. Дальше стоят деревянные бараки, широкая полоса «земли отчуждения» ограниченная красными колышками, металлический забор, увитый колючей проволокой, вышки. В полосе отчуждения вышагивает охранник с винтовкой заброшенной на плечо. В плаще, кепи и с внушительным пузом. Пузо он выставлял далеко вперёд, пухлое лицо держал очень серьезным и оттого походил больше на поросёнка, чем на гуся. Барри прыснул, а потом, не удержавшись, весь затрясся от хохота. Зажимая рот обеими руками, он согнулся, и теперь видно было только его дрожащую, будто от сдерживаемых рыданий, спину.
Ямамото послал американцам презрительный взгляд. Речи их он не понимал, но и их веселья тоже! Они проиграли, потерпели поражение в своей битве и сдались на волю победителя — они просто не должны были радоваться! Как они живут с таким позором?
Он не проиграл. Он не сдался. Он ещё не был в своём последнем бою. Его оглушили, подлым ударом в спину и когда он пришёл в себя, то обнаружил что вокруг множество разных людей — в маленькой тесной комнате. Одну из стен комнаты они немного приоткрыли, и в узкую щель тянуло холодом, и было видно быстро проносящиеся мимо зелёные поля…, теперь поля жёлтые. Скоро зима. Их привезли сюда, в этот лагерь, где уже существовали тысячи людей. Американцы, французы, евреи, русские — и он. Больше японцев он тут не видел. И он ждал. Однажды наступит подходящий момент, подходящий для его последнего боя…
Ямамото резко вздёрнул подбородок. Хмуря лоб, он посмотрел направо, медленно повернул голову налево. Странный холодок прошёл по его спине — что-то скоро должно произойти. Он чувствовал. И сейчас искал глазами другие знаки грядущих событий, из которых он вряд ли выйдет живым.
Ничего особенного он не видел. Уже давно знакомая картина сотен и сотен грязных голов. Серо-чёрное море из сотен осколков войны. Среди которых выделяются, словно тёмные пятна на белом полотне, русские…, Ямамото напрягся всем телом. Он чувствовал злобу, ярость и угрюмую решимость. Такое он уже ощущал. Когда поднимался в атаку, будучи молодым солдатом. Когда сотни, таких как он, шли почти наверняка на смерть. Только в этот раз он сам не ощущал этой угрюмой решимости пополам с яростью. Не он — кто-то другой был переполнен этими чувствами…, и этот кто-то был не один. Прошло много долгих минут, прежде чем ищущий взгляд Ямамото остановился. Русский, он почувствовал его взгляд и, приподняв голову, посмотрел на него. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. А потом Ямамото опустил голову. Опустил немного и поднял. Грязное лицо русского треснуло кривой улыбкой. Он кивнул в ответ и отвернулся.
Ямамото застыл подобно статуе и, прикрыв глаза, глубоко и медленно дышал — пришёл его час. Он чувствовал, он знал. Как? Он не интересовался этим. Ямамото просто знал, что в ближайшие пару часов он погибнет, как и должно погибнуть настоящему Японцу и самураю. Он готовился принять с честью свой последний бой, на чужой земле.
— Уверен? — Проговорил седой человек, чью седину не могла скрыть даже грязь.
— Да. — Ответил Алексей, так же не повернув головы и почти не шевеля губами. Человек, представлявшийся старшиной и не желавший называть своего имени, хохотнул и проговорил:
— Ну смотри, Лешка. Если они не поднимутся, все ляжем.
— Поднимутся. — Уверенно ответил бывший школьный учитель, так и не согласившийся надеть форму победителя…, он не верил всё же, что они победили. Шёл 1950 год — опять же если верить немцам. Сам он давно уже потерял счёт времени. Он был абсолютно уверен, что немцы не смогли победить. Пусть говорят что хотят — он не верит их лжи. Не мог Советский союз пасть перед ними! Тем более не смогли бы эти хвастливые фрицы победить всех: и американцев и всю Европу! Фашисты — что ещё от них ждать? Только их грязную ложь…
