Александр Холин - Беглец из Кандагара
ГЛАВА 7
Скорый поезд, упрямо раздвигая металлическим лбом закатный воздух Средней Руси, мчался вперёд к своему светлому, радостному и праздничному завтра. Ведь утром должен настать конец затянувшемуся путешествию, и бесконечные рельсы упрутся в тупик Павелецкого вокзала в Москве или, как этот город часто называли особенно в последнее время, Третьем Риме.
В тесном вагонном купе за столиком, заваленным различной закуской и бутылкой настоящего армянского коньяка, примостились трое пассажиров. Неизвестно, как водится в других странах, только в России, особенно под шашлычок с коньячком, почти всегда велись политические беседы, а чаще всего — исповеди. И эти вагонные исповеди всегда были в порядке вещей. Никого не удивляло, что кто-то из пассажиров купе вдруг начинал признаваться сокупейникам в таком, в чём никогда бы не признался ни следователю, ни прокурору, ни партийной и комсомольской ячейке, не говоря уже о каком-то там профкоме, заботливой жене или любимой тёще-затейнице.
Может быть, это стремление возникало под монотонный гипнотический стук колёс по рельсовой стали, может, исповедям помогала выплеснуться очередная бутылка горячительного напитка — кто знает? Но такие непредсказуемости в непредсказуемой стране случались сплошь и рядом. Поэтому трое мужчин, поднимая очередной стаканчик за «то, чтобы все!»[29], ничуть не удивились своим непроизвольным откровениям.
Собственно, большей частью откровенничали только два молодых офицера-пограничника, возвращавшихся в родные московские пенаты, чтобы навсегда забыть о минувшей армейской жизни. Конечно же, это были молодые братья Кудрявцевы, обиженные на офицерский суд чести, который им устроили замполит майор Деев и командир части полковник Бурякин.
К начальнику погранотряда братья не имели почти никаких претензий, но к его заместителю, майору Лиходееву — так они обзывали офицера — у братьев имелось множество причин для сатисфакции[30]. Причём используя любое оружие по выбору противника или совсем без оружия. Офицеры не могли простить начальству то, что им обоим пришлось подавать официальные рапорты о демобилизации. Братья не для того проходили обучение в Московском погранучилище, чтобы какой-то майор устраивал им офицерский суд чести, а его начальник, полковник Бурякин, с лёгким сердцем подмахнул рапорты об увольнении в запас!
— Я этому козлу Лиходееву, — горячился Вадим Кудрявцев, — все рога пообломаю! А заодно и полковнику Бурякину!
— Тихо, Вадик, тихо! — пытался охолонить расшумевшегося братца Сергей Кудрявцев. — Ты всю жизнь должен помнить, что Воинский Устав мы с тобой никогда не нарушали, что присоединить нас к оккупационным войскам — это самовольство полковника Бурякина и долбанного Лиходеева. Приедем домой, сходим на приём к Юрию Владимировичу Андропову, и нам восстановят офицерские звания. Я даже претендовать буду на благодарность от Верховного командования за чёткое соблюдение Воинского устава.
— Выходит, вы не по своей воле демобилизуетесь? — удивился их третий собутыльник. — Как же так, вы же офицеры?!
— Вот именно, Муса! — снова принялся возмущаться Вадим Кудрявцев. — Ты извини, что мы за столом это вспомнили, только нам с Серёгой высокочтимое начальство устроило обрезание серпом и молотом.
— Это как? — не понял Муса.
— А вот так, обрезание без спроса по самым проверенным еврейским традициям.
— Он хотел сказать, — влез с объяснениями Сергей, — что полное игнорирование в части подействовало на нас, как скрежет железа по стеклу. Причём непрерывный.
Их собеседник — то ли узбек, то ли таджик, — даже передёрнул плечами, представив потрясающее звучание «обрезания». Он снял пиджак, потому что в купе было довольно тепло, повесил его на вешалку и снова подсел к столу.
— Ничего в этой жизни не происходит случайно, — философски произнёс Муса и принялся снова разливать по пластмассовым стаканчикам армянский коньяк. — Если б вы не настояли на соблюдении Воинского устава, если б вам не устроили пограничное «обрезание», то вы до сих пор оставались бы служивыми, честно выполняющими свой долг и, служа неизвестно каким ишакам, никогда б не встретили меня.
— Как — неизвестно кому служили? — взорвался Вадим. — Мы Родину защищали! Слышь, ты, Родину! Ты знаешь, что такое Родину защищать?!
— Знаю, — уверенно кивнул мусульманин. — Я тоже в армии служил и знаю, что такое выполнение воинского долга.
— Да? — Сергей с любопытством взглянул на собеседника. — А в каких войсках служил и почему мы должны радоваться, что нас судьба свела?
— Собственно, я и сейчас служу, — дружелюбно улыбнулся их собеседник. — И вам хочу предложить неплохую сделку. Начальство пограничной части заставило вас демобилизоваться только за то, что вы выполняли свой долг. Так?
— Ну, так, — хмуро кивнул Вадим.
— Дело в том, что не одним вам зажравшееся начальство «кидняк» устраивает. Почему многие рядовые просто бегут из армии? Слыхали про такое?
— Да, — кивнул Сергей. — Слышали. Но в погранвойсках не бывает никакой дедовщины и все относятся друг к другу по-человечески.
— Ха! Недаром вы остались так довольны человеческим обращением со всем офицерским составом! — рассмеялся Муса. — Так довольны, что до сих пор готовы к стенке поставить каждого второго из своих бывших сослуживцев, включая командира части.
— Но-но, ты говори, да не заговаривайся, — набычился Вадим. — А то мы самого тебя сейчас по стенке размажем.
— Я вам дело хочу предложить, а вы тут в кулачки меня взять готовы. Ай-ай, нехорошо! — улыбаясь, покачал головой мусульманин.
— И что за дело? — поинтересовался Сергей. — Торговать гашишем, так мы торговле не обучены. Да и ни к чему это.
— Э-э-э, ни к чему, — развёл руки Муса, будто хотел обнять Сергея. — Я сам торговлей не занимаюсь и вам не советую. А вот знания, полученные вами в воинском училище, могут сослужить неплохую службу. Сейчас вы уже, по сути, никто. Никем и останетесь, сколько ни жалуйтесь в Москве, сколько ни ходите по кабинетам военного министерства. Это государственная, давящая всех и всё машина. Так что останавливать из-за каких-то двух обиженных офицеров асфальтовый каток никто не будет, сколько ни кричите, сколько ни бросайтесь на этот каток с шашками наголо. Когда-то ваш Сталин сказал золотые слова: «Есть человек — есть проблема. Нет человека — нет проблемы». Так что побегаете вы сначала по кабинетам, потом, если не угомонитесь, вас просто заставят замолчать. Для этого у государства есть много разных способов и возможностей.
— И какой выход ты предлагаешь? — нахмурился Сергей. — Ведь мы с братом действительно ничего не знаем и не умеем, кроме воинской службы.
— Всё очень просто! — радостно закивал головой Муса. — Я сам верующий. Мать с детства даже звала меня — Иса[31]. Поэтому мне с раннего возраста дано было понимать людей, и я вас понимаю, иначе не предложил бы вам выход. Ведь ничего не происходит случайно!
— Это мы уже слышали, — перебил его Сергей. — Если есть что сказать, говори. А если нет, не мети пургу.
— Вот я и говорю, — согласился мусульманин. — Вам не надо будет отстаивать какие-то свои права. В этом коммунистическом государстве все правовые отношения отсутствуют с тысяча девятьсот семнадцатого года, так что вы ничего не измените. Вас изменят. А чтобы этого не случилось, можно заключить договор с другим государством и служить не на опасных участках, а, скажем, в армейской охране правящей верхушки. Такие, как вы, без работы не остаются, но только не в этом государстве.
— Кажется, он нам предлагает стать рекрутами, — повернулся Сергей к Вадиму. — То самое, о чём на политзанятиях говорилось: убивать за деньги — наивысшее скотство и деградация человеческого сознания.
— Вот, вот, — кивнул Вадим. — Короче, к чему ты нас подбиваешь?
— Не к чему, а на что? — поправил брата Сергей.
— Да, — не смущаясь, согласился Муса. — Только не подбиваю, а предлагаю достойный выход. Служить в армейской охране правящих лиц любого государства — это честь и достоинство. Причём в такие войска не набирают добровольцев с улицы. Так что вам действительно повезло, что судьба столкнула нас прямо в поезде.
— Постой-ка, — перебил собеседника Сергей. — Ты — мусульманин. Значит, вербуешь нас куда-то в восточные страны, например, в Саудовскую Аравию, Непал или Ирак?
— О, да! О, да! — закивал Муса.
— Но куда всё-таки?
— В Афганистан.
— Опаньки! — подал голос Вадим. — Воевать против своих? Ты, нерусь, нас с кем-то перепутал. Я понимаю, если бы против америкосов или жидов на их исторической родине, а то против своих же, против русских!
— Своих? — пожал плечами Муса. — Именно из-за них вы возвращаетесь сейчас в неизвестность, то есть в светлое будущее, если поточнее, которое обещал вам великий Ленин, да так до сих пор и обещает. Куда вы работать пойдёте? Дворниками или газонокосильщиками? Что ж, это тоже выход. Но в гвардейском охранном корпусе вы за пять лет сколотите себе приличное состояние. Во всяком случае, хватит на всю оставшуюся жизнь. Вот тогда оба можете приступать к подробным воспоминаниям о солдатской жизни в Советской Армии или же сами будете набирать рекрутов для защиты родины прямо на границе. Я вас не заставляю, не соблазняю, не даю каких-то дурацких обещаний, не заманиваю халвой. А просто ставлю перед выбором. Оба вы взрослые люди, оба вправе решать, как поступить и стоит ли?! Я, признаться, искренне обрадовался, что сама судьба свела нас в купе вагона и что не придётся искать в Москве бравых отставников, согласных послужить не только отечеству, а что-то заработать для себя лично. Ведь наёмные войска сейчас существуют в каждой уважающей себя стране и подписавшие договор ещё ни разу не жаловались и не старались досрочно расторгнуть соглашение. Что вы теряете, можете мне объяснить? Родину, которой наплевать на своих защитников? Свободу нищенствования, когда вас с волчьим билетом увольнения в запас не возьмёт на работу ни одна организация? Или желаете воровским путём зарабатывать себе на хлеб? Тогда уж надо было прихватить с собой хотя бы по стволу на первое время.
