Виктор Тюрин - У каждого своя война
– Слушаюсь, мой господин, – ответил атлет, после чего он засунул меч в ножны и принялся смотреть в огонь.
Некоторое время он молчал, а потом, глубоко задумавшись, начал тихонько напевать. То ли в такт своим мыслям, то ли по привычке. Вначале я не прислушивался, но когда понял, на каком языке он поет, то своим ушам не поверил. Да и как можно в такое поверить: вы сидите на французской земле в компании англичанина, итальянца и норвега, который вдруг неожиданно стал напевать на русском языке.
С минуту таращил на него глаза. Именно этот столбняк не дал возможность вырваться радостному крику: – Привет, земеля! Как там у нас на родине?! – и дать мне прийти в себя. Тщательно спрятав внутри сжигающее меня любопытство, я поинтересовался у него на итальянском языке:
– Слышь, парень! На каком варварском языке ты сейчас пел?!
Тот словно очнулся от моего вопроса, затем несколько мгновений смотрел на меня, не понимая, что я от него хочу. Только когда я повторил вопрос, до него дошел его смысл.
– Извините, господин, что нарушил ваш покой. Задумался, вот и…
– Ничего. Мне просто любопытно. Что за язык?
– Язык русичей, господин. Я родом из Руси.
– А как здесь оказался?
– Я не думаю, господин, что вам будет интересно.
– Об этом не думай, а лучше рассказывай.
История, которую он мне рассказал, была историей раба. В возрасте двенадцати лет, вместе с матерью, он был захвачен в одном из набегов крымскими татарами и продан генуэзскому купцу в городе Судаке. Как оказалась, итальянские купцы не гнушались торговлей рабами, в результате чего люди оказывались не только на невольничьих рынках Кафы, но и во Франции и Италии. Парня татары разлучили с матерью еще на невольничьем рынке, в Судаке. Купил его для услужения один венецианский купец, но наткнувшись на непокорный характер мальчишки, уже в детские годы отличавшегося крепким телосложением, отдал его в подобие школы телохранителей. По окончании школы купец решил не оставлять его себе, а продал его итальянскому дворянину с немалой выгодой для себя. Новый хозяин парня отлично владел многими видами оружия и нередко использовал своего нового раба, как партнера на тренировках с оружием. Спустя пять лет его хозяин разорился, после чего русич был продан мессиру Чезаре Апреззо, у которого служит последние три года.
– Как тебя зовут?
– Игнацио. А ежели на языке русичей – Игнат.
– Домой не тянет, Игнацио?
Лицо парня в одно мгновение затвердело, превратившись в подобие маски, а в глазах отразилась такая глухая тоска, что я тут же пожалел о своем вопросе. Но парень быстро справился с собой и ответил вполне нейтральным тоном:
– Мне хорошо у моего господина.
Глядя на молодого парня, всей душой рвущего на родину, мне даже стало несколько совестно за себя.
«Блин! А почему я не рвусь на Русь?! Тело англичанина, но в натуре ты самый чистокровный русак! Хорошо пристроился, что ли? Дворянин, папа барон. Правильно! Все хорошо! А там? Буду снова никем, и звать меня никак! Снова начинать?! А оно мне надо?!».
Если честно говорить, этот спор сам с собой меня не то что напрягал, просто слегка настроил на ностальгию, но уже через час и думать забыл об этом, потому что в отличие от русича не представлял себе Русь того времени своей родиной. Князья, бояре, холопы, а что стоит за этими словами? По сути меня с Русью сейчас объединял только язык, да и тот довольно сильно отличался от русского двадцать первого века.
Во главе колонны ехал офицер, за ним знаменосец, пара барабанщиков и трубач. Следом, очевидно в качестве почетного эскорта, ехали двенадцать конных арбалетчиков, а уже за ними шли солдаты. Пики, алебарды, арбалеты. За солдатами двигался обоз из восьми телег, сопровождаемый тремя десятками конных арбалетчиков. При обозе ехало еще два всадника. Я бы не обратил на них внимания, если бы не цвета их одежды – черно-красная. Уже позже я узнал, что это был палач отряда и его помощник. Двигаясь вдоль колонны, я внимательно рассматривал людей, их вооружение и доспехи. Наибольшее количество солдат составляли пикинеры и алебардисты. Все они в своем большинстве носили каску «шапель» простой формы, только на некоторых были шлемы типа «бацинет» или «салад». Для меня форма «шапеля» ассоциировалась с глубокой миской. Каски были одеты поверх капюшона и удерживались под подбородком с помощью ремешка. Костюм большинства солдат состоял из простых шерстяных чулок и рубашки, поверх которой одета кольчуга с коротким рукавом, а на других можно было видеть одетые поверх рубашки кожаные куртки и войлочные шапки. Как я потом узнал, при жаре чулки отстегивались и спускались до колена. В добавление к основному оружию на поясе швейцарцев висели длинные ножи, короткие мечи и топоры.
Офицер отряда, ехавший во главе колонны, был сурового вида мужчина, лет тридцати пяти. Загорелое и обветренное лицо с грубыми чертами могло принадлежать обычному крестьянину, если бы не умный и цепкий взгляд, брошенный на меня из-под толстых и густых бровей. Одет он был, как одеваются офицеры в походе. Шоссы, камзол, металлический нагрудник, а сверху «коттон», накидка с разрезами. Голову прикрывал берет с пышным пером. Подъехав, я вежливо представился, капитан ответил мне тем же. Карл Ундербальд. Проблем с языком не оказалось, так как оказалось, что капитан уже бывал в Италии. Отслужив наемником около трех лет, он неплохо говорил по-итальянски.
Как и предположил Джеффри, швейцарцы шли в Италию. Хотя наняли их венецианцы, служить они должны были маркизату Феррары, маленькому государству, у которого с Венецией был заключен военный союз. Подробностей капитан не знал, кроме того, что маркизат собирает силы, готовясь к войне. Я с удовольствием слушал его рассказы о битвах и сражениях, как вдруг неожиданно понял, что ему плевать, с кем воевать. Ему абсолютно не были интересны причины, а сама война, так как именно она приносила доход.
Карл Ундербальд, в свою очередь, поинтересовался, по какому делу мы едем в Италию, на что я уклончиво ответил, что временно нахожусь на службе итальянского дворянина, а тот настолько высокомерен, что не соизволил мне даже намекнуть о своих делах. Швейцарец ухмыльнулся в густые усы и сказал, что каждый второй итальянец считает себя важной персоной, а если попробуешь поспорить, как тут же с жаром примется тебе доказывать, что именно среди его предков был тот или иной известный правитель или знаменитый полководец. Карл оказался живым и остроумным собеседником, и наша беседа могла бы затянуться надолго, если бы не окрик мессира Апреззо, приказывающий ускорить движение. Я тепло распрощался с капитаном, и вскоре колонна швейцарцев осталась позади.
ГЛАВА 6
ГРАФИНЯ
Мы уже давно ехали по итальянской земле, но об этом, как и о том, что находимся в землях Милана, города – государства, узнали только спустя сутки, от двух торговцев, встретившихся нам по дороге. Дорога была спокойная, да и погода радовала. Нежаркая, но солнечная и теплая. Налетавший временами ветер, несмотря на позднюю осень, потряхивал все еще пышные кроны деревьев и шевелил изумрудного цвета траву на лужайках. Дорога, выведя нас из густого леса, последнее время петляла мимо лужаек, окаймленных густыми зарослями кустов, до тех пор, пока мы не въехали на пригорок. В пятидесяти ярдах от нас лежала довольно широкая река, по обоим берегам которой раскинулись то там, то здесь небольшие рощи деревьев. Через реку был переброшен мост, соединяющий два берега.
«Неплохое местечко для привала, – подумал я и бросил вопросительный взгляд на мессира Чезаре Апреззо, от которого зависело, поедем мы дальше или остановимся здесь. Приближался вечер, а здесь была вода. Правда, каждый из нас, предпочел бы проехать еще час, а то и два, если бы точно знал, что наткнется на постоялый двор или хотя бы деревню. До ужаса хотелось горячей мясной похлебки, свежего хлеба, острого сыра и холодного вина! Если заночуем здесь, то ужин у нас будет такой, каким мы довольствовались последние два дня: вяленое мясо, сухие лепешки и вода из реки. Совершенно не равноценная замена!
И тут слуга Апреззо, Игнацио, вдруг неожиданно и резко ткнул рукой в сторону моста. Мы все, как один, повернули головы в указанном направлении. С минуту наблюдали за черной точкой, пока не стало ясно, нам навстречу скачет небольшой отряд, но настороженность не ушла – слишком быстро они скакали.
– Гоняться?! Или догоняют?! – высказал я вслух свои мысли. Джеффри тут же дополнил:
– Может быть, это гонец, везущий важную весть?!
– Как же! Их там человек пять – шесть. Гонцы с такой свитой не ездят, – возразил я ему. Итог нашим догадкам подвел мессир Апреззо:
– Давайте отъедем, вон, в те кусты и спешимся. Осторожность никому еще не мешала.
Только когда всадники оказались на этом берегу, мы смогли их хорошо рассмотреть. Четверо молодых людей и девушка. Судя по загнанному виду коней, ронявших на бегу хлопья пены, и их постоянно оглядывающихся хозяевам, они явно от кого-то убегали. Не успели всадники достичь пригорка, как лошадь одного из молодых людей пошатнулась, сбилась с шага, захрипела, а в следующее мгновение уже падала на землю. Юноша, оказался опытным наездником. Успев среагировать, вытащил ноги из стремян, а затем, оттолкнувшись, прыгнул. Ударившись об землю, он быстро вскочил, но в ту же секунду его лицо перекосила гримаса боли, а стон, вырвавшийся из его груди, подтвердил, что падение не прошло для него бесследно. Остальные всадники, натянув поводья, остановили лошадей. Бедные животные, тяжело поводя боками и роняя хлопья пены, испуганно косились на загнанную лошадь, которая билась на земле в агонии.
