Сергей Артюхин - «Эффект истребителя».«Сталинский сокол» во главе СССР

И теперь Богдан чувствовал одиночество, неподъемной тяжестью давящее на грудь.

Даже пьяным Драгомиров контролировал свое поведение. Но поднимающаяся из глубин сознания темная бессмысленная ярость давала о себе знать. Вспомнилась погибшая в сорок первом в Киеве Татьяна. Умершая в оккупации мать. Фронтовые друзья, один за другим уходившие в вечность.

В какой-то момент Богдан обнаружил, что вытащил из ящика подаренный тульскими оружейниками "Стечкин" и заполняет магазин патронами.

Ярость была уже где-то близко к поверхности - и она буквально вопила, требовала выпустить ее наружу. Такого с бывшим пилотом не случалось с сорок четвертого. С ноября. С того самого момента, как он узнал, что в воздухе самолет с Гитлером.

На фронте эта тьма всегда получала свою жертву. Пилоты Люфтваффе, немецкие, итальянские, румынские или венгерские колонны… Но теперь рядом не было верной железной птицы, готовой нести врагам смерть. И не было врагов в пределах прямой досягаемости.

Ноги сами повели генсека в тир. Он стремительно шел по коридорам дачи - пьяный, но во все так же безукоризненно сидящей форме и с пистолетом в руке. Встретившаяся на его пути кухарка, только увидев пропитанный болью и безумием взгляд, испуганно прижалась к стене и задержала дыхание. И, уже пропустив Драгомирова мимо себя, осмелилась выдохнуть и перекрестилась. После чего, подумав несколько секунд, перекрестила спину удаляющегося пилота.

В тире Богдан задержался. Высаживал пули в мишени десятками, до тех пор, пока бумажные цели не кончились. А затем - просто стрелял в стену.

Начальник охраны, полковник Игнатенко, вызванный взволнованной кухаркой, понял все сразу, только заглянув в помещение. Понял, потому как прошел войну от первого дня до последнего, теряя на этом пути боевых товарищей и близких людей. И один взгляд на бездумно палящую в глубину тира фигуру, на позу Первого, на видимый в полумраке зала оскалившийся профиль знающему человеку сказал все необходимое.

Беспокоить или тем более успокаивать генсека полковник не стал. Просто поставил стул с другой стороны двери и терпеливо ждал, когда Драгомиров закончит. Ждал, когда в тире гремели выстрелы, ждал, когда оттуда не доносилось ни звука, ждал, когда Первый выйдет. Сам. Ждал - и никого не пускал.

Ночь у полковника Игнатенко выдалась бессонная.

Майкл Лоренц не двигался вот уже несколько часов. Будучи одним из немногих оперативников ЦРУ не просто высокого - высочайшего - класса, он заставил себя отключиться.

Майкл не имел позывного. Он вообще был человеком-призраком - в каких-либо документах Управления найти его следы было как минимум затруднительно. Как максимум - невозможно.

Довольно полезное качество - быть в состоянии небытия. Особенно если находишься на территории, где в случае поимки самым лучшим вариантом станет быстрая смерть. Все другие возможности были на порядок хуже.

Иран. Разделенный гражданской войной на две части, официально независимые, но на деле находящиеся под полным контролем своих кукловодов, он ненавидел чужаков. Попытки раскачать ситуацию на сопредельной территории предпринимались и Севером, и Югом - но ненавидели здесь всех. И американцев, и русских, и британцев. Всех.

Правда, в последнее время Советам удалось улучшить ситуацию на своей территории. Улучшить настолько, что угроза взорваться грозила накачиваемому оружием Югу гораздо в большей степени, чем кому бы то ни было еще.

В ЦРУ сидели далеко не идиоты. Анализ ситуации прекрасно показывал, что в случае, если русские выйдут к Индийскому океану и получат контроль над Ираном в полном объеме, стратегическая ситуация ухудшится как бы не на порядок. Поняли это довольно давно, а потому готовили меры противодействия.

Майкл должен был стать одной из таких мер.

Вокруг была только тьма. Тьма - и ничего больше. Казалось, что в ней нет воздуха, что это вакуум, но Лоренц знал, что дышит.

Конечно же, там не было звуков. Нечего видеть, нечего чувствовать. Только мрак.

И холод. Пустыня остывает очень быстро, и зарывшийся в песок оперативник это прекрасно знал. Но не делал никаких движений, пытаясь согреться или устроиться поудобнее. Он просто бархан. Маленькая кучка нанесенного ветром песка.

Бархан, ждущий движения. Движения на дороге, лежащей в сотне с лишним метров от места, где он находился. Движения, которое вызовет мельчайшее шевеление пальца, нажимающего на кнопку. И это шевеление отправит сигнал на прикопанный у дороги фугас.

Цель будет не в бронетранспортере. Даже не в закрытой машине. Обычный армейский "Виллис", в свое время обильно поставлявшийся русским по ленд-лизу.

На долю секунды Майкла охватило раздражение: американцы так много отдали, чтобы получить власть над миром - и получили вместо нее нового, гораздо более опасного противника, чем Рейх с их мерзким фюрером. Это казалось дикой несправедливостью.

Но ничего. Пусть сейчас у Советов на счету несколько тактических побед - но в итоге войну они проиграют. Не могут не проиграть.

Эти мысли быстро появлялись и незаметно исчезали. В этот самый момент оперативник был словно во сне. В пограничном состоянии между явью и дремой.

Иногда Майкл считал, что благословлен, ибо мог позволить себе спать где угодно и когда угодно. И он этому не учился, с детства получив такую способность. Просто говорил себе: "Спать". И так и получалось. Полезное умение, ведь в его работе приходилось спать в самых необычных местах и позах, в любое время. Вот как сейчас.

А еще Майкл умел слушать землю. Давно забытое людьми знание, способное очень помочь в самых сложных ситуациях.

Земля разбудила Лоренца мгновенно, передав еле уловимый звук работающего двигателя. Время ожидания закончилось - пришло время действовать.

Два правила, которые железно выучил в своей карьере один из лучших американских диверсантов, были просты: "оставайся тихим, оставайся невидимым". Просто запомнить. Непросто выполнять. Все всегда было довольно-таки ясно. Во Вторую Мировую нарушить эти правила значило быть пойманным гестапо. Что являлось синонимом для медленной и болезненной смерти. После войны, в длящемся до сих пор противостоянии с русскими это значило, в принципе, то же самое. С одним маленьким отличием.

Если после смерти от гитлеровских палачей оставался небольшой шанс получить какую-нибудь награду посмертно, то теперь, в случае, если некоего Лоренца поймают, правительство США будет отрицать сам факт его существования.

Четко и понятно. И серьезно мотивирует в выполнении вышеназванных правил.

Звук, тем временем, усиливался. Цель была уже на подходе.

Палец лег на кнопку. Теперь - только легкое движение. И все будет кончено.

Генерал Реза Ормид Фархад, командующий североиранской разведкой, несся навстречу своей гибели и никоим образом не мог ее предотвратить.

Над Тегераном сгущались сумерки. Солнце уже почти спряталось за горизонт, и казалось, что тени, становящиеся с каждой минутой все длиннее, поглощают свет, будто мифические чудовища.

Мужчина среднего роста и ничем не примечательного телосложения, с неопределенным темным оттенком волос и аккуратно подстриженной бородой, сидел в углу маленькой чайханы, сосредоточенно разглядывая исходящую паром кружку.

Рядом с ним жужжала муха, обследуя стену и потолок, словно маленький самолет-разведчик. В чайхане людей было немного - народ как-то притих после недавнего взрыва на площади и вечерами предпочитал сидеть дома и там же и встречаться, не рискуя нарваться на очередной акт террора повстанцев.

Спокойное, размеренное дыхание мужчины и его прикрытые глаза могли создать у наблюдателя впечатление, что уважаемый Ахмед спит. Но это было не так. "Уважаемый Ахмед" напряженно раздумывал.

Последняя операция прошла идеально. Фархад, нащупавший нити сплетаемого Джозефом заговора, умер, не успев поделиться своими выкладками с Советами. И это было хорошо. Вот только оставалось одно "но".

Конечно, Мерхед выполнил работу идеально. Стражински подозревал, нет, был уверен, что "Мерхед" - никакой не Мерхед. И не местный, чего бы там ни говорили в Управлении. Слишком высокий класс - иранцам до такого еще не один, и даже не два года. Но сколь идеальным ни было убийство, русские не могли не подозревать, что что-то не в порядке. Да, они уже привыкли к постоянным мелким атакам на своих людей, минам на дорогах. Но сочтут ли они смерть своей главной марионетки в этой стране прямой атакой? Или решат, что гибель Фархада - просто совпадение? Что-то подсказывало Джозефу, что мимо их внимания этот случай не пройдет и на совпадение списан не будет.

Оставалось надеяться, что смерть Берии спутает русским карты, заставив начать борьбу за власть, и отвлечет внимание Драгомирова на достаточное время, чтобы к моменту, когда на Иран обратятся пытливые взоры советских руководителей, следы исчезли окончательно.