Олег Кожевников - Комкор
– Черкасов, ты почему не по форме одет?
Я, изумленно на него глядя, промямлил:
– Как это не по форме? Все строго по уставу, ну, может быть, только гимнастерка и галифе слегка помяты.
Но Черных настаивал:
– Да нет, товарищ командир, петлицы у тебя не те! В них должны быть не скрещенные стволы пушек, а танки.
Глядя на меня такого, стоявшего открыв рот и изумленно хлопающего глазами, Петрович не выдержал, расхохотался и сквозь смех произнес:
– Да и шпалы в петлицах у тебя не по форме – звезды там должны быть. Понимаешь? По две звезды в каждой петлице. Генерал ты теперь, Юрка, – ге-не-рал!
Мое неподдельное изумление веселило Петровича еще некоторое время, но потом он перестал смеяться и уже совершенно серьезным тоном сообщил:
– О присвоении тебе внеочередного звания я узнал перед самым вылетом на задание. Пришла радиограмма из Москвы за подписью самого Сталина, в ней еще много фамилий людей из твоей бригады, кому присвоено внеочередное звание, из них я запомнил только Пителина – теперь он полковник. В той же радиограмме ты назначен командиром 6-го мехкорпуса.
У меня непроизвольно вырвался возглас:
– А как же Хацкилевич?
Черных изменившимся, слегка дрожащим голосом ответил на этот, как оказалось, нелепый вопрос:
– Погиб Михаил Георгиевич! Пал геройской смертью непосредственно в боевых порядках мехкорпуса. Не прятался он за спинами подчиненных, как некоторые наши генералы. До конца выполнил свой долг!
В интонации Черных теперь уже отчетливо зазвучали металлические нотки, и он, как истинный комдив, гаркнул:
– Все, Черкасов, время не ждет, нужно двигать отсюда!
Потом, осознав, что говорит не с подчиненным, а с другом, к тому же теперь ставшим генералом, смягчился:
– Уезжать нужно, Юра, отсюда, не дай бог, немцы повторят авианалет, и теперь уже будет некому прийти на помощь. К тому же в штаб моей дивизии должен прибыть один из заместителей Хацкилевича, чтобы хотя бы вкратце ввести тебя в курс дела и сопроводить в штаб 6-го мехкорпуса. Я сам слышал, находясь в нашем радиоузле, как Болдин по рации давал такое распоряжение начальнику отдела связи мехкорпуса майору Скворцову.
Хотя я и был несколько невменяем по понятной причине, но доводы Петровича не прошли мимо моего несколько затуманенного состоянием эйфории сознания. Я послушно влез следом за Черных в кабину «хеншеля» и скомандовал Синицыну двигаться обратно на шоссе, к нашей колонне.
Глава 8
Мы уже подъехали к стоявшей на шоссе колонне, и я выпрыгнул из кабины, чтобы проверить, готова ли она двигаться дальше. Эйфория продолжала мной владеть. С непривычной отстраненностью раздавал поручения и выслушивал доклады, а когда снова забрался в кабину, то и вовсе провалился в нирвану, нырнув в облака счастья, и купался в них. А чудилось мне, что я, в генеральской форме, при параде, подъезжаю на шикарном авто к нашему дому. Дверь лимузина предупредительно открывает до боли знакомый дворник и тут же замирает по стойке смирно, с метлой на плече. Только выбираюсь из роскошной кабины, как мне в объятия прыгает Ниночка. Повиснув на генеральской шее, она жарко целует меня в губы; потом почему-то оказываемся с ней в общежитии, и церберы вахтерши и технички со швабрами стоят по стойке смирно, а подруги ее стоят раскрыв рты, с завистью глядя на нас; и вот мы уже у нас в квартире, и ее маленькая ручка расстегивает пуговицы на генеральском кителе… но все эти чудесные грезы как-то вдруг скомкались, испарились. В сознание мгновенно ворвалась суровая военная реальность, с жесткой четкостью явив моему взгляду обгорелый, чадящий вонючим смрадом автобус и трупы, лежащие вокруг него. Сплошь женщин и детей.
Мы стояли напротив этого автобуса смерти. Я уже выбрался на подножку, чтобы осмотреться и понять, почему стоим, но непреодолимая сила заставила снова плюхнуться на сиденье и захлопнуть дверь. Я увидел практически под передними колесами «хеншеля» раздавленное гусеницей танка тело девочки. Собственно, тела-то и не было, одна кровавая каша, только головка с трогательными светло-русыми косичками.
Пришел в себя, только когда увидел в боковое зеркало приближающуюся фигуру Лыкова. Тогда я, преодолев первоначальный шок и стараясь не смотреть на раздавленное тело девочки, вылез из кабины и встретил сержанта госбезопасности, стоя на асфальте. Тот подошел к нам, доложил, что во вверенном ему подразделении никаких происшествий за время марша не случилось, и попросил дальнейших указаний. Оказывается, мы уже добрались до Т-образного перекрестка, и теперь пришло время разделяться. Закончив говорить, Лыков перевел взгляд на кабину «хеншеля», и его лицо приобрело донельзя глупое выражение: и выпученные глаза, и отвисшая челюсть – словом, передо мной стоял уже не матерый боец, а какой-то растерянный деревенский дурачок. Сержант госбезопасности увидел в кабине незнакомого человека в летном комбинезоне, и это был генерал. Дрему Черных прервал громкий доклад Лыкова, и он повернулся, чтобы понять, что его пробудило от сна, при этом край комбинезона сполз, оголив звездную петлицу.
Падающий в июне снег не так поразил бы сержанта госбезопасности, как незафиксированное им появление в колонне незнакомого человека, к тому же в таком звании. Он справедливо полагал, что мимо него и мышь не проскочит незамеченной, а тут такой облом. Я, конечно, понимал, что Лыков просто физически не мог видеть, как мы подобрали Черных, но сейчас втайне злорадствовал, видя его растерянность. Все-таки я военный и не чужд присущим всем армейским командирам, мягко говоря, особым чувствам к энкавэдистам. Но злорадство злорадством, а своего теперешнего подчиненного нужно было как-то выручать из создавшейся нелепой ситуации. И я, обращаясь к Черных, подчеркнуто официальным тоном произнес:
– Товарищ генерал, разрешите представить вам командира подразделения, направляющегося на помощь частям бригады, которая сдерживает сейчас противника в районе Заблудово.
Петрович благосклонно кивнул, а я, оттесняя Лыкова подальше от дверей, тихим голосом ему объяснил появление генерала в кабине грузовика. Парень он был сообразительный, быстро все уяснил. А потом было прощание и мои напутственные слова:
– Знаешь, Сергей, я на тебя надеюсь. Думаю, ты – калач тертый, не бросишься очертя голову выручать ребят Сомова и Курочкина. Если там дело труба, радируй сразу Бедину, чтобы он высылал тебе на помощь отряд Половцева. Думаю, раздобудут они к этому времени топливо. Если же наши батальоны уничтожены, задача во много раз усложняется. Твой отряд становится единственной силой на пути фашистов. Нужно будет кровь из носа, но задержать немцев до подхода Половцева. Нельзя немчуре позволить оседлать шоссе Белосток-Волковыск, потом их оттуда не собьешь.
Когда я сдам пленных генералу Болдину, заскочу в Волковыск и уже оттуда постараюсь вам помочь. По крайней мере, там еще остались люди и техника из 58-го полка 9-й железнодорожной дивизии НКВД. Все, Сергей, пора по коням!
Я еще раз пожал Лыкову руку, повернулся и в два шага оказался у кабины, сел в машину и скомандовал Синицыну трогаться. Когда мы повернули на дорогу, ведущую к аэродрому, то приостановились и пропустили вперед БА-10 сержанта Ковалева. После этого наша теперь уже совсем крошечная колонна, состоящая всего из трех единиц техники, резво попылила по проселочной дороге, двигаться по которой было одно удовольствие – никаких тебе трупов и разбитой техники. И вот, казалось бы, всего мгновение прошло, как закрыл глаза, убаюканный мерным покачиванием автомобиля, а мы уже подкатили к землянкам штаба 11-й САД. Они были вырыты метрах в пятистах от полуразрушенных зданий, в которых раньше располагался штаб и службы авиадивизии.
На поляне перед землянками стояло довольно много народа, наверное, все находившиеся в тот момент в штабе выскочили встречать комдива, счастливо избежавшего гибели в воздушном бою. О его появлении в дивизии наверняка предупредили с КПП, которое мы должны были проезжать, но эта мысль пришла в голову потом, а сначала, очнувшись от тычка Петровича, я решил, что это продолжение сна, в котором народ восторженно приветствовал генерала, победителя и просто – хорошего человека.
Быстро сообразив, что все эти люди вышли приветствовать вовсе не меня, а Черных, я выскользнул из кабины и скромно поплелся за Петровичем к входу в самый большой блиндаж. Никаких восторженных криков не было, просто командиры, мимо которых мы проходили, тепло улыбались Черных. А стояли там одни командиры, ни одного рядового я не заметил.
Неожиданно один подполковник бросился с объятиями к генералу. Наверное, целую минуту они обнимались, хлопая друг друга по плечам и что-то выкрикивая. Наконец, когда бурные проявления чувств закончились, Черных повернулся ко мне и сказал:
