Барин-Шабарин - Денис Старый
Дело в том, что моя любвеобильная маман бежала с легким чемоданчиком, в котором была даже не одежда, а только самое главное — драгоценности и деньги. Уж не знаю, почему Мария Марковна Шабарина оставила весь свой гардероб, возможно, решила, что купит нужное в… ну, где она там шлендрает. И Параска уже облизывалась своими пухлыми натруженными губками на эти вещи. Но я принял решение продать всю одежду маман.
Мы с Емелей поработали очень плотно. Настолько, что отсыпались теперь в санях. Сперва я очень быстро нашел по бумагам эпизод воровства, а после, управляющий стал работать, как тот пресловутый «электовеник», с которым меня некогда сравнивала мама… моя истинная мама, которую я, скорее всего больше не увижу.
Оставив проверку на потом, я пообещал амнистию Емельяну, если он окажется полезным и поможет решить хоть часть проблем.
Мы искали все, что только можно продать, но так, чтобы без урона чести. К примеру, у отца был небольшой арсенал, как оказалось. Вооружить, пусть и допотопным оружием, даже для этого времени устаревшим, можно было целый взвод, не меньше. Был и порох, отсыревший, по большей части. Ключи от этого арсенала найти не получилось, но кого здесь это остановит — мы под моим чутким руководством взломали.
По словам Емельяна, я ранее и вовсе не заботился о том, что осталось после отца, а к оружию просто боялся подходить. А еще… Что вызывало подозрение у всех, но услышал я об этом только от бабы Марфы, я раньше периодически заикался. Сейчас, слава Богу, таково за мной не водится. И не заведётся.
Узнав, сколько стоит оружие и что из имеющегося можно продать, я приказал дюжину ружей, а также пять сабель сложить в сани, чтобы взять с собой. Что-то внутри умоляло не продавать больше. Наверное, каждому мужчине, который имел дело с оружием и относился к нему, как к другу, порой наделяя человеческими качествами, сложно расставаться с ружьем, или даже, как оказалось, с саблей. Никогда не питал особой любви к холодному оружию, и вот опять.
Выгребали мы всё, что можно поудачней сбыть. Мало того, двух жеребцов, которых, по словам Емельяна, барин не продал бы даже если бы оказался без куска хлеба, я теперь вез с собой в Екатеринослав. Каждый такой жеребец стоил до трех сотен рублей. Конечно, продать за такую сумму не получится, но все же, триста пятьдесят рублей за двух коней выручить можно.
И теперь мы, наконец, въезжали в Екатеринослав. Как же хотелось найти что-то красивое, величественное, особенное в этом городе. Я ещё задолго ломал глаза, уставясь в горизонт, в неясные очертания поселения. Но увы… А еще говорили, что при новом губернаторе город расцветает, мол, Андрей Яковлевич Фабр вдохнул новую жизнь в город и во всю губернию. Именно так писали в том выпуске «Екатеринославских ведомостей», что мне довелось почитать.
Где эта жизнь и где новое дыхание? Разве что веяло изо рта дышавшего запойным перегаром. Впрочем, может, просто не успел? Все же только год у власти.
Несколько зданий, при подъезде к центру города были вполне себе ничего, в классическом стиле и явно недавно отстроенные. В основном же, так сказать, типичный частный сектор. На окраине глинобитные хаты, а дальше всё чаще встречались дома из кирпича, даже и двухэтажные. Что ж, что-то строилось.
— Прибыли, барин, — вымученно выдохнул Емельян.
— Веселее, Данилович! — подбодрил я своего управляющего и хлопнул его по плечу.
Несмотря на показной оптимизм, я только усилием воли не давал угнетенности заполнить сознание. Вокруг такая тоска, серость, темнота, и солнце село уже, как назло. Еще эта грязь по колено. И это я ещё не начал соображать в каких условиях нам придется жить.
— Завтра же пойду искать квартиру, доходный дом в городе есть, — правильно расценив мой скептический взгляд на гостиный двор, поспешил заверить меня Емельян.
— Смотря что по деньгам, — сказал я, будучи готовым к лишениям и даже к клопам.
— Как же ж? Не должно! Зараз в городе прознают, тут-то почитай живут только пятнадцать тысяч, не больше. Кто разговаривать станет, если остановиться надолго тут? — возмутился Емельян.
— Хороший понт дороже денег, — вырвалась у меня поговорка.
— Что, простите? — не понял моих слов управляющих.
— Ни-че-го… Иди договаривайся на всех, я спать. А тебе еще разгружать и установить дежурство, то бишь караул, у наших вещей, — сказал я и пошел внутрь то ли корчмы, то ли трактира, к которому примыкали номера для съема.
Откуда эта брезгливость появилась? Раньше ничего подобного я за собой не замечал. А тут… стол чуть грязный — и мне противно, есть с глиняной тарелки — не комильфо… вот и это словечко еще. Пришлось себя заставить и поесть, и выпить. То, что называлось «водкой», не было таковой, слабенький напиток какой-то. И вот в этом и есть коварство. Пьешь — словно и не берет, а потом… Я пошел спать на слегка подкашивающихся ногах, краем глаза заметив интерес некоторых особ, бурно гуляющих в трактире.
— Ты чего это? — спросил я у Прасковьи.
— Барин, горько мне, что вы ни разку, сколь ехали, так и не ущипнули даже, так я это… — Параска скинула с себя шубейку, а после и то немногое, что было под ней.
В тусклом свете единственной свечи, мне открылись женские прелести. Выдающиеся. А это томное дыхание и взгляд с поволокой…
— Нет, ну так же невозможно! — сказал я захмелевшим голосом, схватил девку за руку и притянул к себе.
«Почему и нет? Совершеннолетняя, вроде не больная, не требовательная, » — думал я, оправдывая свои действия.
А кровати тут хлипкие! Во всяком случае, мы поломали спальное место в первом же подходе. Так что после пришлось уже проявлять изобретательность, ведь кроме стола, также оказавшегося хлипким и не выдержавшего устроившуюся было на нем Параску, был лишь стул и шкаф.
А поутру мы начали работать. И первым делом я лично отправился в один из двух магазинов модной одежды в Екатеринославе. Это был единственный шанс, чтобы продать вещи матери. Первый-то магазин уже отказал в таком деле.
— Госпожа Тяпкина, ну к кому же я ещё могу пойти кроме как
