Боксер 3: назад в СССР - Валерий Александрович Гуров
— Да, извините… я сейчас, — невпопад ответил я, и, оседлав единственный лежащий на земле велосипед, поехал впереди всех.
Вечерняя Москва мелькала по сторонам то и дело зажигающимися огнями. Люди спешили домой после рабочего дня, входя в стеклянные двери станций метро и выходя из них и заполняя собой автобусы и трамваи. По старой привычке я готовился увидеть ярко освещенные витрины допоздна работающих магазинов, ресторанов и ночных клубов. Видимо, память о той жизни меня будет преследовать еще очень долго. Хотя пока что она мне только помогает — что ни говори, а жизненный опыт штука полезная. Еще бы подсказала вот, где мне найти ракушку этой взбалмошной девчонке.
«Ладно», — думал я, с усилием накручивая педали на своем железном коне. «Чего я так завелся с этой ракушкой? Сейчас приеду в общагу, отдохну, потом ночью посплю хорошенько, и наутро уже будет ясно, как мне быть. Если, конечно, этот Бабушкин опять выступать не начнет. А если и начнет — значит, заодно вечерняя тренировка мне будет».
Но в общаге меня ждал сюрприз. Еще при входе вахтерша посмотрела на меня как-то странно.
— Встречай гостей! — сказала она интригующим тоном. Правда, я не обратил особого внимания на эту реплику. Мало ли что она там имела в виду — сидеть весь день в этой вахтерской клетушке тоже так себе развлечение, некоторые вообще воображаемых собеседников придумывают. Но когда я открыл дверь в нашу комнату, то понял, что это были не фантазии пожилой вахтерши и не ошибка моего слуха.
На моей кровати сидел отец и сосредоточенно забрасывал мои вещи из тумбочки в чемодан с таким видом, как будто меня тут и вовсе не было. Честно сказать, я не любил, когда моими вещами распоряжается кто-то, кроме меня. Но тут возмущение пришлось запрятать подальше.
— Папа? — растерянно сказал я, впервые, кажется, назвав так этого человека рефлекторно, без предварительного продумывания своих слов. — Что ты здесь делаешь?
— Что я здесь делаю? — недобро усмехнулся отец. — Это ты что здесь делаешь!
— В смысле? — не понял я. — Я же теперь в «Динамо», тренируюсь, это моя кровать, я здесь живу, вот сейчас на рыбалку с ребятами ездили…
— Ну что, потренировался? Пожил? Поносил этот свой значок? Теперь все, давай собирайся и поехали домой. Хватит дурью маяться, — отец, кажется, был настроен весьма решительно — теперь он вскочил и начал мерить шагами комнату. Хорошо еще, здесь не было Бабушкина с его водкой.
Тут уж молча не обошлось бы, то-то шум бы поднялся.
— Зачем? — все еще не понимал я. — У нас что-то случилось?
— Случилось, да, — зло ответил отец. — Мой сын с ума сошел. Может, тебя действительно врачам показать? Психиатру, например…
— Да каким еще врачам? — взорвался я. — Ты вообще о чем?
— О чем? — возмущенно воскликнул он. — О том, что ты себе хочешь всю жизнь перечеркнуть! Ты понимаешь, что ты шел на серьезный шахматный уровень? Ты понимаешь, кем ты можешь стать и от чего ты отказываешься⁈
Я несколько раз медленно вдохнул и выдохнул. Сейчас важно было не наговорить глупостей и не наломать дров.
— Пап, давай присядем, — уже спокойнее сказал я.
Отец с сомнением поглядел на меня, но все-таки сел обратно на кровать.
— А теперь, пожалуйста, выслушай меня, — начал я. — Просто выслушай, что я скажу. Ты ведь высказывал свои мысли, теперь дай я тебе выскажу свои.
Я посмотрел отцу в глаза, как бы убеждаясь, что он меня услышал. В его взгляде по-прежнему читалось сомнение, но все же он, по-видимому, был согласен на разговор. Видимо, в моей интонации было что-то убедительное.
— Понимаешь, пап, — начал я. — Вышло так, что у тебя в жизни не получилось добиться высоких результатов в шахматах. Не обижайся, — поспешно добавил я, увидев, как меняется отцовское лицо от этих слов. — Ну просто это так и есть. Ты не виноват, так получилось. Но эта мечта в тебе живет, где-то очень глубоко внутри, и теперь ты пытаешься реализоваться в этом спорте через меня. Тебе кажется, что если я стану чемпионом по шахматам, то и ты будешь, наконец, удовлетворен. Но ведь если…
— Знаешь что, — сердито перебил меня отец, — вот ты вырастешь, появятся у тебя свои дети, тогда и будешь рассуждать. Смотри-ка, умный какой нашелся! Мы тебя, понимаешь ли, с матерью растим, все для тебя делаем, все усилия прилагаем, чтобы ты в люди вышел. Последние копейки на тебя тратим, только чтобы дитятко ни в чем не нуждалось! А дитятко вон какие фортеля выделывает! Боксом он увлекается! Ты на себя-то посмотри в зеркало — какой из тебя боксер? Посмешище сплошное, родителей только позорить.
Он скользнул по мне взглядом и слегка сбился тона. Видно, заметил кое-какие изменения, но признать их себе возможности не дал.
— Неблагодарный ты, вот что! — держал свою линию он. — И кто только эту дурь вложил в твою башку! На рыбалку он, видите ли, тут ездит! Тебе дома, что ли, на рыбалку не ездится? Ты для этого в Москву рванул, чтобы рыбу ловить? У тебя вообще с головой как, нормально?
Я вздохнул. Если что-то тут и было неблагодарным, так это моя роль оправдывающегося сына, вынужденного объяснять своему родителю очевидные вещи.
— При чем тут рыбалка? — тихо спросил я.
— Вот и я спрашиваю: при чем тут рыбалка? — раздраженно подхватил отец. — Ты всем раструбил, что уезжаешь в «Динамо», будешь тут великим спортсменом, в итоге я приезжаю сюда, а ты мне — «я тренируюсь», «я на рыбалку ездил». Ты сам-то себя слышишь?
По своему опыту я знал, что спорить с людьми в таких ситуациях бессмысленно. Уж если человек вбил себе что-то в голову, то он ни за что не даст себя переубедить. А тем более когда речь идет о том, что он сам себе напридумывал. Вот кому я что «раструбил»? Каким великим спортсменом? И ведь уцепился же он за эту рыбалку! Но, так или иначе, разговор нужно было продолжать. На кону стояло мое будущее — судя по всему, отец был настроен крайне серьезно, и я имел нехилые
