Хамелеон 4 - Константин Николаевич Буланов
Одно их главных правил любого стоящего приспособленца гласит — не упускай любую возможность «поторговать своим лицом» перед самым высоким начальством и не бойся отстаивать свои права перед ним, коли уж сподобился пробиться на беседу к «небожителям». Даже если прямо сейчас проигнорируют, всё равно запомнят и впоследствии могут о тебе припомнить, когда настанет нужда в подобном человечке. Тогда как сотни безликих и незнакомых руководству, но от этого не менее трудолюбивых и заслуживающих наград персон, попросту так и останутся при своём, как бы они ни напрягались. В общем, наглость действительно являлась даже не вторым, а первым счастьем. Но наглость умная! Что понимали далеко не все. И в последние пару лет немало таких непонятливых закончили свой бренный путь, освобождая лакомые места стоящим позади них в длинной очереди жаждущих власти и славы. Геркан же очень сильно надеялся в этот момент, что сделал умный ход.
— В вашем деле действительно хватает неувязок, — секунд десять поизучав своим взглядом бывшего краскома, словно какую экзотическую зверюшку, нарушил установившуюся в кабинете тишину Сталин. Чего только ни слышали эти стены за всё время его пребывания на текущей должности фактического главы СССР. На фоне многих иных персон нынешний «гость» еще был весьма сдержан и учтив. Да и, чего греха таить, с точки зрения советских законов был прав на все сто процентов. Собранное на него дело было шито белыми нитками. Это понимали все. Хотя, на дворе стояли такие времена, что и за меньшее можно было распрощаться с жизнью. И, тем не менее, грозиться карами в адрес «осмелевшего наглеца» он не стал. Даже наоборот, пообещал своё содействие. — Мы попросим товарища Берию уделить пристальное внимание вашему делу. Возможно, кто-то из товарищей действительно проявил излишнее рвение и не оценил должным образом всех фактов вашего возвращения на родину. Но до тех пор, уж не обессудьте, придется вам провести под присмотром НКВД, — очень так мягко выразился Иосиф Виссарионович, про заключение в тюрьме. Пусть даже речь шла об особой тюрьме, где рядовых урок нынче не держали вовсе.
— Я всё понимаю, товарищ Сталин, — тут же принялся кивать головой Александр. — Единственное, будет очень жалко потерянного впустую времени.
— О чём это вы? — не уследил хозяин кабинета за логикой собеседника.
— Конечно о постройке танка! — словно о чём-то само собой разумеющимся, эмоционально выкрикнул Геркан. — Нам ведь всем постановили сделать танк в металле и представить тот для проведения натурных испытаний! Но, как вы полагаете, где этот танк создавать мне? Что «Кировский завод», что 185-ый, естественно откажут, найдя для того тысячу и одну причину. И даже если их заставят, то, уж поверьте, они с «прискорбием» провалят данное задание. В чём я не сомневаюсь ни секунды. Московский 37-й завод вовсе не сможет совладать с настолько тяжелой и сложной машиной. Не та у него специфика. Остаются лишь 174-ый завод в Ленинграде и ХПЗ. Но первый из них совсем не приспособлен для изготовления штучных опытных машин. Он скорее площадка для выпуска массовой продукции. Второй же, пожалуй, смог бы сладить. Но где находится он, и где нахожусь я? Вот и выходит, что я уже автоматически проваливаю задание партии и правительства, по сути, еще даже не приступив к его исполнению. А ведь потом за это меня же еще и осудят!
— Хм. Да. Тут вы правы. Действительно осудят, — согласно так покивал головой Сталин, отличающийся порой любовью к юмору на гране черноты. — Ведь столько всего обещали. Так истово расписывали новаторство своего танка. А дело в конечном итоге завалите. Скажу вам, товарищ Геркан, что с вашей стороны это будет выглядеть очень некрасиво. Но мы с товарищем Берией посовещаемся и подумаем, как решить эту вашу проблему. Всё же вы покуда являетесь гостем его учреждения. Потому ему и следует оказывать вам всяческое содействие. А сами-то вы где бы желали создавать свою машину?
— Логичнее всего, конечно, было бы строить её на мощностях 185-го завода. Его главный конструктор — товарищ Гинзбург, являлся соавтором проекта, и потому многое в ней совпадает с танком Т-100. Всяко экономия на производстве выйдет. Да и технический потенциал у них весьма солидный. Как бы не лучший в стране. И не такое осилить смогут в плане изготовления и последующей доработки. — Тут Александр ничуть не преувеличивал. Всё же данный завод изначально создавался, как опытное научно-исследовательское производство для разработки новых типов боевых машин. И к нынешнему дню, по прошествии многих лет развития, успел избавиться от многих прежних недочетов. — Единственное — Барыков. Не любит он меня. Как мне дали понять — давно не любит. Наглым выскочкой считает. Еще со времен работы над Т-24, когда он забрал всю славу разработчика себе, ограбив нас с Семёном Александровичем и профессором Заславским, — скривил лицо арестант, жалуясь двум самым могущественным людям в стране на жизнь свою жестянку. — А потому самый удобный с технической точки зрения вариант одновременно является и самым неудобным в силу крайне вероятного возникновения всевозможных административных препонов. Вот и выходит, что моё КБ оказалось в крайне неудобном подвешенном состоянии. Вроде как и справились с поставленной задачей — в кратчайшие сроки спроектировав новейший танк, а вроде как и не смогли её реализовать.
— Не переживайте, товарищ Геркан. И насчет этого вопроса мы тоже подумаем с товарищем Берией. Армии нужен новый танк. И никакие административные препоны не должны вставать на пути его появления на свет, — успокаивающе кивнул болеющему за своё детище инженеру Сталин. Кого-кого, а таких людей он уважал. Далеко не всегда любил. Взять, к примеру, тех же авиаконструкторов — Поликарпова с Туполевым[3], что порой позволяли себе говорить вслух такое, за что иных сразу отправляли к стенке. Но уважал, как больших профессионалов в своём деле. — А что касается послания. Вы всё же постарайтесь припомнить каждую связанную с ним мелочь, каждую крупиночку информации, дабы после подробно рассказать всё товарищам из НКВД. Полагаю, что товарищ Берия подыщет вам такого следователя, что будет внимательно слушать и рьяно искать, а не только работать руками там, где следует работать головой. Идите, мы вас более не задерживаем.
«Пан или пропал» — именно с такой
