Кирилл Бенедиктов - Блокада. Книга 3. Война в зазеркалье
— Ну и хорошо, — Шибанов крепко сжал его запястье. — Я ведь, хлопцы, в вас не сомневаюсь. Одна просьба — не задерживайтесь там. Хорошо бы вам к ночи уже вернуться.
К ним подсел Титоренко. Улыбнулся, глядя на то, как гости уписывают борщ.
— Я твоим бойцам провожатого дам, капитан. Он сам с тех мест, все тайные тропки знает.
Повернулся, свистнул.
— Жигулин, ко мне!
Подбежал боец — невысокий, по-бабьи одутловатый. Винтовка за спиной у него болталась из стороны в сторону.
— Вот, знакомьтесь, Ефрем Жигулин. Ефрем, отведешь товарищей в Пружаны. Шепнешь Антохе, чтобы объяснил им все, что они попросят. Товарищи серьезные, из Москвы.
— Ну, командир, — досадливо протянул Шибанов. — Давай только без подробностей.
Титоренко и сам понял, что сказал лишнее. Сердито насупил густые брови.
— В общем, передай, что я велел ему отвечать на все вопросы. Подробно, понял?
— Понял, товарищ начштаба, — неожиданно молодцевато ответил Жигулин. — Передам все в лучшем виде!
— Потом приведешь товарищей обратно. И смотри, отвечаешь за них головой!
— Обижаете, товарищ начштаба — боец дурашливо закатил глаза. — Разве Ефрем Жигулин вас подводил когда-нибудь?
— Кончай паясничать, — Титоренко повернулся к гостям, пожал плечами. — Вы не смотрите, что он с виду такой балбес, парень-то он неплохой. И образованный — учился до войны на зоотехника.
Неплохой парень Ефрем Жигулин оказался, к несчастью, невероятно болтлив. Всю дорогу он изводил Гумилева и Теркина рассказами о своих боевых подвигах, которых в его биографии, судя по всему, накопилось больше, чем у среднестатистического рыцаря Круглого Стола. На середине повести о том, как Жигулин заманил большой отряд немцев в болото, где они все и потонули, Гумилев не удержался и сказал:
— Знаешь, тебе повезло больше, чем Сусанину.
— Это почему? — не понял Ефрем.
— Сусанина поляки убили. А ты вон живой.
— Да ну, Сусанин, — недовольно поморщился Жигулин. — Это когда было! Да и вообще, сказки все это. Вы б еще татарское иго вспомнили. Я ж вам про настоящую жизнь рассказываю! Вот кончится война, непременно закончу учебу, а потом книгу напишу! «Война глазами партизана», ничего название, да? Или вот еще хорошее — «Суровые мстители». Правда, здорово?
— Чего уж мелочиться, — сказал Теркин. — Назови книжку «Меня боялся сам Гитлер». И чтоб обязательно с портретом автора на обложке.
— Да ну, — порозовел Жигулин, — нескромно как-то…
Некоторое время он молчал, пытаясь понять, не смеются ли над ним гости, но поскольку Теркин и Гумилев не стали развивать тему, наслаждаясь долгожданной тишиной, ни к какому определенному выводу так и не пришел.
— А сильно фрицы Москву-то разбомбили? — спросил Ефрем минуты через две. Видимо, молчать дольше он был физически не способен.
— А ты сам-то в Москве бывал? — вопросом на вопрос ответил Теркин.
— Сеструха у меня три года назад ездила. Красотища, говорит, невероятная. Вот я и интересуюсь — осталось от той красоты чего или немец, тварюга, все подчистую разнес?
— Осталось, осталось, — буркнул Гумилев. — Москва и не такое переживала.
— А вы прям из самой столицы? — не унимался Жигулин. — На самолете прилетели, да?
— На самокате прикатили, — потерял терпение Теркин. — Слушай, боец, ты помолчал бы хоть десять минут, а?
— Ладно, — Ефрем обиженно скривил рот. — Могу и помолчать, я не гордый…
К Пружанам вышли к вечеру. Село было большое, домов на двести. Ефрем провел гостей укромной тропкой, петлявшей по краю тенистой дубравы и выходившей к глубокому оврагу, отделявшему село от леса. По дну оврага стлался жемчужный туман.
— Вам лучше тут пока посидеть, — сказал он, подводя Гумилева и Теркина к сплетенному из ветвей орешника подобию грота. — Я пока с кузнецом переговорю. А то он мужик недоверчивый, может вас и на порог не пустить.
— С каким кузнецом? — не понял Гумилев.
Жигулин посмотрел на него, слегка оттопырив нижнюю губу.
— А командир вам не говорил? Антон Алексеич раньше на кузне работал. А как ногу потерял, механиком заделался. Если вам починить надо что — ну, там, машина у вас, к примеру, или, может, мотоцикл — он вам все в лучшем виде сделает. Не нужно, нет? А то я договорюсь…
— Ты давай договорись, чтобы он нас как родных принял, — сказал Теркин. — И побыстрее — одна нога здесь, другая там. Нам еще обратно возвращаться.
Когда Ефрем исчез в густых зарослях, Василий покачал головой и вздохнул.
— И бывают же такие балаболы! Я и сам погуторить люблю, но меру знаю. Скажи, Николаич — я ж не такое трепло, как этот? — он махнул рукой в сторону оврага.
Гумилев хмыкнул.
— Вася, по сравнению с ним ты просто монах-молчальник.
Некоторое время они просто сидели, глядя на тонущее в сиреневых сумерках село. Потом Теркин закинул руки за голову и лег на спину.
— Хорошо-то как, — проговорил он мечтательно. — Жить бы и жить на свете, радоваться…
— Странно слышать от тебя такие речи, Василий, — сказал Гумилев, — ты ж у нас заговоренный. Всех нас еще переживешь.
Теркин ответил не сразу, а когда ответил, голос его был непривычно серьезен.
— Этого, Николаич, никто знать не может.
— Ты про неуязвимость свою? Да брось. Это же дар, а дар он на всю жизнь, а не на время. Вот, к примеру взять… да хотя бы Сашку. Думаешь, у него гипнотические способности тоже не навсегда? Не бывает так!
— Это другое, — возразил Теркин. — Сашка в своем деле может хорошо сработать, а может промашку дать. Ну, все ж люди, правильно? Только его промашка — это дело поправимое, а моя… — он помолчал. — Да ладно, что об этом говорить! Мне вот, Николаич, другое интересно — по какой причине тебя к нам в группу взяли? Способностей у тебя особых вроде нет, а Жорка над тобой чуть ли не больше всех трясется.
— Скажешь тоже, — фыркнул Лев. — Он меня, по-моему, считает самым бестолковым.
— Со стороны видней, Николаич. Бережет тебя Жора, а почему не понимаю. Нет, то, что мужик ты хороший, я не спорю. Просто странно. Как будто нужен ты ему для чего-то, а для чего — никто, кроме Жоры, не знает.
Гумилев покачал головой.
— Я-то уж точно не знаю.
Больше они не разговаривали — лежали, глядя в быстро темнеющее небо.
Минут через двадцать в овраге послышались тихие шаги. Теркин сел, снял с плеча автомат и направил на тропинку.
— Все в порядке, — из-за кустов показалась бабья физиономия Ефрема Жигулина. — Ждет вас кузнец. Идемте, только осторожно немцы в селе.
Антон Крюков оказался мужиком крепким, как и положено кузнецу. Высокий, широкоплечий, он даже на костылях и без одной ноги производил впечатление человека, с которым лучше не ссориться.
— Значит, вот что я вам скажу, — он пододвинул к себе стакан черного, как смола, чая и пальцами покрошил туда кусок рафинада. — Тарас Иваныч был настоящий командир, от бога, такой боец, что второго такого вы отсюда до Киева не найдете. Но и у него ту клятую ставку потрясти не получилось. Да и не знали мы точно, что там ставка.
Сделал большой глоток и шумно выдохнул.
— Вы, мужики, на чай налегайте, он силы дает. А спиртного дома не держу, извиняйте.
— Да мы сюда вроде как не пьянствовать пришли, — сказал Теркин. — Ты, Антон Алексеич, где ногу-то потерял?
— Как прижали нас к речке, как пошли из минометов гвоздить — вот и потерял. А дальше реки все равно не продвинуться было. По ней катера с пулеметами ходят, а сразу за рекой — колючая проволока. Получается как между молотом и наковальней.
— Выходит, зря товарищ Петренко людей туда повел?
Кузнец сморщился.
— Ну, что значит — зря, не зря. Ему особист из Москвы приказ передал — он и повел.
— Что за особист? — спросил Гумилев. Въедливая манера Шибанова вникать в каждую деталь оказалась заразной.
— Был тут один… майор Кошкин. Тоже все интересовался, что за объект в Стрижавке строят.
— А с ним что случилось?
— Да сгинул в том же бою… Наши тогда почти все полегли. Мне, можно считать, повезло.
— Повезло, конечно, — поддакнул сидевший с краю Жигулин. — Мы в лесу в землянках спим, а ты в доме у бабы своей под боком!
— Дурак ты, — зло оборвал его Крюков. — Я за то, чтобы в отряде воевать, полжизни б отдал. Только что за боец из меня без ноги… А здесь — погано, фрицам кланяйся, полицаям кланяйся, старосте, бесу хитрому улыбайся. Иной раз думаешь — взять автомат, да всех крыс этих черных в распыл пустить. Самого убьют, конечно, но хоть напоследок повеселиться…
— Антон Алексеевич, — сказал Гумилев, — живой вы куда больше пользы принесете. Расскажите, пожалуйста, максимально подробно о ваших попытках проникнуть в ставку. Вот карта — если сможете нарисовать, куда и как вы шли, будет просто замечательно.
— Не пройти вам туда, — покачал головой Крюков. — Охрана там зверская. Я уж потом, после того, как Тарас Иваныч погиб, сам думал — как да что. Ничего так и не придумал. Со всех сторон — колючка, патрули, два кольца оцепления. Здесь и здесь — он ткнул пальцем в карту — танковые соединения, по два взвода. Легкой бронетехники вообще не счесть. Еще танковая рота стоит здесь, у аэродрома. Шоссе Стрижавка — Винница охраняется круглосуточно, там блокпосты стоят через каждые пять километров.
