Сергей Артюхин - На прорыв времени! Российский спецназ против гитлеровцев

— Товарищ майор, обсуждаем состояние своей подруги, старшего военфельдшера Лазиной. Часть из нас уверена, что надо ей сейчас побыть одной, часть — что наоборот, надо окружить максимальным вниманием.

— Чего с ней случилось? — У Антонова были смутные подозрения, но он решил все же проверить.

— Похоронка на ее брата пришла. А он у нее последний из семьи остался… то есть оставался. Вся остальная семья в Минске погибла. Так что теперь она одна из всей родни осталась.

— Ну и отчего спор? Сильно отреагировала?

— Да в том-то и дело, что нет. Спокойно так. Но как-то неправильно.

— Ладно. И где она сейчас? — Владимиру вдруг захотелось увидеть тихо страдающую девушку.

— В третьей казарме, товарищ майор.

— Хорошо. Я с ней поговорю. Как ее зовут-то?

— Настя… в смысле Анастасия. — Голос светловолосой дрогнул, несмотря на внешнее спокойствие, она нервничала.

— Молодцы, что беспокоитесь о коллеге. — Антонов улыбнулся и добавил: — Нечего на холоде стоять, идите вон чаю в столовой попейте.

— Есть, товарищ майор!

Пройдя до казармы, Владимир остановился. Что он ей скажет? Что вообще можно сказать человеку, только что потерявшему последнего близкого? Постучав, Антонов зашел внутрь.

И почти сразу увидел ее. Красивая невысокая черноволосая девушка с зелеными глазами неподвижно сидела на стуле и смотрела в окно. На появление офицера она не обратила никакого внимания.

Ничего не говоря, Владимир подошел, прихватив по дороге еще один стул. Поставил рядом и сел. Некоторое время просто молчал.

— Ее звали Галя. Нас познакомила жена моего друга. То есть тогда она еще не была его женой, просто они тогда встречались, и у меня с ней были дружеские отношения. Вот она и познакомила меня с Галей. И представляешь, после первой встречи мы не могли встретиться почти три месяца. Так, переписывались иногда. Галя была учителем. Так всегда волновалась за своих неучей. — Впервые начав об этом говорить, Владимир уже не мог остановиться:

— Я помню, как жутко удивился, когда она, так сильно переживая, впервые рассказывала мне о том, как мало эти дети еще знают. И мне так нравилось смотреть на нее в такие моменты. Ей хотелось сделать мир лучше. Хотя бы на чуть-чуть. — Владимир грустно улыбнулся. — Ей казалось, что все просто отлично, что вот она, белая полоса. Что с каждым годом будет только лучше и лучше. И когда я смотрел на нее, я тоже в это верил.

Она могла радоваться каким-то совершенно обычным вещам. Могла час смотреть на спящего котенка. Или на голубей. А как она стеснялась, когда я позвал ее в ресторан! А потом, какое-то время спустя, я вдруг понял, что не могу без нее жить. И сделал ей предложение. Пятнадцатого июня. И когда она сказала «да», я был счастливее всех на свете. Мне казалось, что я могу сделать все, что угодно — свернуть горы, достать Луну с неба. А потом… потом я ее потерял. Двадцать первого июня. Для меня эта война началась несколько раньше, чем для большинства. — В глазах майора стояли слезы.

— Сначала я не верил. Я думал, что все это ошибка, что вот сейчас все прояснится, что все будет как раньше. И только потом я вдруг понял, что потерял еще и мать, и брата. И что родных у меня в этом мире больше нет. И что все это не ошибка. — Антонов замолк.

— Товарищ майор, а когда станет легче? — Тихий голос девушки прозвучал почти не слышно.

— Время лечит любые раны, Настя, поверь мне. Боль никуда не уйдет, но с ней свыкнешься и научишься не замечать. Это я понял еще несколько лет назад, когда потерял друга на войне. Только не держи все это в себе.

Они говорили еще долго. Настя вспоминала, как ходила на речку с братом, как он подрался с ее ухажером, чего-то не поделив. Владимир тоже вспоминал разные истории из своей жизни.

Высокая светловолосая женщина грустно улыбнулась, глядя на них через окно. После чего отогнала любопытных подруг.

— Ого, Настюха похоже себе цельного майора отхватила, да еще и Героя! — Маленькая рыжая девушка завистливо вздохнула.

— Ты, Алла, не забывайся. Она только что последнюю кровиночку потеряла. И, судя по всему, он тоже. Так что им есть о чем поговорить. А ну-ка марш отсюда! Вон, в столовую пошли, там сводки с фронта передавать скоро будут.

Уходя, она оглянулась. Высокий майор что-то рассказывал Насте, демонстрируя рассказ в лицах. Та улыбалась.

Сталин расхаживал по кабинету, поглядывая время от времени на Шапошникова, делающего доклад о планируемом ударе по Румынии.

— Таким образом, мы лишим нацистов нефти. Что серьезно скажется на их боеспособности. Отведенных на эту операцию сил однозначно должно хватить.

— А как у нас дэла с новым вооружением? — Сталин приостановился и посмотрел на Берию.

— Модернизации подвергли довольно много Т-34. Кроме того, в большом количестве в войска поступают самоходки СУ-76. Также для данной операции выделили дополнительно из резерва Ставки два специальных артполка, в составе двадцати пяти артиллерийских самоходных установок СУ-152 каждый. В войска в необходимых количествах поступают рации. Конечно, всю нехватку мы пока еще не перекрыли, но то, что у нас есть, уже совсем неплохо. Ну и так далее, товарищ Сталин, подробно ситуация расписана в отчете. — Берия показал на толстую папку, лежащую перед ним.

— То есть в целом ситуация хорошая? Войска смогут выполнить свои задачи?

— Должны, товарищ Сталин. — Шапошников выглядел уверенно.

— Обязаны, Борис Михайлович. Обязаны. Давайте все же поподробней…

— А за той стеной стоит апрель. А он придет и принесет за собой весну и рассеет серых туч войска. — Голос поющего солдата был слышен довольно далеко. Капитан Васильев невольно заслушался — пел парнишка очень даже неплохо. Почти как оригинал, Владимир Антонов. Солдаты, да и офицеры, его песни любили. По ним сразу было видно, что свою Звезду Антонов получил не в тылу. И хотя к «Апрелю», который пел сейчас солдат, Васильев относился неплохо, особенно зимой, но «Давай за» нравилась ему гораздо больше.

Солдатик, словно услышав мысли капитана, затянул именно ее. Улыбнувшись, Леонид направился к штабу. Проходя мимо группы с поющим солдатом, он показал тому большой палец.

— Гляди, Прохор, вон даже капитану понравилось, как ты поешь. А ты ломался.

— Да это не я пою хорошо, это песня хорошая.

— Не-не-не, Прохор. Не отговаривайся. Будешь от нашей роты с Сидорчуком соревноваться. Правильно я говорю, пацаны? — Говоривший любитель музыки, худой высокий парень, оглянулся, выискивая поддержку.

— Да!

— Вот-вот.

— Конечно!

— Да ладно тебе, Прохор. Че ты, как я не знаю?

Раздающиеся со всех сторон поддерживающие возгласы сломали плотину неуверенности солдата. Покраснев, тот согласился:

— Ну, хорошо-хорошо, ребята. Только я не гарантирую, что мы победим.

— Куда ты денешься! — Любитель музыки радостно махнул рукой. — Давай лучше «Солдата» сыграй.

Вновь зазвучавшую музыку солдаты встретили радостными возгласами.

Тем временем на проходившем в штабе совещании решалась судьба множества солдат и офицеров.

— Значит, так, товарищи командиры. Нам предстоит двигаться во втором эшелоне атаки, вместе с самоходками. Действуем аккуратно, на рожон не лезем. Если наметилось сильное сопротивление — вызываем авиаторов. Наша задача — сковать здесь фрицев, чтобы они не могли даже подумать об отводе отсюда частей. — Полковник говорил уверенно, показывая на карте задачи рот и батальонов.

— Тебе, Васильев, самая радость, как всегда. Когда проломим фронт, ты возьмешь своих орлов и закрепишься вот здесь. — Полковник Гнатюк внимательно посмотрел на капитана. — Здесь самое опасное место будет. Наверняка попробуют контрудар нанести. Справишься?

— Сделаю все, что смогу, товарищ полковник. — Васильев выглядел спокойно и уверенно, но под этой маской бушевал ураган.

«Опять моих парней ставят на самые опасные участки! Сколько уже можно!» Видимо, что-то все же отразилось на лице капитана, потому что Гнатюк поспешно добавил:

— Мы тебе батарею противотанкистов выделим и еще пару пулеметных расчетов.

— Спасибо, товарищ полковник. Тогда уж наверняка справимся.

— Вот-вот. Давайте дальше. Ляпичкин, ты будешь вот здесь…

Шум винтов самолета навевал на Антонова дрему. Засыпающий офицер улыбался. Вчера он договорился с Настей, что будет ей писать. И что будет писать она. Он вдруг вспомнил, как почувствовал шевеление той самой струнки в душе, что однажды уже двигалась у него. Той самой струнки, что зашевелилась, когда он общался с Галей. Хотя черт его знает, может, это он все себе придумывает. В любом случае это будет первое письмо в его жизни, написанное от руки. В век мобильных телефонов и Интернета нужды писать письма не было.