Елена Хаецкая - Варшава и женщина
Осознав, что жалеют его, Ясь ощутил осатанение во всем теле. Но вдруг, к великой его радости, начался обстрел. Очередь заметно поредела. Однако лавочницы, как ни надеялся Ясь, никуда не сбежали. Упорные, бесстрашные, они даже Гитлеру не позволили бы вклиниться между собою и своим добром.
Чем дольше шла война, тем чаще встречались очереди-паникерши. Эти бесконечные очереди съедали у Ярослава весь день. Отправлять маму часами стоять среди ядовитых, разъедающих сплетен и всеобщего остервенения было немыслимо. Отец больше недели уже не появлялся дома – был занят делом: стрелял в немцев. Словом, забота о продовольствии целиком и полностью легла на плечи Ярослава.
Девятнадцатого сентября не стало водопроводной воды. Утром, когда Ясь хотел умыться и поскрести бритвой почти несуществующие усы, кран ответил одинокой каплей. Ясь засунул в кран палец, повертел им, покрутил вентиль, потом плюнул и сказал маме:
– Черт знает что! Теперь воды уже нет. Ни побриться толком, ни кофе сварить…
Мама дала ему бидончик и сказала, чтобы он спросил воды у соседей – вдруг у кого-то найдется. Однако воды ни у кого не оказалось. Соседка с первого этажа уже знала, что поврежден водопровод, и теперь гражданам Варшавы осталось одно: погибнуть от жажды. «Гитлер попал бомбой прямо в главную трубу».
Ясь бросил бидончик в прихожей и ужасно выругался. Мама выглянула из кухни.
– Что? – спросила мама.
– Вода только в Висле, – сообщил Ясь.
– Я сварила кофе, – сказала мама. – В чайнике еще оставалось… А вечером вместе сходим на Вислу. Я тебе помогу.
Подкрепив силы, Ясь отправился в очередь.
– У вас тоже воду отключили?
– Воды нет во всей Варшаве. Уже известно.
– Будем, как в старину, брать из Вислы. Лишь бы только хуже не стало.
– А вам известно, что в Висле вся вода уже отравлена? Рыба плывет кверху брюхом…
– Сами вы, пани, извините, плаваете кверху брюхом!
– Хотите сказать, из Вислы можно брать воду? Если у вас есть дети, значит, вам их не жалко!
– Много вы знаете! Висла полна трупов. В ней со вчерашнего дня течет не вода, а кровь. Я сама видела.
– Матка Боз-з-зка… – зудела старуха в черном платке.
– А вы слышали, что по Иерусалимским аллеям вчера ночью из Варшавы ушли все крысы?
– Да, крысы – они чуют заранее. Не то что люди.
– Крысы шли огромной волной, а впереди несли на спинах крысиного короля.
– Крысиного короля?
– А вы не знаете? Такая крыса нарождается раз в сто лет, у нее два или три сросшихся туловища и всегда три головы… Она сама ходить не может, ее всегда носят на спинах…
– Все вы врете! Ну вот что вы врете? Была я вчера ночью на Иерусалимских аллеях, никаких крыс и в помине… А вот через мост Кербедзя – это точно – пробежали шестьдесят три бродячих собаки.
А потом появился какой-то мужчина с взволнованно рдеющими прыщами на плохо выбритом лице и стал говорить, захлебываясь и показывая мятый листок бумаги:
– Наши разбиты! Полностью! Видите? Здесь все сказано! Вся правда! Восточнее Варшавы сегодня потерпела поражение последняя польская армия! Все! Не верите? Вот тут написано. Немецкие авангарды продвинулись далеко за Вислу. Приблизительно 150 тысяч польских солдат и офицеров сложили оружие, а генерал Бортновский застрелился! Варшава в полной блокаде.
Ясь почувствовал, как немеют у него губы и кончики пальцев. Затем услышал собственный голос – громкий и даже как будто веселый:
– А дайте-ка посмотреть, что тут такого написано, пан!
– Пожалуйста-пожалуйста! – охотно сказал мужчина и протянул Ясю листок.
Ясь взял, взглянул, букв не разобрал – все плясало, кроме жирно выделенной цифры «150 000». Сжав листок в кулаке, Ясь с хрустом ударил в прыщавый подбородок. Мужчина качнулся, в его глазах метнулось удивление. Ясь закричал нечеловеческим голосом и ударил его вторично, опрокидывая на мостовую, затем быстро дважды пнул под дых и прыгнул сверху.
Кругом кричали разнообразное:
– Так ему! Дай ему! А что он врет!
– Держи вора!
– Что – карманника поймали?
– Распустили! Безобразие!
– Дожили! Живого человека – по морде бьют!
– Оставь его! Оставь, сопляк! Оставь, застрелю!
– Разнимите их! Ой, мамочки… Разнимите их! Он убьет его! Ой, мамочки…
– Женщине плохо!
– До чего дожили! Среди бела дня!..
– Держи вора! Держи!
Ясь, держа одной рукой врага за горло, другой принялся забивать скомканный лист ему в рот, но только измазал кулак чужими слюнями. Бросив избитого мужчину с комком окровавленной и заплеванной бумаги, Ясь ушел. Очередь продолжала шуметь и волноваться у него за спиной.
Дома был отец. На кухне стояло ведро с водой. Мама посмотрела на Яся вопросительно.
Ясь бегло поздоровался с Валерием и сказал виновато:
– Я сегодня не смог… Я там одному морду набил… Мама, я завтра все достану! Умру, а достану! Муку, говорят, будут давать…
Валерий выслушал рассказ сына и сказал:
– Насчет Бортновского – правда. Немцы уже везде. С востока наступают русские, так что нам отходить некуда. Не сегодня – завтра сдадут и Варшаву…
Ясь слушал и все шире открывал глаза.
– Выходит, я зря этого типа измордовал?
– Вовсе нет, – сказал Валерий. – Еще чего! Очень правильный поступок.
Мама поставила на стол кашу без масла. Валерий вдруг усмехнулся и вытащил из кармана банку тушенки.
За ужином отец сказал, что Мокотов, Черняков, Охота, Воля, Жолибож сильно разрушены. Горящие дома теперь даже и не тушат – нет воды. Люди перебираются в подвалы, спасаясь от бомбежек, но есть опасность затопления, поскольку ни одна нормальная канализация таких условий не выдержит.
После ужина Ясь распахнул дверцы книжного шкафа, извлек с полок десяток любимых прежде книг и отнес их в кухню.
– Мама! – сказал он громко. – Если потребуется, мало ли что, на растопку – бери эти.
Мама с изумлением смотрела то на обложки, то на сына, охваченного непонятной яростью.
– А что случилось? – спросила она осторожно.
Ясь сел. Объяснил, глядя в пол:
– Здесь все вранье. Я думал, если война – значит, сабля, пороховой погреб, лазутчики… а не бытовые неудобства. – Он поднял глаза и прибавил, уже не скрываясь: – Отключили воду, прорвет канализацию… Мама! Когда эта ерунда закончится?
Мама вздохнула. Ясь встал и обнял ее.
– Просто хочется, чтобы поскорее…
Книги так и остались на кухне.
* * *Двадцатого сентября отключили газ, и Ясь с отцом добыли из кладовки старый, в липкой пыли, примус. Вечером неожиданно явился Мариан. И не просто явился, а с дорогим гостинцем: куском говядины и мозговой костью.
Бог ты мой, как он вошел, как метнул кепку на крюк вешалки, как вальяжно молвил маме:
– Добрый вечер, пани Воеводская!
Как уверенно пожал руку Валерию! Ясь обзавидовался. А когда молодой пан Баркевич королевским жестом выложил на стол говядину, повисла мертвая тишина.
Мариан спросил небрежно:
– Рассказать?
Да уж конечно, многочасовое нудное выстаивание в очередях, которому подвергался Ясь, выглядело жалким бытовым неудобством в сравнении с марековскими похождениями. Складывалось впечатление, будто два друга живут в совершенно разных городах и стоят в абсолютно разных очередях.
Мариан произвел сложную разведывательную операцию и не без помощи одной бывшей кассирши выяснил, что в лавке мясника Акулы (а еще спорят, встречаются ли на самом деле «говорящие фамилии») с утра будут продавать говядину. Какими-то своими неисповедимыми путями о том же проведало большое количество старух, и уже с вечера предыдущего дня они начали осаду мясной лавки. Мариан завоевал полное доверие старух и возглавил их. Был составлен список, помечены химическим карандашом номера на ладонях, организовано дежурство по графику и каждые два часа – поверка.
Наутро армия Мариана, насчитывавшая сто двадцать две старухи, в полной боевой готовности стояла под дверью мясной лавки. Арьергард отбивался от посторонних, говоря, что ждут вовсе не мяса, а отрубей. Авангард с Марианом на острие готовился к штурму.
В девять утра за дверью завозились, показался мясник Акула и молвил в щель, что никакой говядины нет и не предвидится. Старухи вспенились, как море, и Мариан ворвался в лавку.
– А вот сейчас я тебя убью, – буднично сказал он мяснику Акуле.
Акула вполне этому поверил. Он отступил к прилавку и схватился за нож. Мариан в ответ показал ему гранату. Тогда Акула обмяк и сдался.
– Он пытался меня подкупить, чтобы я ушел, – хохотал Мариан, рассказывая. – Совал телячью ногу. Даже без денег! Я, конечно, ногу взял, а потом изловчился и пнул ногой дверь лавки. Дверь раскрылась. Я запустил старух и отдал им на разграбление территорию врага. Кстати, старухи умеют грабить не хуже ландскнехтов.
– Ты мародер, – сказал Валерий. – Какой ужас!
Но он смеялся – впервые за все это время и как бы через силу.
