Александр Мазин - Варвары
Коршунов вытащил из мешка свернутый спальник, кивнул Рагнасвинте:
— Комон, бэби!
— Постой, ты куда? — ухватил его за рукав Черепанов.
— На речку, — ухмыльнувшись ответил Алексей. — Люблю ночью в теплой водичке искупаться.
— Опасно, ночь…
— Не смеши! Двум девчонкам — не опасно, а здоровому мужику — опасно. Ладно, специально для тебя топор возьму. — Он поднял секиру, продел рукоять в петлю на поясе, взял за руку Рагнасвинту и покинул помещение.
Блондиночка Алафрида, открыв рот, взирала на беседующих богов. Когда младший бог отдал явное предпочтение Рагнасвинте, дочь Хундилы нахмурила бровки, но когда стало ясно, что младший бог собирается уходить, а старший — нет, ее личико разгладилось.
Результаты «дележа» пришлись ей по душе. Тщеславная девочка.
— Ну что ж, — произнес Черепанов, не без некоторого смущения. — Будем знакомиться. Меня Геннадием зовут…
Взошла луна, озарив мир синеватым романтичным светом. Рагнасвинта покорно шла рядом. От нее вкусно пахло свежей травой и волнующим ароматом чуточку разгоряченной юной девушки. Она крепко держалась за руку Коршунова, но на него не глядела. Когда Алексей свернул к реке, Рагнасвинта неожиданно заартачилась. Потянула в сторону родного дома, затараторила что-то, размахивая руками. Алексей не очень понял, чего она хочет. Похоже, предлагала идти к ним домой, выгнать всех домочадцев и предаться любви в ее родных пенатах. Мол, аттила Фретила будет только счастлив переночевать под елкой, чтобы бог Аласейа с комфортом потешился с дочкой. Чтобы у бога не возникло сомнений насчет характера развлечений, юная девушка сначала показала на Лехины штаны, потом похлопала себя по интимным местам и наконец обрисовала жестом внушительный живот.
Но Коршунов счел налет на избу Фретилы действием бестактным и ненужным. Решительно помотав головой, он не без удовольствия подхватил Рагнасвинту за гибкую талию и увлек с дороги вниз, к речному берегу, где утром они с командиром так славно единоборствовали.
Фретилова дочь попыталась сопротивляться, но ее слабая попытка не увенчалась успехом.
Остывший сверху песочек на глубине ладони еще сохранил тепло. Ночь вообще была теплой. Мягкий ветерок. И приятное отсутствие комариных полчищ, неизменного атрибута всех питерских пикников.
Коршунов показал на воду, сделал пару «плавательных» движений.
Рагнасвинта запротестовала, даже попятилась от воды.
— Дело твое, — не стал настаивать Коршунов. — А я сполоснусь.
Он быстро скинул с себя одежку и нырнул. Вода была теплой и мягкой. Поплескавшись пару минут, Алексей выбрался на бережок. Нехорошо оставлять даму в одиночестве.
Рагнасвинта сидела на песочке, подобрав колени. Выглядела маленькой и беззащитной. Лунный свет играл на золоте бус.
Коршунов подумал, не надеть ли портки? Решил: ни к чему. Все равно снимать. Мучительно мешало незнание здешнего ритуала ухаживания. И языковые проблемы. По правилам хорошего тона, которого свято придерживался Коршунов, девушку сначала следовало уболтать, а уж потом — все остальное.
Алексей вытерся рубахой, развернул спальник, жестом пригласил Рагнасвинту устраиваться. Та не шевельнулась.
Коршунов вздохнул, присел рядом на песок, обнял хрупкие, нет, если честно, не такие уж хрупкие, довольно сильные плечи.
— Ах, какие мы сладкие… — прошептал он, приподняв «баранку» косы и проводя языком по маленькому ушку.
Девушка вздрогнула и напряглась. Чертов «культурный барьер»!
— Девочка, девочка, милая девочка, что же нам делать с тобой? — воркующим голосом проговорил Алексей и погладил ее по спине. Даже под слоем грубой ткани чувствовалось, что спина — теплая.
Продолжая молоть всякую нежную ерунду, Коршунов попытался снизу проникнуть под защитный слой ткани: по гладкой голени вверх, к твердой коленке и теплому твердому бедру, выше… Ах ты… До нижнего белья в этом мире пока не додумались.
Рагнасвинта коротко, отрывисто вздохнула… И встала.
«Сейчас возьмет и уйдет?» — с легкой паникой подумал Коршунов.
Черт! А он даже не может ей слова внятного сказать…
Она не ушла. Узкий пояс скользнул на песок рядом с Алексеем. Потом тяжело упало золотое монисто. Еще одно движение — и платье взметнулось вверх, обнажая белые ноги, белый живот с темным пятном внизу… Платье оказалось на песке.
Коршунов смотрел снизу на обнаженную девушку. Любовался. И ждал.
Освобожденные «баранки» кос змеями упали вниз. До самых круглых икр.
Рагнасвинта шагнула вправо, опустилась на спальник, медленно опрокинулась на спину, раскинула стройные ноги…
— Ах ты, моя девочка, — нежно проговорил Алексей, устраиваясь рядом и проводя по впалому нежнокожему животу, по внутренним сторонам бедер. — Может быть, я и не бог, но мне совсем не хочется быть с тобой грубым.
Его ладони заскользили вверх, накрыли теплые холмики грудей, губы коснулись шеи чуть пониже уха…
Чуть позже он взял ее руки и начал водить жесткими ладошками по своей груди, плечам…
— Не бойся, маленькая, все будет как надо, — шептал он, лаская ее. — Тебе будет хорошо, Рагнасвинта. Я обещаю.
Ее дыхание стало чаще. Пальцы сжали плечи Алексея, потянули вниз, но он не поддался.
— Еще рано, крошка, еще рано… — продолжая ласкать ее кончиком языка, губами, руками — везде, пока спина девушки не напряглась, выгибаясь, а бедра не начали дрожать.
Тогда он опустился на нее и медленно, очень медленно…
Короткий стон, даже не стон — всхлип… Ладони Алексея накрыли ее ягодицы, помогая, заставляя двигаться, навязывая свой ритм, мягкий, бережный… Совсем не такой, какой хотелось бы телу Коршунова, но именно тот, что нужен.
Прерывистое дыхание, скользкий пот между мягких грудей, расплющенных его грудью, пальцы, впившиеся в его широкую и тоже влажную спину… Немного быстрее, еще немного… Только когда она задохнулась и вскрикнула, Алексей отпустил вожжи. И они оба взлетели над песком. И над рекой — одним протяжным криком.
— Ах ты, моя милая Свинка, — нежно говорил он ей полчаса спустя. — А ты, оказывается, страшно страстная женщина!
— Йа-а, Аласейа… Йа-а… — хрипловатым голосом отвечала она. — Квено? Йа-а? Аласейа…
Это была чужая ночь, чужой мир и, наверное, чужая женщина… Но для Коршунова сейчас это не имело ровно никакого значения. Да и кто придал бы значение такой ерунде на его месте?
Глава тридцатая
Травстила. Ночные размышления
Травстила сунул в жерло плавильни остывший наполовину выкованный серп, несколько раз качнул мехи.
Мысли кузнеца неотступно возвращались к пришельцам.
Перед глазами стояло вместилище, его нутро, скупо освещенное мертвенным светом.
Кто же они такие, эти чужаки? И откуда? Может, ромляне?
Нет, не могут они быть ромлянами. Травстила немало повидал вещей ромлянской работы. Иные они. И не сказать, в чем они иные, а только одно он, Травстила, может сказать — не ромлянской работы вместилище. Опять-таки, никто и слыхом не слыхивал, чтобы ромляне в небе путешествовали.
Спору нет, многое ромляне могут. Но не это.
Хотя кто знает. Может, и научились. Ромляне умны, и много их. Вдруг да нашлась среди ромлян светлая голова.
Нет, чушь. Ромляне по-другому бы вместилище выковали. И железо у них другое.
Да еще и парус этот громадный из дивной ткани.
Зачем парус нужен, это ясно. Чтобы железное вместилище ветром по небу несло, как корабль — по морю. Только мал сей парус для настоящего полета. Видел Травстила, как падали чужаки. Лист древесный — и тот лучше летает.
Тогда вопрос, как чужаки на небеса сумели забраться? Вот в чем загвоздка. Видно, кто-то бросил вместилище вверх, где-то в краю далеком, и упало оно здесь.
Чужаки говорили — «Байконур». Травстила никогда не слышал этого слова. Может, так край прозывается, откуда чужаки родом?
Интересно у чужаков вместилище запечатывается. Хитро придумано. Хотя, если вдуматься, все просто. И ему, Травстиле, под силу такое сделать.
Ну, птицу железную можно заставить кричать. Но ведь это потешки детские. А вот зачем сучки внутри, которые шевелить можно, непонятно.
Наверняка есть во вместилище более важные сучки. Да и иных вещиц занятных там в изобилии. Только назад во вместилище чужакам не улететь. Нечем вместилищу летать, волшебством разве? Да и не своим хотением они, похоже, здесь оказались. Может, спьяну? Эк их шатало, когда наружу вылезли.
Своим ли хотением иль нет они в село попали, а засиживаться долго не будут. Что им тут сидеть? Чужаки или в бург пойдут, или в свои края отправятся, коли их сюда случайным ветром занесло. Как семечко. А может, и есть вместилище сие — железное семечко, из которого чужаки произросли? Вряд ли. Не припомнит Травстила, чтобы ветер в здешние края семечки с чужаками приносил. Не слыхал никогда, чтобы боги вот так с неба падали. Или люди… Кузнец усмехнулся. Чего только на свете не бывает. И не поверишь, а вот оно, перед тобой.
