Наталья Резанова - Явление хозяев
Наконец появилась Петина в сопровождении Салампсо, которая несла над госпожой зонтик от солнца, и Гедды – по счастью, без собак. Последняя только что покинула арену, если судить по взлохмаченным, пропыленным волосам и платью, налипшему на пропотевшее тело. Сальвидиена удивило, что Петина, столь требовательная к внешней стороне вещей, допускает подобную небрежность.
Сама Петина, как всегда, выглядела безупречно. Но на Сальвидиена она взглянула с недоумением, точно его негаданное появление грозило нарушить какие-то ее планы. Однако, услышав о причине визита, она рассмеялась.
– Я – гневаюсь на него? Вышние боги, да я и думать об этом забыла. Феникс совершенно прав – к поэтам нельзя относиться, как к людям обычным, и глупости их должны задевать не более, чем неверно взятая нота. Пожалуй, завтра же пошлю за ним – пусть читает свою поэму… как бишь, она называлась? «Кабан – предвестник смерти». Безобразно звучит, ты не находишь?
– Да, изящества в этом названии не сыщешь. Но самой поэмы я не слышал, так что за содержание не поручусь.
– Неважно. Иногда прекрасные стихи настолько надоедают, что полезно послушать плохие. И к тому же в Арете об эту пору не так уж много развлечений. Сколь счастлив ты, для которого развлечением служит ежедневно состязание страстей!
– Не сказал бы, что зрелище человеческой жадности и глупости так уж забавно. Да и Арета, госпожа моя, не столь бедный развлечениями город. Правда, Партенопей с его магическими трюками на днях нас покинул, но, как я слышал, Бальбин устраивает в своих садах очередное празднество, а в конце месяца в театре Астиоха будут большие бои меченосцев, даже и колесничные.
– Бальбин со своими потешными огнями и мисрийскими танцовщицами пошл до зевоты, а бои на арене меня не возбуждают.
– Ну да, у тебя есть собственная арена, – усмехнулся Сальвидиен, – и на ней – зрелище по собственному вкусу.
– Увы, и этого зрелища я в ближайшие дни буду лишена. Сейчас жатва, а у меня есть основания считать, что Алким, мой управляющий в Гортинах мог кое-что напутать в расчетах с поставщиками.
– Да я припоминаю какие-то разговоры в Гортинах по этому поводу. Сельскохозяйственные орудия, не так ли?
– Ты запомнил точно. И сейчас я направляю туда Гедду – пусть проверит отчетность.
– Она уезжает сегодня? – Вопрос, отметил Сальвидиен, был излишним. Ясно было, почему хозяйка не велела ей переодеться. Глупо натягивать чистое платье для скачки по пыльной дороге.
Петина кивнула.
– Надеюсь, что три дня я обойдусь без ее опеки. Конечно, собаки будут скучать по своей воспитательнице. И мне придется довольствоваться в качестве развлечения виршами Феникса или чем-нибудь не менее пресным. Хотя, может быть, я что-нибудь придумаю. В конце концов, обращаться с бравронами я тоже умею.
– Госпожа… прошу тебя…
Если Петина ставила целью лишить Гедду привычной невозмутимости, то она своего добилась. Рабыня, казалось, готова была заметаться по тропинке.
– В самом деле, это мысль, – со вкусом произнесла Петина.
– Умоляю тебя, не спускайся на арену! Пусть собак кормят слуги… не спускайся!
– Как будто мне раньше не приходилось этого совершать!
– Но только не без меня!
Голос Гедды сорвался. Она устремила взгляд на Сальвидиена. Синие глаза были полны мольбы, точно никто, кроме адвоката, не мог оказать ей помощи. И в данном случае она, пожалуй, была права.
– Твоя идея не представляется мне разумной, – не слишком решительно произнес он.
– Никто не совершает стольких безумств, как разумные люди, а мы, друг Сальвидиен – разумный народ, самый разумный в мире… оттого и внушаем ужас таким, как Феникс.
– Ты полагаешь, бесчинства в твоем саду он творил от ужаса? – в глубине души Сальвидиен был рад, что беседа приняла такой оборот.
– Нет, от не в меру выпитого вина… Пожалуй, когда мы увидимся, я посоветую ему написать сатиру, обличающую пьянство варваров.
– Не уверен, что твоя ирония дойдет до него.
– А мне этого и не нужно. Достаточно того, что ее понимаю я… Гедда, перестань сверлить меня глазами! Или я ничего не замечаю? Воистину, мы сами превращаем наших рабов в наших деспотов… Уже не так жарко, отправляйся. И не вздумай возвращаться прежде срока!
Гедда поклонилась, последний раз бросив на госпожу умоляющий взгляд из-под выцветших ресниц, и зашагала прочь, в сторону конюшен.
В отличие от Феникса, Сальвидиен умел понимать намеки. И, хотя он не прочь был остаться на обед, но навязывать свое общество не стал. Тем более, что жара и впрямь немного ослабела. Может быть и недостаточно, чтобы сделать приятной дальнюю дорогу, но путь от Сигилларий до города уже не представлялся пыткой.
Попрощавшись с Петиной, Сальвидиен ушел. Она не сказала, когда хочет увидеть его вновь, но, поскольку в настоящее время деловые отношения между ними были завершены, это не смутило адвоката. Пора было возвращаться к другим делам.
* * *Очередное судебное заседание по процессу Гермерота против Ферапонта назначено было два дня спустя. В день Кифереи, месяца панема по здешнему календарю. Сальвидиен надолго запомнил эту дату, хотя с утра ничего не предвещало, что названный день чем-то будет отличен от подобных ему.
Зал суда Сальвидиен покинул не в самом лучшем настроении. Хотя о проигрыше не могло быть и речи, казалось, процесс топчется на месте, чего, похоже, и добивался адвокат истца. Раздумывая, какой ход из всех возможных будет наиболее выигрышным, Сальвидиен свернул у колоннады, окружавшей судебную базилику, на соседнюю Миртовую улицу, небольшую и тихую, надеясь, что там он будет избавлен от докучливых завсегдатаев гражданских тяжб. И почти сразу же за его плечами раздался дрожащий голос:
– Господин, позволь…
– Пошел вон, – не останавливаясь, бросил Сальвидиен.
– Но, господин…
Адвокат повернулся – позвать Руфа, дабы тот взашей прогнал настырного попрошайку, однако краем глаза зацепив просителя, отметил, что тот на нищего вовсе не похож, а, приглядевшись повнимательней, вспомнил, где его видел. Это был длинноволосый красавчик-раб, разливавший вино на пиру у Петины. Должно быть, случилось нечто важное, раз Петина послала за адвокатом прямо в судебную палату, раньше такого никогда не бывало. И дурное… если судить по виду раба. Мисриец трясся всем телом, темные волосы, на пиру тщательно завитые в мелкие колечки, висели сосульками.
– Говори, – приказал адвокат.
– Беда… большая беда, господин.
Это все, что он сумел выговорить, перед тем, как разреветься – и не впервые за последний час, о чем свидетельствовал распухший нос.
Сальвидиен разозлился – и растерялся. Его собственные рабы никогда не доставляли ему особого беспокойства, и не распускали нюни.
– Разреши мне, господин, – позволил себе вмешаться помалкивавший Руф.
Сальвидиен кивнул. У раба оказалось больше опыта по части приведения собратий в чувство. Он размахнулся и отвесил мисрийцу пару тяжелых оплеух.
Рыдания сменились мелкими всхлипываниями, а затем, хватая воздух ртом, «собрат» выдавил:
– Господин Луркон велел разыскать тебя…
– Луркон? Почему Луркон? Разве госпожа Петина отдала тебя ему?
– С госпожой… с госпожой… – на сей раз он не зарыдал, а только заскулил.
– Да говори, свинячий потрох, пока я душу из тебя не выбил! – в подтверждение угрозы Руф поднес кулак к носу мисрийца.
– Собаки… – слабо пискнул тот.
– Я тебе дам «собаки», мразь! – Руф размахнулся, но хозяин остановил его. Некое темное предчувствие замаячило перед ним, однако Сальвидиен не осмеливался дать ему имя.
– Собаки бросились на госпожу…
– Бравроны? Как это могло случиться? Кто выпустил их из загона?
– Никто… госпожа спустилась на арену, и…
– А как же Гедда? Почему она допустила?
– Она же в Гортинах, господин…
Сальвидиен совсем забыл об этом обстоятельстве.
– И госпожа Петина… очень пострадала? Ее покалечили?
При мысли, что гладкая кожа Петины сейчас обезображена рваными ранами, Сальвидиена передернуло.
Раб вытер глаза кулаком, шмыгнул носом и произнес совершенно отчетливо:
– Она мертва, господин.
Последовала пауза. Поскольку адвокат не перебивал посланца и никак не обнаруживал своих чувств, раб продолжал.
– Управитель тут же послал к господину Луркону. А он прислал людей оцепить виллу и сказал, что следом будет сам. И еще велел известить друзей госпожи… вот…
Сальвидиен сглотнул. Слюна показалась очень горькой.
– Передай наместнику, что я все понял. И навещу его позже. Ступай.
Мисриец (Сальвидиен так и не вспомнил его имени, а может, и не знал никогда) развернулся и готов был рысцой бежать прочь, когда голос Сальвидиена остановил его. Теперь он звучал иначе. Менее уверенно.
– Она точно мертва? Лекари не ошиблись?
И раб ответил четко, казалось, даже с долей снисходительности:
