Олег Макаровский - Мир фантастики 2014. На войне как на войне
Он вдруг перестал смеяться.
– Григорьев, ты гаубицы слышишь?
– Так точно, товарищ лейтенант.
– А ведь пять минут прошло.
– Прошло… Ну слава богу! Значит, успели!
Солнце ласково освещало зеленые, облупившиеся стволы гаубиц, еще горячие после утреннего боя. Сейчас от дивизиона осталось лишь три исправных орудия, но главная задача была выполнена: немцы не прорвались. Майор Певчих сидел на пустом зарядном ящике посреди зарослей сирени и с интересом разглядывал пленного офицера. Лицо немца было зеленоватым, взгляд страдальческим. Казалось, даже плен донимал его меньше, чем боль в животе.
– Иван Осипович, – повернулся к политруку командир дивизиона. – Наш-то санинструктор его смотрел?
– Так точно. Дал ему отвар из дубовой коры.
– Ну а сейчас-то он говорить может?
– Да вроде может.
Лейтенант Гершельзон, закончивший перед войной третий курс факультета иностранных языков, переадресовал вопрос пленному. Тот утвердительно кивнул.
– Уточни у него имя, звание, номер части.
– Гауптман Конрад Маркс, – отчеканил танкист – Командир сводного батальона…
– Чё он там про Маркса лопочет?
– Говорит, что его зовут Конрад Маркс.
– Родственник что ли?
– Василь Матвеич, как же он может быть родственником? Маркс – еврей, а фашисты, сами знаете как…
– Вот ты, Иван, хороший парень, как есть герой. Но все ж таки думай, что говоришь. Какой же Маркс еврей. Он – наш.
– В каком смысле?
– Ну то есть немецкий, конечно. Но наш, пролетарий. – Майор Певчих вытянул из кармана расшитый кисет, задумчиво разглядывая немца, свернул самокрутку и чиркнул зажигалкой, сделанной из винтовочной гильзы. – Спроси у него, он родственник или не родственник?
Гауптман Маркс числил родными немецкий и польский языки. За время учебы недурственно овладел французским и отчасти английским. Но его любимая бабушка, уроженка Варшавы, время от времени говорила с ним по-русски. Так что он сносно понимал этот язык.
– О, да! – заулыбался Конрад, услышав вопрос лейтенанта явно еврейской наружности. – Карл Маркс! Да-да!
– Вот видишь, – покачал головой Певчих. – А ты говоришь. Знаешь что, Осипович, давай-ка звони в политотдел дивизии, пусть забирают этого с…ного красавца к себе. Не хватало нам еще родича самого Карла Маркса в расход пустить. Пусть они там голову ломают, что с ним делать.
* * *Дежурный по штабу округа постучал в дверь кабинета:
– Товарищ генерал-майор, разрешите обратиться!
– Обращайтесь!
– Вам звонок из Москвы. Переключить?
– Из Москвы? Переключи, конечно.
Спустя несколько секунд телефон зазвонил прямо на столе у командующего артиллерией округа.
– Генерал-майор Певчих слушает.
– Василь Матвеич! Григорьев у аппарата.
– А! Это ты? Ну здравствуй-здравствуй! Рад тебя слышать. По работе или так?
– Или так, конечно, – начал бывший вестовой. – Но, сами понимаете, и по работе немного.
– Ага. Стало быть, в «Воениздате» мои стариковские писания тебе отдали?
– Ну, Василь Матвеич, кому же, как не мне. Я всё-таки ответственный редактор. А с чего это вы так: «стариковские писания»? Хорошие мемуары. И слог живой, не суконный. И фактаж широко рассматривается, и название мощное – «Огонь под огнем».
– Григорьев, что-то ты чересчур нахваливаешь. А ну говори быстро, что не так?
Бывший вестовой тоскливо вздохнул.
– Командир, ну если вот так вот честно, есть несколько замечаний. Не подумайте плохого. Не от меня. Сверху.
– Ладно. Не юли, как гимназистка на сеновале.
– Помните операцию «Кульнев», тот бой у горловины? Ну после которого весь корпус Майнцдорфа капитулировал.
– Дурацкий вопрос, Григорьев! Помню, раз о том написал.
– Ну вот об этом. Есть пара замечаний.
– Ты ж сам знаешь, что там всё правда.
– Ну кому как не мне! Но, во-первых, вы упоминаете, что по милости полковника Карасёва в дивизион были доставлены снаряды не того калибра, что поставило операцию на грань срыва.
– Что ж там не так?
– Василь Матвеич, дорогой! Всё так. Да вот в чём загвоздка. Вы там у себя в Забайкальском военном округе не в курсе наших московских пасьянсов, но по старому знакомству шепну: на этой неделе генерал армии Карасёв будет назначен заместителем начальника тыла нашей, как поётся в песне, «несокрушимой и легендарной». Неудобно получится. Тем более, как я слышал, к празднику вам собираются очередную звездочку дать. К чему на ровном месте наживать себе такого врага?
– Так уж и на ровном? – раздражённо буркнул Певчих. – Да ладно. Откорректируй там как-нибудь поаккуратней. Мол, кто-то не подсуетился, ети его мать.
– Спасибо, Василь Матвеич. Со вторым вопросом сложнее. – Григорьев сделал паузу. – Это насчёт Медузы.
– Что такое? – Генерал-майор от волнения встал из-за стола. – Ну? Давай не томи. Я по голосу твоему слышу, что ты о нём что-то узнал.
– Василь Матвеич! По правде говоря, всегда знал, – голос редактора звучал глухо и виновато.
– Григорьев, ну не скотина ты после этого?! Я его обыскался, по всему Союзу, по всем военкоматам письма разослал! Тишина мертвая! А ты все эти годы знал и молчал?
– Командир! Его нет в Советском Союзе.
– То есть как это?
– Да вот так. Вы ж тогда, ну когда дивизион на переформирование отвели, полк получили. А мы с Иваном Осиповичем рука об руку до Одера дошли.
– Ну?
– А что «ну»? Девятого мая война закончилась, а, как сейчас помню, одиннадцатого августа капитана Гершельзона арестовали.
– Как это «арестовали»?
– Приехали с автоматчиками и арестовали за самоуправство и разграбление социалистической собственности. Помните те брёвна, из которых мост построили? Они по очень высокому заказу в Москву шли. А Иван Осипович начальнику состава расписку оставил. Вот по ней его и взяли.
– Вот так-так! – доставая из пачки с горной вершиной и всадником папиросу, сдавленным голосом проговорил Певчих. – А ведь его тогда орденом Боевого Красного Знамени за это дело наградили. Что же выходит? Одной рукой наградили, а другой посадили?
– Так и выходит.
– Так что, сгинул наш Медуза где-то в лагере?
– Да нет. Не сгинул… Василий Матвеевич, у вас как со связью?
– Григорьев, ты соображаешь, куда и кому звонишь?! Закрытая связь, не дрожи коленкой.
– Я не дрожу. Просто голову на плечах имею. И, прямо сказать, сроднился я с ней как-то. Так вот, товарищ генерал, тут всё хитрее получилось. Значит, в сорок пятом Ивана Осиповича посадили, а в сорок восьмом возникло государство Израиль. Может, вам неизвестно, сейчас об этом говорить не принято, но мы тогда очень это государство поддерживали. Думали сделать из него наш форпост на Ближнем Востоке.
– Да ну?!
– Уж поверьте мне. И одним из дружественных шагов, которые делались в этом направлении, была посылка в Израиль целого парохода с советскими офицерами еврейского происхождения. А таких, сами знаете, имелось немало, и дрались они отчаянно. В плен-то им попадать никак нельзя было.
– Верно говоришь…
– Вот тогда и вспомнили про нашего Медузу.
– Так, стало быть, он там?
– Там, Василь Матвеич. Мы недавно по своим каналам зарубежные газеты получили с фотографиями делегации армии обороны Израиля в Вашингтоне. Смотрю и глазам не верю – в первом ряду бригадный генерал Йоханан Гершельзон! Вот такие вот пироги. А поскольку Израиль теперь, так уж вышло, – наш враг, то в 50-м году на самом верху было принято секретное постановление: всех офицеров, туда отправленных, из коммунистической партии исключить и считать изменниками Родины. А хвалить в книгах военного издательства изменника Родины…
Тут генерал-майор Певчих выругался, да так увесисто, что дежурный по штабу приоткрыл дверь поинтересоваться, не время ли объявлять по округу боевую тревогу.
– Вот что, Григорьев, – наконец беря себя в руки, заговорил начальник артиллерии. – Ты, конечно, падлюка, что все эти годы молчал. Ну да хрен с тобой. Значит, так, слушай мою команду. Мемуары без этого эпизода я печатать не буду. Так что шли их обратно.
– Не могу, Василий Матвеевич. Книга уже в плане стоит. А план, сами знаете, у нас закон. Да и подумайте, как оно получится, если в Главном политуправлении узнают, что вы отказываетесь печатать свою книгу из-за какого-то изменника Родины.
– Григорьев, ты-то соображаешь, о чём говоришь?! Какой он тебе изменник Родины? Черти бы вас всех там побрали, вояки паркетные! Не можете вернуть книгу – хрен вам в дышло, печатайте как хотите. Но чтоб я ее в глаза не видел. Усек? Сволочи!
Он с силой опустил трубку на рычаг.
* * *Аристократично тонкими пальцами Конрад Маркс погладил блестящий гравированный нагрудник максимилиановского доспеха. Драгоценный подарок сослуживцев в день пятидесятилетия. На постаменте красного дерева красовалась серебряная табличка: «Личный танк для лучшего танкиста ГДР, доблестного генерала Конрада Маркса». Воистину, этот доспех – первый германский танк. И стоит он разве только на самую малость дешевле!
