Дмитрий Янковский - Знак Пути
Ратибору явно было худо, он старался не глядеть на стол, пока все не собрались, да только шея чуть не трещала, аж жилы вздулись, выдавая внутреннюю борьбу человека и голодного зверя.
– Где ж вас леший носит?! – воскликнул стрелок. – Чуть не простыло все… Живо за стол, а то у меня кишки брюхо делят в тяжкой битве.
Дважды упрашивать не потребовалось, все сели разом, только лавки скрипнули, даже бабка показала поразительную для старого тела прыть. Да и не мудрено, проголодались все как медведи весной: кто со вчерашнего полдня не едал, у кого с дороги брюхо своего требовало, а у здоровенного кузнеца на лице начертана постоянная рабочая несыть. У бабки до хороших харчей тоже видать губа не дура, а кроме того, как в народе баят, за компанию и известка за творог сходит.
По началу только ложки стучали да хруст за ушами стоял, но чуть убавив быстроту поглощения сыти Сершхан первым вспомнил о деле.
– Лук-то выстругал? – невнятно промычал он, не переставая работать крепкими забами.
– Выстругать-то выстругал, – отвечал паренек, разом отправляя в рот три намасленных вареника. – Тока ему еще до утра дозревать надо. После обеда мы с Твердояром займемся стрелами, а кроме того еще тетиву плесть – это во всем нашем деле самое ненадежное место. Думаю выдержит тройная пенковая коса, но тут только пробовать надо.
Так, для виду, поболтав о делах, друзья с новой силой насели на еду. Размялись вареничками, прибили их винцом и медом, а там дошла череда и до оленины. Ратибор нетерпеливо приоткрыл крышку, понюхал, выпустив густой как весенний туман пар, остальные неотрывно следили за уверенными руками стрелка – крышка легла на стол, длинная ложка вонзилась в густое варево, пошурудила, подымая со дна ароматный навар, губы причмокнули, тронув горячую юшку.
– Тьфу ты… – покачал головой он. – Такая гадость получилась… Нда, вы точно есть не станете. Ладно, я наломал дров, мне и расхлебывать. Буду давиться один, хорошо хоть у вас что-то осталось.
– Э! Погоди! – Сершхан весело сверкнул глазами. – Дай-ка попробовать!
– Да говорю тебе – не вышла похлебка. Пересолил. Обопьешься ведь!
– С одной ложки не помру…
Сершхан пригубил варево, сморщился.
– Да… Хуже солонины. Ладно, Ратиборушко, тебе такую гадость одному не осилить. Жалко тебя! Раз уж воили плечом к плечу, я и тут тебе вспомогу…
– Хорош, други! – рассмеялся Волк. – Разливай по мискам! Все равно вдвоем с такого горшка лопните. Пугаете народ зазря… Это я к таким шуткам привычный, а вон бабка с Твердояром челюсти до стола отвесили.
Разлили похлебку, жирно поблескивающую добрыми кусочками мяса в густой как сметана, но темной от навара подливе, острые косточки глядели в потолок как утесы из моря. Кузнец осторожно попробовал варево на соль, зачерпнул снова.
– Не распробовал… – пояснил он.
Вторая ложка потянулась ко рту, бабка каждое Твердоярово движение провожала глазами, пытаясь по выражению лица угадать вкус похлебки. Видать угадала, потому как дожидаться третьего зачерпа не стала, набросилась на еду как волк на косулю. Все дружно расхохотались, только хозяйка на смех время тратить не стала, обсасывала нежное мясо с пропаренных косточек. Тут и остальные отставать не стали, налегли на добрую сыть, заедая мягким душистым хлебом.
Неожиданно в дверь настойчиво затарабанили маленькими кулачками, Волк настороженно прислушался и поднялся с лавки.
– Это Твердояра жена. – уверенно вымолвил он.
– Что-то случилось! – подскочил кузнец, на ходу дожевывая кусок оленины. – Никогда она просто так не стала б тревожить!
Он отпер дверь вопросительно глядя на супруженицу, у той глаза от волнения так и блещут, на щеках разыгрался румянец от бега.
– Соседский сынок голубей на чердаке ловил, – запыхавшись, спешно начала молодая женщина. – Так говорит, мол из Олешья народ вышел, кто с кольями, кто с вилами, кто рогатину прихватил, походили у жертвенных столбов, теперь поглядывают в нашу сторону!
– Худо дело… – тихо вымолвил Ратибор. – Не хотим мы беды вам на головы! Собираемся, други, уйдем на полудень, пока все не уляжется, придется маленько помокнуть еще. Хоть сытое брюхо, уже не так страшно! Только живо! Не хватало нам еще горожан с деревенскими перессорить… Сершхан, помоги бабульке харчи в чулан отнесть. Хватай вместе со скатертью, за вечерей потом разберемся! Все, вперед!
– Да постойте вы! – попытался остановить Твердояр выскочивших под дождь витязей. – Горожане али не люди? Перемолвимся, объясним что к чему…
– Нет уж, мы с ними наговорились, надолго хватит! – хмуро буркнул Волк, тряхнув вмиг намокшими волосами. – Да и вам не ждать хорошего, коль нас тут застанут. Все! Свидимся вечером…
– И разузнайте у них что к чему! – уже отбегая крикнул Сершхан.
Еще слышно было чавканье жирной грязи под ногами, а витязи скрылись с глаз, словно растворились в густых дождевых нитях. А ведь не смотря на ливень, видать-то почти до Олешья! Твердояр обнял жену за плечи и медленно двинулся к дому, то и дело бросая взоры на юг – силился разглядеть удивительных чужаков. Но только еле заметный след быстро размывался в размякшей глине.
12.
Едва скрылся из виду кузнец, Ратибор поднятой ладонью остановил витязей. Кивок подбородка указал на густые заросли бурьяна у дороги и темные листья за низким плетнем надежно укрыли друзей от стороннего взгляда. Только заброшенная изба за спиной печально взирала на них серыми заколоченными ставнями.
– На полудень не пойдем, – шепнул стрелок. – Достаточно того, что все знают о нашей задумке. Заодно поглядим кто чего стоит… Нам же лучше быть поблизости – коль надо, подсобим деревенским, мало ли с чем горожане пожалуют, а ежели коваль выдаст, будем знать чего ожидать.
Волк пристально глянул в глаза Ратибора.
– У Витима, видать, хворь-то заразная… – задумчиво вымолвил он. – Что-то ты, Ратиборушко, больно недоверчив к людям стал. Не был ты таким, сколько помню.
– Может ты и прав… Но не в доверии дело. Просто не хочется задарма губить наши жизни, ставить их в зависимость от дурного случая. Разве я в Твердояре сомневаюсь? Просто мне спокойней, когда у зла не остается ни малейшей лазейки. И так в корчме попались аки малые дети… Стыдоба!
– Это верно, – кивнул Сершхан. – У суслика мозгов с воробьиный кукиш, а поди ж ты, и у него из норы не один выход, а несколько. Нам бы иногда тоже не мешало об этом подумывать.
Они полежали немного, морщась от неослабевающего дождя, но скоро Микулка не выдержал, прервал тишину чуть слышным шепотом:
– Жаль, что приходится так вот жить… Ладно бы с нежитью воевать, со злобным зверьем вроде этого Змея. Коль поганый ворог на нашу землю идет, тоже меч ухватить не соромно, но от своих каждый миг ожидать подвоха… Обидно. Если б это исправить, то и десять раз жизнь положить не жалко! По мне ничего хуже нет, чем усобицы средь своего роду-племени.
Ратибор приподнялся, глянув вдоль улочки, но ничего не приметив, снова улегся в сырой чернозем заросшего муравой огорода.
– Вот потому мы и не пошли за Витимом, – пояснил он. – Ныне только Владимир-князь способен Русь воедино собрать и коль беда подкралась к самому Киеву, наше место там, а не в поисках старой говорящей железки.
Стрелок коротко поведал о размолвке с воеводой и о поляках, осадивших стольный град, Микулка слушал молча, только под конец тяжело вздохнул.
– Я с вами пойду ко Владимиру! – сказал он уверенно, хоть в глазах поблескивала невыразимая грусть.
– А как же Дива? – шепнул Сершхан.
– Она и раньше меня понимала без слов, поймет и сейчас. Никогда не причитала, не хватала слезно за рукав, когда надо было идти. А теперь именно надо! Это дело важнее тихого счастья…
Ратибор снова бросил взгляд серых глаз поверх мокрых верхушек травы.
– Что-то не видать наших городских добродеев, – удивился он. – Послушай, Волк, тише тебя никто ступать не умеет, твои руки и ноги в десяток раз быстрей наших! Отправляйся-ка погляди куда горожане канули. Только не долго, Богами прошу!
Микулка зашуршал бурьяном, срывая с листьев тысячу серебряных капель, в руке грозно сверкнула рукоять Кладенеца.
– На вот, возьми… – протянул он Волку набитые булатом ножны. – Мало ли что случится! Мы же тут скопом, если что – и без сброи сдюжим.
Витязь молча принял оружие, широкие лямки удобно легли на плечи, кивнул, словно попрощавшись со всеми и ужом скользнул меж стеблями, еле верхушки качнулись.
Под локтями мокро чавкало, с каждым движением исподняя рубаха на брюхе все больше тяжелела от налипающей глины, спину противно щекотали зябкие струи, только тяжелый булат меж лопаток радовал душу. Волк прополз у приземистой избушки, миновал разоренный дровяной сарай и вжался в землю у самой околицы. Дальше незамеченным проползти никак невозможно – ни травы, ни дерев, только гладкая мокрая глина. Витязь призадумался, выискивая взглядом укрытие, но ничего подымавшегося над землей не заметил. Зато вдоль всей околицы шла канава для стока, широкая и по всему видать довольно глубокая. Волк сморщившись прополз вперед и перекатом ухнулся в действительно глубокую яму, по случаю дождя доверху залитую прохладной водой. Рыжая от грязи жижа, густая почти как сметана, приняла витязя без всплеска, только круги пошли, срывая с краев крупные комья земли. Ползти пришлось на карачках, по самую шею в воде, но зато ничей взгляд не различит измазанные глиной волосы в грязной канаве, а если подойдут совсем близко, так и нырнуть можно. До края деревни не близко, но по колено в грязи быстро не двинешься, да и особо плескаться не след, ведь сильный всплеск – звук необычный, яркий, такой же как чих, запросто может выдать шагов за тридцать. А коль заприметят, беды не миновать – очень уж тяжко биться супротив толпы, по горло в воде и с ногами утопшими в вязкой глине.
